За последнее время я начал с неудовольствием замечать, что у меня стали проявляться недюжинные административные способности…
С неудовольствием именно потому, что я имею свою, очень интересную специальность — я писатель, а вместо этого в голову лезут всякие административные планы, проекты, распоряжения и узаконения…
В последнее время я стал даже задумываться: а не поступить ли мне в градоначальники?
Например, придумал я способ борьбы со спекуляцией — такой прелестный способ, что даже самый воспитанный человек — и тот пальчики оближет…
Вот мой способ борьбы.
* * *
Как известно, кафе — суть место, где водятся спекулянты.
Тут им самый вод и есть.
Трудно даже объяснить, почему эта зоологическая разновидность избирает для своего пребывания полутемные, сырые, пропитанные табачным запахом места, уставленные липкими столиками и парой покосившихся пыльных пальм — но это так: где пыльная пальма, где липкий столик, там и ищи под пыльной пальмой за липким столиком спекулянта.
Я совершенно согласен с Бремом, что каждое животное может жить только в соответствующей его характеру обстановке. Лев — только в сыпучих песках Сахары, почему он даже и цвет имеет желтый, «защитный»… Ягуар — в прозрачной тени тропических деревьев, почему и шкура его черная, с ярко-желтыми пятнами — очень удачно имитирует тень деревьев, обрызганную золотыми пятнами пробравшихся сквозь листву жгучих солнечных лучей.
Перенесите ягуара в сыпучие пески — его первый же охотник увидит и ухлопает; перенесите льва в сырую тень деревьев — покрутится, покрутится и издохнет.
Перенесите спекулянта из кафе в фойе театра или в вестибюль гостиницы — не выживает он там, вдали от пыльных пальм и липких столиков — он сам на всю свою жизнь пыльный, липкий, окрасившийся в защитный цвет окружающей среды.
Значит — ищите спекулянта только в кафе.
Как же бороться со спекуляцией, как охотиться и уловлять спекулянтов?..
Одесские администраторы, мои будущие коллеги, одно время придумали способ, втайне заимствованный у того спектротического прожектера, который предлагал для уловления сахарских львов сделать огромное сито и просеять сквозь него весь песок пустыни: песок постепенно просеется, а львы останутся в сите.
Этот верный, но несколько громоздкий способ и применили одесские администраторы к спекулянтам: окружили каждое кафе нарядом полиции, а потом и просеивали сквозь него народ, как сквозь сито — всю кофейную публику: обыкновенная публика отсеивалась, а спекулянты со всеми своими фактурами, накладными, коносаментами и куртажными расписками оставались в сите.
Нет слов, хороший способ, но очень уж громоздкий и для обыкновенной публики беспокойный: этак ведь, если каждый день ее просеивать и трясти сквозь десяток сит, то и до сотрясения мозга недалеко…
А вот мой способ — он удобен, портативен и абсолютно бесшумен.
Захожу я — обыкновенный штатский, но облеченный тайными полномочиями — в кафе.
Вижу — сидит человек. На лице — беспокойная ласковость взгляда, взгляда, прощупывающего содержимое ваших карманов и бумажника насквозь.
Подсаживаюсь. (Это можно. В кафе чем бесцеремоннее, тем лучше.)
Завожу разговор:
— Как дела?
— А! Какие могут быть теперь дела? Я сочувственно вздыхаю.
— Совершенно верно. Например, этот последний приказ Деникина о спекулянтах — ужас! Не дай-Бог, если спекулянт себя обнаружит, не правда ли?
Он заметно бледнеет и начинает пальцем рисовать на столе узор из пролитого кофе. Молчим.
— Скажите? — неожиданно спрашиваю я. — Вы чиновник? Или на частной службе?
— Н… нет.
— Ага! Значит, купец? Свой магазин имеете?
— Нет, магазина не имею.
— Так, так. Фабрику, значит, имеете? Сырье обрабатываете.
— Нет у меня фабрики…
— Да что вы! Это прямо-таки ужасно — в такое тяжелое время не иметь фабрики. Студент? Учитель? Тоже нет? Знаю! Занимаетесь физическим трудом! Ну, что ж… Всякий труд полезен. Парикмахер? Портной?
— Да вам-то такое дело? Что вы пристали?
— Видите ли, я по-человечески. Я такого мнения, что всякий человек должен иметь какую-нибудь определенную профессию. А, кроме того, вот бумажка за печатью, дающая мне право задавать всякие вопросы. Слушайте, а, может быть, вы писатель? Журналист? В какой газете пишете? Тоже нет? Какой ужас! Я так вам сочувствую, так сочувствую. За спекуляцию теперь вешают, а другого занятия, другой работы у вас нет. Что ж так, значит, и допускать человека умирать с голоду? Да ни за что! Что ж, у меня нет сердца?! Есть у меня сердце! Пойдем!
Я беру его под руку и ласково веду за собой.
— Приободритесь! Мы устроим вашу судьбу. Годик у нас поработаете, а там сами выберете себе специальность. Видите этот дом? Там у нас общественная прачечная, швальня, хлебопекарня, сапожная мастерская… Первый месяц вы что-нибудь полегче — тротуарчик, например, около дома будете мести, а потом осмотритесь — мы вас в переплетную или в прачечную — к чему душа больше лежит. И профессия своя будет, и другим приятно. Вот мы и пришли. Никандров! Запиши его и выдай казенную одежду.
* * *
Видите, как хорошо я придумал: и вешать его, подлеца, не нужно — веревки на него тратить.
Наоборот, будет он, каналья, у меня полезным членом общества…
И вот сегодня я со своими помощниками четверых захватил, завтра десяток, потом сотню, — глядишь, никакой спекуляции и нет, а в кафе сидят дамы со своими детками, поят их молочком и угощают пончиками.
И тогда купец, имеющий свой магазин, пойдет непосредственно к фабриканту, имеющему свою фабрику, совершат они покупку товара через банкира, имеющего свой банк, и повещен товар в купцову лавку ломовик, имеющий свою лошадь, а продавать этот товар потребителю с надбавкой десяти, а не двухсот процентов будет приказчик, имеющий спокойное, постоянное место приказчика, а не какое-нибудь шаткое место за липким столиком под пыльной пальмой, где нынче сто тысяч заработал, а завтра глядь — вывозишь мусор из общественных выгребных ям. Вот как я это понимаю.
Отзывы о сказке / рассказе: