— Прощай…
— Ах, нет, милый… Не говори: прощай… До свиданья…
— Прощай…
— Значит… никогда?
— Ты сама знаешь… прощай.
— Никогда?
Он не нашел ответа на этот страстный вопрос. Он радовался тому, что уезжал, разрывая наконец эту тягостную, трехлетнюю, наскучившую связь, но смутное чув-ство жалости не позволяло ему быть жестоким. Зазвонил второй звонок.
Сверху, с площадки вагона он видел ее, стоящую на платформе, такую маленькую и печальную, с таким давно знакомым, грустным лицом, в том же самом давно знакомом платье… И ему припомнился афоризм какого-то остряка: «Часто в любви бегство является победой». Он сказал с нетерпением:
— К чему нам в сотый раз тревожить одно и то же? Ведь и ты и я согласились, что разлука неизбежна. Она ответила еле слышно:
— Да. Ты этого хотел…
— А ты? Разве ты только что не соглашалась со мной? Или тебе еще мало тех унижений, которые мы перенесли в этом браке втроем?
Она молчала. Он мысленно нашел в ее взгляде сходство со взглядом умной и преданной собаки, которую только что побил сгоряча хозяин.
Звонок залился мелкой, длинной трелью, потом замер на мгновенье, и один за другим прозвучали три медленных, громких удара.
Он сошел вниз, и она уже подняла вверх вуаль для прощального поцелуя, как вдруг внезапная мысль заставила ее отшатнуться.
— Дорогой мой,— прошептала она, задыхаясь.— Дорогой мой… еще одна последняя просьба…
— Что?
— Сейчас мы расстанемся… Навсегда… Я знаю, ты меня не любишь больше… Но… подари мне еще час… Смотри,— теперь без четверти одиннадцать. Дай мне слово, что сегодня в двенадцать часов ты обо мне вспомнишь… Ведь это тебе не будет трудно?..
Он засмеялся.
— Хорошо. В этом нет никакого труда. Но для чего ты просишь?
— Ты даешь слово?
— Да. Даю слово. Только зачем ты просишь меня об этом?
— Видишь ли. В это же самое время, минута в минуту, секунда в секунду, я буду думать о тебе. Думать со всем напряжением воли, со всей силой любви. Почем знать? Может быть, для воли не существует расстояний и мы увидимся еще раз.
— Как ты странно говоришь…
— Но помни, ты дал слово…
— Я его сдержу. Не беспокойся.
— Ты будешь думать, крепко, глубоко, страстно?
— Да, да. Прощай.
— До свидания…
Он сидел в купе и невольно следил за ритмическим постукиванием колес… Странно-радостное чувство свободы почти мгновенно исчезло из его души, уступив место неожиданной, тусклой, невыносимой тоске. Какая-то таинственная сила с неумолимой ясностью вызвала в его памяти самые тонкие, самые незначительные подробности этого романа, который он только что закончил, с облегчением прочитав его последнюю страницу. Почему не выходили из его ума эти две удивительные строки великого поэта:
Но, как вино, печаль минувших дней
В моей душе чем старей, тем сильней?
Было около полуночи.
Ритм колес, колыханье красной занавески фонаря, нервные свистки паровоза не давали ему спать… А мысль все упорнее летела к печальной, маленькой, давно знакомой, покинутой женщине… Теперь этот гордый, свободолюбивый человек отдал бы и свою гордость, и свою свободу за возможность на один только миг увидеть брошенную им женщину. И вдруг, открыв глаза и точно очнувшись от минутной полудремоты, он увидал ее перед собою, сидящую на диване, покрытом полотняным чехлом… Она ничего не говорила, но глаза ее глядели с бесконечной любовью и молчаливым упреком.
— Кто ты? Зачем ты здесь?! — закричал он, вскакивая в ужасе со своего места.
Она печально покачала головой и вмиг рассеялась, расплылась, как предутренний туман.
На другой день он узнал, что она отравилась в ту же ночь, когда он уехал из города.
Отзывы о сказке / рассказе: