Положение было такое: я сидел в кабинете за письменным столом; предо мной раскрытое окно; за окном небольшой двор, а на другой стороне двора флигель; окна флигеля открыты, и мне хорошо были видны фигуры мужа и жены, только что усевшихся за чайный стол.
Жена взяла стакан, протерла его полотенцем, поставила в подстаканник и спросила:
— Тебе покрепче?
— Конечно! Ты же знаешь.
Не отрывая глаз от газеты, муж взял стакан, поднес его ко рту и вдруг, закричав, вскочил со стула.
— Что такое?
Он завертелся по комнате, как подстреленный, потом подскочил к столу, нагнулся и, негодующе глядя на жену, простонал:
— Это ты… нарочно?
— Что такое?! Что — нарочно?
— Подсунула мне кипяток?
— Какой там кипяток? Что такое! Обыкновенный чай.
— Нет-с, это настоящий крутой кипяток-с!!
— Что ты хочешь этим сказать?
— То и хочу сказать, что это низость! Ты была бы очень рада, если бы я обварил горло!
— Что ты хочешь этим сказать?
— А вот то! Хочу сказать, что ты рада сделать мужу гадость…
— Ну, знаешь ли… Ты сам виноват…
— Сам?! Сам?! Почему сам?
— Если ты такой дурак — не нужно было жениться. Пил бы себе холодный чай!
— Нет, это тебе не нужно было за дурака замуж вых… То есть, нет, я хочу тебе сказать, что ты дурра! Слышишь, ты? Дура!
— Я?!!
— Ты.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что если дают кипяток, то об этом предупреждают!
— Странно… Владимиру Ивановичу всегда наливаю такой чай, и он пьет…
— Это потому, что у твоего Владимира Ивановича вместо горла, водопроводная труба!
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ну, вот! Заладила сорока Якова…
— Какого Якова? На какого ты Якова намекаешь?!! Я тебе на твою немку не намекаю?!
— Во-первых, у меня никакой немки нет, а затем она всегда наливает чай, как следует, а не кипяток!
— Ах, вот что?!.. Так ты бы и шел к ней!..
— И пойду! Я, слава Богу, еще не в аду живу, где грешников кипятком шпарят…
— Все равно — скоро попадешь туда.
— Да, конечно! При твоем содействии. Сегодня кипяток, завтра кипяток, — конечно, в конце концов, сваришься. Ты рада меня со свету сжить, а самой убежать к твоему чертову Владимиру Ивановичу!..
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ну, вот! Черта крести, а он говорит — пусти.
— Да, уж верно!! Тебе только черта и крестить — для человека ты не годишься!!
— Шшто-с?! Так я тебе говорю: если ты мне еще раз подсунешь такой кипяток…
Жена вскочила, уронив стул, и завопила:
— Это не кипяток!! Обыкновенный горячий чай, который все пьют — слышишь ты это?!! Все!!
Я видел как в глубине столовой распахнулась дверь и в комнату вошла худощавая девица, по виду родственница.
— Ну, вот, вот, — закричала жена, схватывая ее за руку. — Пусть Лиля скажет; она лицо незаинтересованное. Попробуй, Лиля, что это за чай… Горячий он?
Лиля взяла стакан с подстаканником, отхлебнула глоток чаю и поморщилась.
— Фи, какая гадость… Еле теплый.
Муж схватился руками за голову и снова заметался по комнате, крича истерически:
— Теплый?! Еле тепленький?! Все, все в этом доме заодно! Я знаю, я всегда ваш враг, вы всегда друг с другом против меня!! Если вы кипяток считаете тепленьким, я считаю вас лживыми, истеричными бабами.
— Николай Николаевич! — сказала родственница, с достоинством выпрямляясь. — Если вы оскорбляете меня,тпользуясь тем, что мне негде жить, и я живу у вас из за милости моей сестры, то… дайте сами оценку своему поступку.
— Не желаю, — рычал муж, размахивая руками. — Не желаю давать оценки своему поступку. Сами давайте оценку!!
— Извольте! То, что вы делаете — гадость. Если вам моя сестра не нравится — вы могли на ней не жениться, а издеваться над беззащитными…
— Ну, вот!! Видели вы, люди добрые, — обратился он к самовару, который невозмутимо дремал в углу стола, — что она говорит?! В огороде бузина, а в Киеве дядька.
Жена снова вскочила, красная, со сверкающими глазами.
— Какой дядька? Вы это про какого дядьку говорите? Вы на кого намекаете?!!
— Чего ты кричишь? Небось, если бы себе спалила горло так же, как я, — не покричала бы.
— Мне палить горло нечем. Я алкоголя не пью!!!
— Господи! И среди таких людей мне приходится жить! Среди такого общества вращаться…
— Да-с, да-с! И это честь для тебя!! Я знаю, ты хочешь внести сюда нравы ночлежного дома!!! Но я…
Опять распахнулась дверь, и в комнату, ковыляя, вкатилась толстая старуха-нянька.
— Вы рази о дите подумаете, — сказала она негодующе. — Только что дите уложила, как нате вам! Завели волынку!!!! С утра самого: гыр-гыр-гыр, гыр-гыр-гыр!
Муж схватил няньку за руку и, таща к столу, заревел:
— Нянюшка! Вы единственная толковая женщина… Скажите вы по справедливости: можно пить такой чай?!
Нянька отхлебнула, задумчиво пожевала сморщенными губами и убежденно сказала:
— Никак такого чаю пить нельзя; кто же такой чай пить будет? Разве это возможно? Прямо нужно сказать: не такой это чай, чтобы его пили… Слава Богу, у хороших господ жила — знаю.
— А что? — вскричал муж. — Я знал, что нянюшка умная, справедливая женщина…
— Она справедливая женщина? Просто она подмазывается к тебе, чтобы попросить в счет жалованья. Вот и делает вид, что обожглась!
— Стара я, матушка, подмазываться-то. А только, если мне дают холодный брандахлыст, я и говорю: никто его пить не станет!
— Черт! — закричал муж в совершенном бешенстве. — Уберите от меня эту старуху! Это какое-то сонмище ядовитых змей! Извести вам меня надо? Так вы просто подсыпали бы мне чего-нибудь в кушанье…
— Это я? — хлопнула себя по бедрам нянька и громко зарыдала. — Я тебя хочу отравить?! Да чтоб мои глазыньки…
Я больше не мог быть безмолвным свидетелем того, что происходило в окне флигеля напротив моего кабинета.
Я вскочил, надел шапку и побежал к соседям.
Они были поражены моим появлением в столовой. Отступили в глубь комнаты и притихли, поглядывая на меня.
— Извините, — сказал я, — что, не будучи знакомым, пришел. Но я видел все, что здесь было — из окна своего кабинета — и хочу, как говорится, вывести вас на настоящую дорогу. Всяк из вас, милостивые государи, прав по-своему. Вы, сударыня, действительно налили очень горячего чаю… Супруг ваш обжегся и вступил с вами в пререкания. Ваша сестрица пришла через 10 минут после наполнения стакана кипятком, и, естественно, нашла чай теплым. Эта уважаемая старушка пришла еще пятью минутами позже — и застала совсем холодный, как она выражается: «брандахлыст». Температура жидкостей, как вам известно, от соприкосновения с окружающим воздухом…
— Что вам, собственно, угодно? — прищурясь, спросил супруг.
— Собственно, ничего. Я только хотел открыть вам глаза на истинное положение вещей. Я видел в окно все происходящее…
— Очень милое занятие, — перебила жена. — Подглядывать за соседями. Как не стыдно, право!
— Воспитание, — иронически покачала головою свояченица мужа. — Врываются в квартиру, дают наставления…
Нянька заметила:
— У нас один тоже у господ, где я допреж жила… Пришел так-то вот — и шубу с вешалки унес… Иди себе, иди, батюшка… Бог с тобой — иди!
И они, четверо, грозно стояли тесной стеной против меня, стояли, сплоченные общностью семейных и имущественных интересов. Стояли и сердито поглядывали на меня.
Я горько улыбнулся, покачал головою и ушел.
Люди хотят бродить во тьме, хотят быть слепыми, беспомощными, глупыми щенками, и горе тому, кто попытается показать им ослепительный свет истины.
Что ж… как им угодно.
Отзывы о сказке / рассказе: