Ни куста, ни пригорка, даже телеграфных столбов нет рядом. Только море снега, заунывно ровное, мертвое море. Узкая синяя дорога оцепенела, и кажется, что она никуда не приведет. Дорогу освещает маленькая тусклая луна. Озябшая, жалкая, она, кажется, ждет не дождется конца своего дежурства. А там, где сливаются небо и снег, — мрак. Попадите в такое место, пройдитесь по этой дороге ночью, и вы поймете, что такое одиночество. Резкий, неестественно громкий скрип собственных шагов будто подгоняет Верочку Фролову, учительницу, идет она быстро, почти бежит. Время от времени она оглядывается, дорога вязнет во мгле, и Верочке кажется жутким предположение вернуться, оказаться там, где она только что прошла.
Но и мороз, и волки, и три километра впереди — все это чепуха…
У Веры Андреевны горе. Ее обманули. Она долго не верила, что ее обманывали, но сегодня на станции, куда она приходила его встречать, она поняла все. В каждом письме он обещал приехать к Новому году. Правда, писем не было уже давно, но кто мог запретить Верочке надеяться. Теперь все кончено. «Дурочка, дурочка, — ругала она себя, — давно надо было понять. Таких, как ты, — много, и они там, рядом… Зачем ему куда-то ездить»… Особенно обидно ей становилось, когда она вспоминала, как он полгода назад провожал ее сюда, в Степановку. Ссора, нежности, уговоры — все, что было тогда на перроне, все это, оказывается, обман. Нежных чувств хватило только на три письма…
Где-то в стороне послышался собачий лай и треск движка колхозной электростанции, дорога свернула туда, и через полчаса Верочка шла уже мимо первых домов Степановки.
Никто в деревне не спит, везде горит свет, но на улице пусто. Из большого дома с тополем-призраком над крышей кто-то вышел. В дверь вырвались нестройные голоса, над которыми взвился один пронзительно-радостный, женский: «…Парней так много халастых…» — и снова тихо. Верочка вспомнила, что в этом доме живет ее ученик Коля Лохов, смешной большеголовый мальчик, у которого вторую четверть двойка по арифметике.
От крыльца клуба, украшенного еловыми ветками, ярко освещенного, отделилась фигура. Громко скрипя бурками, фигура приблизилась, и Верочка узнала счетовода Федю. Разглядев, что Верочка проходит мимо, Федя загородил ей дорогу.
— Вот, пожалуйста, только вышел, стою, курю — и вы… Это, можно сказать, судьба. Зайдите, Вера Андреевна. Что характерно, танцы начались, музыка, общество культурное.
Федя — модник. Недавно он ездил в город и купил там черную папаху. Во всем колхозе существует только две пары бурок, у председателя и у Феди. Федя это сознает и носит их с достоинством, только по праздникам и выходным дням.
— Зайдемте, честное слово, — пристает Федя.
— Нет-нет, Федя, иди веселись. Я домой.
— Дружки мои уже все напились, а я вот… весь вечер искал вас. Если не секрет, где вы были, Вера Андреевна?
— Ходила на свидание. Прощай, Федя.
Через дом от клуба — небольшая деревянная школа. Светится только одно окно. Это не спит Михаил Зарипович, школьный сторож, грустно-старый, давно одинокий. Верочка живет тут же, в школьной пристройке.
В своей комнатке, не раздеваясь, она садится у теплой голландки и долго смотрит в серебряные окна. На столе бутылка вина, две лучистые рюмки. Двенадцатый час. «Наверное, он сейчас в белой сорочке, в красивом галстуке, кого-то слушает, кому-то улыбается. Где он сейчас? Мало ли где… Город большой… а я маленькая… Позвать кого-нибудь… Зарипыча позвать?»
Верочка сбегала и пригласила сторожа.
— Вы один, и я одна, — сказала она, — встретим Новый год вместе.
— Кому новый, а кому, может, последний, — сказал старик, но, конечно, согласился. Через пять минут он явился, чинно разделся, пригладил бороду и сел прямо к столу.
— Чего же ты одна? — спросил старик, наблюдая за Верочкой ласковым внимательным взглядом. — В клуб тебе надо. Федор тут цельный вечер крутился. Все интересовался.
— При чем тут Федор? Обманули меня, Михаил Зарипович. Обещали приехать сегодня и обманули.
— Как же так?
— Да так…
Зарипыч сочувственно насупился, Верочка не выдержала, прерываясь и всхлипывая, она рассказала старику о своем несчастье. Тот слушал, переспрашивал, выпил рюмку, налил другую.
-Так ведь нельзя, может, было приехать, — сказал он.
— Я не верю, что нельзя было. Не утешайте меня, я и вам не верю.
Верочка отвернулась от стола, положила руку на спинку стула, уронила на руки голову и затихла. Зарипычу стало ее жалко. Как успокоить человека, он знал хорошо, потому что сам нуждался в утешении.
— Чего убиваться? — начал он строго. — Со всяким бывает. Бывает и проходит. И у тебя пройдет. Еще, гляди… свидитесь… А куды вы денетесь? Звезды, к примеру, взять, над нами одни и те же… Куды денетесь. — Старик увлекся и стал рассказывать про свою жизнь. Когда он взглянул на часы, было уже без двух минут двенадцать. Верочка молчала. Зарипыч забеспокоился.
— Андреевна! — позвал он. Она не ответила. Зарипыч поднялся и заглянул ей в лицо.
— Вот тебе раз! Спит девка-то… Господи, чокнуться будет не с кем!
Она в самом деле спала. Светлая прядь шевелилась на щеке от ровного дыхания. Неизвестно, что снилось Верочке, — она улыбалась. Старик хотел разбудить ее, но раздумал.
— Ишь ты какая… — пробормотал он, — намаялась… Пущай спит, что уж…
Старик долго смотрел Верочке в лицо, потом, будто спохватившись, выпил рюмку, покосился на часы, оделся и тихо вышел.
Мгла рассеялась, луна, в матовом венчике, пронзительно яркая, висела почти над головой, появились звезды. У калитки маячил уже подвыпивший Федя.
— А, лунатик! Все крутишь тут… Ну-ну. Ишь, вырядился… А не мерзнешь ты в этим колпаке, а? Не холодно тебе?..
— Вы, Михаил Зарипович, старый человек, а то бы я из вас за такие слова что-нибудь сделал такое… Ни один инженер по чертежам не собрал бы. Но я относительно не этого… Вера Андреевна в настоящий момент чем занимается?
— Дурак ты, Федька. Спит она.
— Как это спит? Девушка грустит, а вам все «спит». Никаких вы тонкостей не понимаете.
— Спит, говорю… Спит, и только.
Старик вздохнул, запахнулся в полушубок и пошел прочь.
Отзывы о сказке / рассказе: