Айзек Азимов — Двухсотлетний человек

1

— Благодарю вас, — сказал Эндрю Мартин и опустился на предложенный стул. По его виду никто не догадался бы, что он дошел до последней черты. Однако это было так.

Впрочем, его вид вообще ни о чем не говорил, так как лицо у него была сама невозмутимость, если не считать печали, словно затаившейся в глазах. Светло-каштановые волосы лежали ровной красивой волной, щеки и подбородок выглядели так, словно он только что тщательно побрился. В бесспорно старомодной одежде преобладали пурпурно-фиолетовые тона.

За столом перед ним сидел хирург. Серия цифр и букв на вделанной в стол табличке сообщала о нем все необходимые данные, но Эндрю бросил на табличку лишь беглый взгляд, Все равно, обращение «доктор» оставалось наиболее уместным.

— Как скоро может быть совершена эта операция, доктор? — спросил он.

Хирург сказал негромко с той неизменной нотой уважения а голосе, с какой любой робот обращался к любому человеку:

— Я не вполне понял, сэр, кто и каким образом должен подвергнуться этой операции. — Лицо хирурга могло бы выразить почтительную непреклонность, если бы робот его типа из нержавеющей стали с легким бронзовым отливом был способен выразить ее или вообще хоть что-то.

Эндрю Мартин разглядывал правую руку робота, его оперирующую руку, которая лежала на столе в спокойной неподвижности. Длинные пальцы обладали сложной, но изящной формой, и с удивительной легкостью могли стать единым целым со скальпелем или другим инструментом.

Он будет оперировать без колебаний и промахов, без сомнений и ошибок. Результат специализации, которой люди добивались с таким упорством, что теперь роботы за редким исключением вообще не снабжались независимо мыслящим мозгом.

К исключениям, естественно, относились хирурги. Но этот, хотя и обладал мозгом, мыслил настолько узко, что не узнал Эндрю, а возможно, вообще никогда о нем не слышал.

— Вы никогда не думали о том, что хотели бы родиться человеком? — спросил Эндрю.

Хирург помолчал, словно вопрос не укладывался в позитронные цепи его мозга.

— Но ведь я робот, — ответил он неуверенно.

— Однако быть человеком предпочтительнее, не так ли?

— Предпочтительнее, сэр, быть более хорошим хирургом. Будучи человеком, я этого достигнуть не мог бы. И я хотел бы быть роботом новейшей модели.

— И вас не оскорбляет, что я могу вами распоряжаться? Заставить встать, сесть, пойти налево или направо, всего лишь отдав такое приказание?

— Повиноваться вам, сэр, мне приятно. Если ваши приказы помешают мне функционировать с наибольшей пользой для вас или любого другого человека, я их не выполню. Первый Закон, определяющий мой долг в отношении человеческой безопасности, превалирует над Вторым Законом, требующим повиновения. А во всем остальном повиноваться для меня удовольствие… Но кого я должен оперировать?

— Меня, — ответил Эндрю.

— Невозможно. Операция заведомо вредна. Я не могу причинять вред, — сказал хирург.

— Человеку, — возразил Эндрю. — Но я тоже робот.

2

Когда Эндрю был только-только… изготовлен, он заметно больше походил на робота. Внешность его была внешностью общей для всех когда-либо сконструированных и безупречно функциональных роботов.

Он отлично показал себя в доме, куда его доставили в те дни, когда роботы не только в частных домах, но и на всей планете были еще огромной редкостью.

В доме обитали четверо: Сэр, Мэм, Мисс и Крошка-Мисс. Конечно, он знал их имена, но вслух никогда не произносил. Сэра звали Джералд Мартин.

Серия его была НДР, а номер он забыл. Конечно, с той поры прошло много лет, но, естественно, он не смог бы забыть цифры, если бы хотел их помнить.

Эндрю его первой назвала Крошке-Мисс, потому что еще не умела читать буквенные обозначения. Остальные последовали ее примеру.

Крошка-Мисс… Она дожила до девяноста лет и умерла уже давно. Как-то раз он попытался назвать ее Мэм, но она не позволила и осталась Крошкой-Мисс до конца своих дней.

Эндрю был запрограммирован как камердинер, дворецкий и горничная.

Для Эндрю это был испытательный период, как и для всех роботов везде, кроме промышленных предприятий и опытных станций вне пределов Земли.

Мартинам он доставлял массу удовольствия и часто не успевал исполнять свои прямые обязанности, потому что Мисс и Крошка-Мисс требовали, чтобы он играл с ними.

Мисс первая сообразила, как можно это устроить. Она сказала:

— Мы приказываем тебе играть с нами, а ты обязан выполнять приказы.

— Простите, Мисс, — возразил Эндрю, — но предшествующее приказание Сэра обладает большей силой.

И тут она объявила:

— Папа просто сказал, что было бы не дурно, если бы ты занялся уборкой. Какой же это приказ? А я тебе приказываю!

Сэр не возражал. Сэр любил Мисс и Крошку-Мисс даже больше, чем их любила Мэм. Эндрю тоже их любил. Во всяком случае их влияние на его действия было таким, какое у человека было бы названо влиянием любви. И Эндрю называл это любовью за неимением более подходящего термина.

А деревянный кулон Эндрю вырезал для Крошки-Мисс. Она ему приказала. Мисс, насколько он понял, на день рождения подарили кулон, вырезанный из слоновой кости в форме витой раковинки. И Крошка-Мисс очень огорчилась: ей хотелось такой же. У нее нашелся только кусочек дерева, и она принесла его Эндрю вместе с кухонным ножичком.

Он вырезал очень быстро, а Крошка-Мисс сказала:

— Эндрю! Какой красивый. Я покажу его папочке. Сэр не поверил.

— Откуда он у тебя, Мэнди?

Крошку-Мисс он называл Мэнди. И когда убедился, что она говорит правду, то повернулся к Эндрю.

— Это ты вырезал, Эндрю?

— Да, сэр.

— И форму придумал сам?

— Да, сэр.

— С чего ты скопировал эту форму?

— Я выбрал геометрическую фигуру, сэр, отвечающую текстуре древесины.

На следующий день Сэр принес ему новый кусок дерева — побольше — и электрический вибронож, Он сказал:

— Изготовь из этого что-нибудь, Эндрю, А что — реши сам.

Эндрю так и сделал. Сэр смотрел, как он работает, а потом долгое время рассматривал изделие. С тех пор Эндрю уже не прислуживал за столом. Вместо этого ему было приказано читать книги об изготовлении мебели, и он научился делать всякие столы и бюро.

Сэр сказал:

— Это изумительные изделия, Эндрю.

А Эндрю ответил:

— Я наслаждаюсь, делая их, сэр.

— Наслаждаешься?

— Когда я их делаю, сэр, связи у меня в мозгу возбуждаются по-особенному. Я слышал, как вы употребляли слово «наслаждаться». Тот смысл, который вы в него вкладываете, соответствует тому, что ощущаю я. Делая их, я наслаждаюсь, сэр.

3

Джералд Мартин поехал с Эндрю в региональный филиал «Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен Корпорейшн». Сэра, члена Регионального законодательного собрания, старший робопсихолог принял немедленно. Собственно говоря, именно положение конгрессмена давало ему право иметь робота — в те первые дни, когда роботы были редкостью.

Тогда Эндрю еще ничего этого не понимал, но впоследствии, расширив сферу своих познаний, он мысленно воспроизвел эту сцену и увидел ее в надлежащем свете.

Мертон Мэнски, робопсихолог, слушал, все больше хмурился и не раз чуть было не принимался барабанить по столу. Лицо у него было испитое, лоб в глубоких складках, и, возможно, он выглядел старше своих лет.

— Создание роботов, мистер Мартин, — сказал он, — это не точное искусство. Яснее мне объяснить трудно, однако математические формулы, определяющие системы позитронных связей, чрезвычайно сложны и позволяют находить лишь приблизительные решения. Естественно, Три Закона непререкаемы, поскольку мы во всем исходим из них. Разумеется, вашего робота мы заменим…

— Ни в коем случае, — сказал Сэр. — Речь ведь не о неполадках. Свои прямые обязанности он выполняет безупречно. Но кроме того он изумительно режет по дереву, никогда не повторяясь. Он создает произведения искусства.

— Странно! — Мэнски словно бы растерялся. — Конечно, в настоящее время мы стремимся делать связи более общими… По-вашему, это истинное творчество?

— Судите сами. — Сэр протянул ему деревянный шарик с изображением площадки для игр. Фигурки детей были такими мелкими, что их не сразу удавалось различить, и в то же время они обладали поразительной пропорциональностью и настолько гармонировали с древесным рисунком, что и он казался вырезанным.

— Это его работа? — сказал Мэнски, возвращая шарик и покачивая головой. — Счастливая случайность. Что-то в расположении связей…

— А повторить вы сумеете?

— Скорее всего нет. Ни о чем подобном еще ни разу не сообщалось.

— Отлично, Я рад, что Эндрю — единственный в своем роде.

Мэнски сказал:

— Полагаю, компания охотно взяла бы вашего робота для изучения.

Сэр ответил с неожиданной мрачностью:

— Ничего не выйдет. И думать забудьте. — Он обернулся к Эндрю. — Едем домой.

— Как вам угодно, сэр, — ответил Эндрю.

4

Мисс назначала свидания мальчикам и редко бывала дома. Теперь мир Эндрю сосредотачивался вокруг Крошки-Мисс — уже далеко не крошки. Но она не забывала, что первое свое изделие он вырезал для нее — деревянный кулончик на серебряной цепочке, который она всегда носила на шее.

И это она первая воспротивилась манере Сэра раздаривать его изделия. Она сказала:

— Знаешь, папа, пусть те, кому они нравятся, платят за них. Они ведь стоят недешево.

— Давно ли ты стала корыстолюбивой, Мэнди? — спросил Сэр.

— Деньги пойдут не нам, папа, а художнику.

Эндрю никогда раньше не слышал этого слова и, когда у него выдалась свободная минута, посмотрел его значение в толковом словаре. А потом они с Сэром снова поехали. На этот раз к адвокату Сэра.

Сэр сказал адвокату.

— Что вы о ней думаете, Джон?

Адвоката звали Джон Фейнголд. У него были белые волосы и пухлый живот, а по краям его контактных линз шел ярко-зеленый ободок. Он посмотрел на резную дощечку, которую протянул ему Сэр.

— Очень красиво… Но я уже слышал новость. Ее вырезал ваш робот. Тот, который с вами здесь.

— Да, это работа Эндрю. Верно, Эндрю?

— Да, сэр, — сказал Эндрю.

— Сколько бы вы заплатили за нее, Джон?

— Право, не знаю. В таких вещах я не знаток.

— А вы поверите, что мне за эту вещицу предлагали двести пятьдесят долларов? Стулья Эндрю раскупались по пятьсот. В банке лежат двести тысяч долларов, вырученных за изделия Эндрю.

— Боже мой! Он сделает вас богачом, Джералд!

— Наполовину, — сказал Сэр. — Вторая половина положена на имя Эндрю Мартина.

— Робота?

— Вот именно. И я хочу знать, законно ли это.

— Законно ли? — Фейнголд откинулся на спинку скрипнувшего кресла. — Прецедентов не существует, Джералд. Но как ваш робот подписал необходимые документы?

— Он умеет писать свое имя. И я отвез образец его подписи в банк. Самого его я туда брать не стал. Можно ли сделать еще что-то?

— Хм-м… — Фейнголд завел глаза вверх, потом сказал: — Можно учредить опеку для ведения всех его финансовых дел, обеспечив таким образом защитный слой между ним и враждебным миром. А в остальном советую вам больше ничего не предпринимать. Пока ведь никто вам не препятствует. Если у кого-нибудь возникнут возражения, пусть он вчиняет иск.

— И вы возьметесь вести дело, если такой иск вчинят?

— Разумеется. За соответствующий гонорар.

— Какой?

— Вот в таком духе. — И Фейнголд кивнул на дощечку.

— Вполне честно! — Сэр кивнул.

Фейнголд со смешком обернулся к роботу.

— Эндрю, ты доволен, что у тебя есть деньги?

— Да, сэр.

— И что же ты думаешь с ними делать?

— Платить за все то, за что иначе пришлось бы платить Сэру. Это сократит его расходы, сэр.

5

Случаев представилось много. Ремонт обходился дорого, а переделки еще дороже. С годами появлялись все новые модели роботов, и Сэр следил, чтобы Эндрю извлекал пользу из всех усовершенствований, пока он не стал металлическим шедевром. Оплачивалось это из средств Эндрю. На этом настаивал он.

Только его позитронные связи сохранялись в неприкосновенности. На этом настаивал Сэр.

— Новые роботы хуже тебя, Эндрю, — сказал он. — Они никуда не годны. Компания научилась делать связи точными — от сих до сих, единообразно и однозначно. Новые роботы стабильны. Они делают то, для чего сконструированы, и не отклоняются ни на йоту. Ты мне нравишься больше!

— Благодарю вас, сэр.

— И это все из-за тебя, Эндрю, не забывай. Я убежден, что Мэнски прекратил работу над общими связями, как только хорошенько на тебя поглядел. Непредсказуемость его не устраивала… Знаешь, сколько раз он требовал тебя, чтобы подвергнуть изучению? Девять! Но я не допустил, чтобы ты попал к нему в лапы, а теперь, когда он ушел на пенсию, может быть, мы вздохнем свободнее.

Волосы Сэра поседели, поредели, лицо обрюзгло, но Эндрю выглядел даже лучше, чем в те дни, когда только появился в доме.

Мэм жила теперь в Европе в какой-то колонии художников. Мисс была поэтом в Нью-Йорке. Они писали, но очень редко, Крошка-Мисс вышла замуж, но поселилась неподалеку. Она говорила, что не хочет расставаться с Эндрю, и когда родился ее сын, Крошка-Сэр, она позволила Эндрю кормить его из бутылочки.

Рождение внука, казалось Эндрю, должно было возместить Сэру потерю тех, кто уехал и не возвращался. И, значит, уже не будет нечестно обратиться к нему с просьбой.

Эндрю сказал:

— Сэр, вы очень добры, что разрешали мне тратить деньги, как я хотел.

— Это были твои деньги, Эндрю.

— Только благодаря вашей доброй воле, сэр. Я не думаю, что закон воспрепятствовал бы вам оставить их все себе.

— Закон не заставит меня поступить непорядочно, Эндрю.

— После уплаты всех долгов и всех налогов, сэр, у меня в банке все равно накопилось без малого шестьсот тысяч долларов.

— Знаю, Эндрю.

— Я хочу отдать их вам.

— Я их не возьму, Эндрю.

— Но я хочу отдать их в обмен на что-то, чего, кроме вас, сэр, мне никто дать не может.

— А! И что же это, Эндрю?

— Моя свобода, сэр.

— Твоя…

— Я хочу купить свою свободу, сэр.