Светлой памяти В. Я. МУРИНОВА
1
Сползли последние снега, грустно запели жаворонки над пустынными полями. Из большого голодного села в тысячу дворов выехало только пятьдесят человек на сорока двух лошадях, остальные в отчаянии плакали.
— Смерть нам. Опять двенадцать месяцев борьбы за жизнь. Мы съели лошадей, кошек, собак, трупы братьев и отцов — кто протащит нам борону по десятине?
Трясущимися руками развязывали семена, полученные из общественного магазина, жадно ели зерно, не в силах удержаться.
— Все равно нам смерть. До нового урожая мы не доживем.
И только немногие, бодрые духом, кричали уставшим в борьбе.
— Не хватит силы дотянуть до нового, умрем месяцем раньше, а семена давайте посадим. Крепко привязан человек к земле, нелегко ему уходить с нее. До последнего будет цепляться за травку, за ягодку, пока руки не застынут в судорогах предсмертных. Можа, кто и доживет. И сами мы лишний день перетерпим, когда увидим — зерно из земли полезет. Перетерпим, братцы! Из последних сил приползем поглядеть на посаженный хлебушко. Радость будет нашему сердцу. Давайте посеем! Из рук наших сделаем сохи, из пальцев — бороны.
2
Первой вышла Никольская улица из десяти незаколоченных домов: пятеро мужиков, старик, четыре бабы, красноармеец на костылях, трое ребятишек-сирот. Борьба за жизнь объединила их в дружную семью, ибо видели — в одиночку им смерть от страха и ужаса перед призраком нового голода.
Впереди на костылях шел красноармеец, схоронивший за зиму семью, за ним с небольшими мешочками семян двигались мужики без шапок. Бабы, ребятишки-сироты шли с граблями на плечах, с деревянными лопатами. Позади, опираясь на подожок, тащился старик с насыпанной в карманах пшеницей. На второй версте старик обессилел, сел на дорогу.
— Ребятушки, стойте!
У него пересыпали пшеницу из карманов, сказали:
— Не ходи, если не дойдешь. Семена твои посеем сами. Уродится — и ты будешь есть. Не доживешь — другие съедят.
— Не доживу, — вздохнул старик. — Восемь месяцев с голодом боролся, теперь не осилю. Прощайте!
Окинул он глазами родные поля, на которых прожил шестьдесят два года, прислушался к пению жаворонков, ощутил запах просыхающей земли, крепко поцеловал ее в черные губы такими же старческими черными губами.
— Уроди, кормилица, на старых, на малых, на радость крестьянскую.
Нашарил старик в кармане два зернышка, поковырял ногтем около себя, бережно схоронил зернышки в маленькой ямке. Увидел он два больших колоса, как два родных брата, низко склонившихся головами на старой Полянской дороге, улыбнулся.
— Наливайтесь полнее на радость голодному люду.
Вслед за Никольской пошла Селиховская улица. Трое мужиков, запряженных в постромки, катили плужок уцелевший. Бабы с девками везли семена на телеге — измученные, с распустившимися волосами, выгнув шеи. Усталые, провалившиеся глаза выражали глубокую скорбь, по лицам струился пот. На остановках дрожали вытянутые руки, подкашивались ноги, но, отдохнувши немного, опять они шли, мерно хлопая босыми ногами по талой земле. Кто нес заостренную палку, вилы вместо граблей, кто небольшую лубочную севалку на длинном кушаке. Четверо на плечах тащили деревянную борону зубьями вверх. Через каждую версту их сменяли другие.
Слабые ложились на дорогу под теплое весеннее солнце, по-мертвому раскидывали руки, жадно хватали свежий воздух разинутыми ртами. Нащупывали травку дрожащими пальцами, растирали на зубах — снова ползли на родные поля, в тоске обнаженные.
Страшное горе народное расцветало радостью невиданной. Со всех сторон, со всех дорог, десятками, сотнями, тысячами шли-ползли трудящиеся из больших и малых сел, из больших и малых деревень. Не было песен веселых, но не было и проклятий глухих. Каждый хотел положить свое зернышко в теплую, оттаявшую землю, ибо каждое зернышко отгоняло ненасытный хохочущий голод с полей.
Не понял старик, кто говорил, но ясно слышал голос, радостью сердце наполняющий:
— Мы победим! В черный год богачи нас сменяли на золото. В черный год им хотелось, чтобы мы перегрызли друг друга в отчаянии. Эти поля они думали трупами нашими удобрить. Радуйтесь! Мы победим. Голод не всех подкосил нас в одиннадцать месяцев страшной борьбы. Вместо трупов покроем мы землю цветущими нивами. Вместо наших костей будут здесь подниматься колосья хлебов. Если тысяча нас уцелела, по зернышку — тысячу зерен посадим. Позабудьте минувшее горе. Нет лошадей — сами потащим бороны. Нет плугов — зубами будем ковырять землю. Мы победим! Встаньте крепкой стеной — не пробить ее жадному голоду. Эй, одиночки! Сливайтесь ручьями в могучий поток. Утомленные! Крепче держитесь друг друга.
3
Глянул старик на родные поля — муравьями покрыты от края до края… Тащат бороны трудовые мозольные плечи, ковыряют лопаты, царапают грабли. Сошниками впиваются острые палки. Падают обессиленные, опять поднимаются, хоронят в земле семена сохранившиеся. Каждая бороздка, проведенная слабой рукой, каждое зернышко, в бороздку положенное, воздвигают высокую крепость от ненасытного, страшного голода. Не пройти, не проехать ему — черным призраком встал позади, побежденный великою дружбой трудящихся.
Встал и растаял, как дым под лучами весеннего солнца.
4
Улыбнулся старик радостью неиспытанной — легко затокало сердце. Заколосились родные поля, зацвели. Нарядилась вдовая бесплодная земля в молодое зеленое платье, шепчет ветер ей песни любовные. Широко разошлись яровые весенние всходы, буйно махнули верхушками вверх, кланяются, волной переливаются. И два колоса от двух зерен, посаженных стариком на Полянской дороге, отвечают им низким душевным поклоном.
— Доброе утро, товарищи!
— Доброе утро.
Осмотрел старик зеленое цветущее поле бедняков — полилась молодая весенняя радость из сердца слезами отрадными.
— Победили.
5
Опять шли со всех сторон, по всем дорогам с серпами, косами, впрягались в телеги, рыдваны, нагруженные колосьями, уродившимися на радость для всех, — не видел старик. Тело его закопали около старой Полянской дороги. Вместо памятника стояли два колоса от двух зерен, отнятых у голодного рта.
Слава тебе, Труд человеческий, братский!
Отзывы о сказке / рассказе: