Джеймс Фенимор Купер — Блуждающая искра

ГЛАВА XIV

Весьма возможно, что Нельсон так и не узнал в точности того, что говорила Джита; по крайней мере, ее просьба была оставлена без всяких последствий. Вообще в этом деле поступили почти с неприличной поспешностью и не пожелали даже смягчить род казни князя Караччиоли. Куф остался обедать у адмирала, а Карло Джунтотарди и его племянница отправились на лодке к неаполитанскому фрегату, на котором в это время находился пленником несчастный Караччиоли.

Их свободно пропустили на фрегат, где Джунтотарди сообщил вахтенному офицеру о цели их прихода, и тот послал спросить арестанта, желает ли он принять посетителей; при этом сказано было имя одного только дяди.

Князю Франческо Караччиоли было под семьдесят лет; он принадлежал к одной из известнейших фамилий в Италии и всю жизнь занимал важные должности. Теперь он находился в ожидании исполнения приговора уже на том судне, на котором должна была совершиться казнь.

Офицер, явившийся к нему от имени Джунтотарди, застал этого несчастного с его духовником. Караччиоли равнодушно выслушал просьбу и, предполагая, что это или какой-нибудь старый слуга их дома или поставщик, которому не уплачено чего-нибудь по счету, согласился его принять, и даже задержал духовника, собиравшегося уже уходить.

— Я рад буду расплатиться; если за мной есть еще какие недоимки, — сказал Караччиоли.

Дверь отворилась, и вошла Джита с своим дядей. Наступила минута общего молчания: приговоренный старался припомнить тех, кого он видел перед собой, а Джита была слишком огорчена и испугана, чтобы говорить. Наконец, она подошла к Караччиоли и сказала, опускаясь перед ним на колени:

— Дедушка, я дочь вашего единственного сына.

— Дедушка?! Мой сын! Его дочь! — повторил дон Франческо. — Да, у меня был сын; я признаю это с раскаянием; но он давно умер, и я никогда не слышал, чтобы после него осталась дочь.

— Эта дочь перед вами, синьор, — сказал Джунтотарди, — а ее мать была моя сестра. Вы считали нас ниже себя, и мы не хотели вас беспокоить.

— Как же вы теперь надеетесь получить признание ваших прав со стороны приговоренного к смерти преступника, друг мой?

— Нет, нет, — послышался голос у его ног, — дочь вашего сына не ищет никаких прав.

— Я этого не достоин, отец, — обратился неаполитанский адмирал к своему духовнику. — Взгляните на это нежное растение, до сих пор пренебрежительно оставленное в тени, которое словно поднимает теперь свою головку, чтобы оделить меня своим благоуханием в минуту моей смерти. Нет, я этого не заслужил!

— Сын мой, скажите, разве у вас действительно был сын?

— Да, у меня был сын, которому я дал право носить мое имя и о котором заботился как отец; он жил у меня во дворце до его женитьбы; я имел в виду обеспечить его со временем, но его преждевременная смерть предупредила меня. Однако я ничего не знал о том, что у него была дочь. Но посмотрите, отец, разве не выражают эти черты чистейшей искренности?

— Зачем же мы стали бы вас обманывать, и, тем более — в такую минуту! — воскликнула Джита, все еще оставаясь на коленях. — Мы у вас не просим ни положения, ни богатств; мое единственное желание успокоить вас сообщением, что после вас остается на земле родная вам по крови девушка, которая будет вспоминать вас.

— Отец, тут не может быть никакой ошибки, потому что эта девушка поразительно похожа на свою бабушку, и я чувствую правду в ее словах. Не знаю, считать ли мне это позднее открытие счастьем или несчастьем.

— Да, ваша светлость, — сказал Карло, — она дочь вашего сына, Франческо, и моей сестры. Я никого не желаю обмануть, а всего менее человека, обреченного на смерть.

— У меня нет имущества, которое я мог бы ей передать, нет отличий, которые перешли бы на нее, не могу ей даже дать имя, которым бы она гордилась!

— Не тревожьтесь, дедушка, мы свыклись со своим положением, и богатство только стеснило бы нас.

— Помнится мне, отец, что подозрение в желании эксплоатировать мое богатство было главной причиной моего неудовольствия по поводу брака моего сына — и вот эти люди оставляли меня в покое, пока я был богат и знатен, и пришли ко мне теперь, когда мои земли конфискованы, мое имя обесчещено, когда я в горе и несчастьи. Я не встречал таких сердец… Но что это?

В эту минуту дону Франческо подали бумагу, которую он лихорадочно схватил и страшно побледнел, узнав ее содержание.

— Мне отказано в моей последней просьбе, — глухо заговорил он, — и я умру смертью разбойника… Джита, дитя мое, тебе надо уйти, час моей смерти приближается, а это зрелище не для молоденькой девушки. Это короткое свидание принесло мне облегчение… Да, вот возьми этот кошелек золота, его принес мне один из моих родственников в надежде, что оно поможет мне, но мне ничего не поможет. При твоих скромных привычках его тебе хватит надолго.

Джита, с глазами, полными слез, оттолкнула кошелек.

— Нет, дедушка, мне не надо золота!

Дон Франческо с глубокой нежностью смотрел на юную энтузиастку; он обнял и благословил ее. В эту минуту на часах пробило половину пятого, и Караччиоли узнал, что ему остается только полчаса до казни, назначенной в пять. Он счел необходимым отпустить внучку. Прощанье было трогательное и торжественное, и когда дверь затворилась за Джитой, дед почувствовал такую тоску, точно он сейчас простился с долго любимым, самым дорогим и близким существом.

Палуба «Минервы» имела печальный, похоронный вид: симпатии неаполитанцев были на стороне осужденного, и фрегат был сплошь окружен множеством лодок с людьми, сожалевшими о несчастной участи Караччиоли. На судне никто не подозревал о родственной связи Джиты с князем, но ее расстроенное, милое личико вызывало общее участие. Ее дяде удалось найти перевозчика.

— Вы отвезете нас в сторону, чтобы мы могли переждать окончания казни, — она близко затрагивает нас! — сказал Карло лодочнику.

— Я это знаю, синьор Карло, — отвечал перевозчик-лаццарони в белой рубашке, фригийской шапке и коротких штанах, доходивших ему немного ниже колен. Его обнаженные руки и ноги обладали мускулами, годными служить моделью для скульптора. На ногах его были холстинковые башмаки.

При звуках его голоса Джита слегка вскрикнула и взглянула на него.

Перед нею сидел Рауль Ивар, которого она сначала не узнала в этом костюме. Едва заметным жестом он предостерег ее о необходимости не выдавать его секрета; а ее дядя, погруженный в свои мысли, был далек от того, чтобы угадать, кто скрывался перед ним под видом лодочника, и, приняв ее возглас за страх, заметил:

— Не тревожься, Джита, страшная минута еще не наступила.

Но Джита была далеко не спокойна. Она сознавала всю опасность, которой подвергался любимый ею человек. Его присутствие нарушало ее торжественное настроение; она даже предпочла бы, чтобы его не было сейчас с нею, хотя и не могла, не чувствовать к нему нежной благодарности за его заботливость о ней: он, так сказать, клал свою голову в львиную пасть врагов. Джита не скрывала от Рауля своего родства с князем Караччиоли, и он прекрасно понимал, что привело ее сюда. А она робко оглядывалась, боясь где-нибудь увидеть «Блуждающую Искру»; но Рауль был слишком умен, чтобы допустить подобный промах, и люгера нигде не было видно.

К «Минерве» подъезжали все новые и новые суда, и море около нее было буквально запружено ими. Рауль направил свою лодку в пространство между «Минервой» и фрегатом Нельсона, где не было тесноты, и остановился, подняв весла, чтобы переждать окончание казни.

Торжественное молчание, вызванное выжиданием, царило на палубах всех соседних с «Минервою» судов. Было жарко; море как бы застыло в мертвой неподвижности, и ни малейшее дуновение легкого ветерка не нарушало печальной картины. На палубе не заметно было никаких признаков жизни, и только род виселицы, наскоро приспособленной среди корабельных снастей, и особая платформа под нею напоминали о том, что должно было сейчас совершиться. Рауль опытным глазом различал назначенную для этого веревку среди множества такелажных канатов; но, конечно, ни Джита, ни ее дядя не видели всего этого.

Прошло минут десять томительного ожидания; лодки все прибывали, и соседним судам разрешено было стать таким образом, чтобы увидеть это назидательное, как полагали, зрелище, могущее послужить предостережением для других республиканцев. Раздался свисток боцмана с судна контр-адмирала, и Рауль увидел, как в поданную гичку спустились двое морских офицеров и двое мужчин в штатском платье. Гичка легко поплыла к тому же, притягивавшему общее любопытство кораблю «Минерва», и остановилась в каких-нибудь десяти футах от маленького ялика Рауля, который, к величайшему своему удивлению, узнал в подъехавших капитана Куфа, лейтенанта Гриффина, Андреа Баррофальди и Вито-Вити. Прибавим, что двое последних вызвались сопровождать первых в небольшом плавании единственно с целью поимки «Блуждающей Искры».

Всякий другой на месте Рауля почувствовал бы себя не совсем приятно при подобных обстоятельствах; но Рауль только посмеивался. Он рассчитывал на свою неузнаваемость в чужом платье и слишком хорошо был знаком со всеми подобными опасностями, а потому нисколько не утратил своего хладнокровия и самообладания. Не зная в лицо Куфа и Гриффина, но зная, что «Прозерпина» стоит тут же, Рауль легко догадался о том, кто были офицеры, сидевшие с Баррофальди и градоначальником, а также верно определил соединявшую их цель.

Не прикрываясь, с открытым лицом, в своей красной фригийской шапочке, он смело смотрел на них.

— Не нравится мне это дело,— говорил Куф Гриффину. — Я знавал старика Караччиоли, это хороший человек — и кто разберет в настоящее смутное время, где кроется измена? А! Вон на том ялике я вижу старика с девушкой, которые сейчас были у Нельсона.

— Что у них может быть общего с князем Караччиоли и изменой? Старик смотрит книгоедом, а молодая девушка хорошо сложена, но, вероятно, боится нарушить благоприятное впечатление от своей стройной фигуры, так как старательно закрыла себе лицо.

Рауль подавил в себе порыв негодования, а Куф, мало стеснявшийся привычных гребцов, возразил:

— Я близко видел эту девушку у адмирала и могу вас уверить, что ей нет причины прятать свое лицо. Она замечательно красива, редко можно встретить такую красавицу. К сожалению, она по-итальянски объяснялась с милэди, и та, очевидно, добрую половину объяснения сохранила при себе. Однако, с чего бы это так засмотрелся на нее блюститель порядка Порто-Феррайо? Спросите-ка его, Гриффин, по-итальянски, что за птичку почуял он в гнездышке?

— Синьор подеста, — сказал Гриффин, — скажите, что вас отвлекает от «Минервы»? Уж не Венера ли?

Между тем Вито-Вити слегка толкнул локтем вице-губернатора и, указывая ему на закутанную фигуру в ялике Рауля, проговорил:

— Я сильно ошибусь, если это не маленькая Джита, вон там, — Джита, появившаяся у нас, как комета, и исчезнувшая с быстротою… быстротою… чего бы, синьор Андреа?

— С быстротою «Блуждающей Искры», — подхватил Гриффин, — а так как их исчезновение совпало, то, может быть, не было бы нелогичностью заподозрить в этом какую-нибудь связь?

Градоначальник не успел ответить, так как в эту минуту раздался пушечный выстрел, поднялся столб дыма и взвился желтый флаг.

В то время суда четырех различных национальностей сошлись одновременно в гавани: неаполитанские, английские, русские и турецкие — все для защиты «своих прав, домашнего очага и алтаря» от французской революции. Итак, флаги четырех монархий должны были быть свидетелями последующей печальной сцены.

Сигнал, поданный с «Минервы» поднятием флага, и пушечный выстрел разом приостановили все обычные, ежедневные занятия и работы на всех других судах. Экипажи всех судов столпились на своих палубах с возбужденными мрачными лицами, ясно говорившими об их сочувствии к осужденному. Однако не слышно было ни звука ропота, не видно было жеста протеста и возмущения. Невидимое покрывало власти все стушевывало. Громадная толпа недовольных людей покорялась решению суда, как велению судьбы. Строгая дисциплина обязывала к молчанию, но общее внутреннее убеждение говорило за то, что в данном случае они явились свидетелями одного из проявлений несправедливости своих начальников.

Джита, когда услышала выстрел, подняла полные слез глаза к фрегату. Взгляды всех обратились на приведенную в движение веревку, а затем на приговоренного, стоявшего в сопровождении священника на приготовленной платформе. Несчастный Караччиоли без мундира, с обнаженной шеей, на которую уже была надета петля для предупреждения какой-либо неожиданности и которая своим трением не переставала напоминать ему о своем назначении, — шел со связанными за спиной руками, с обнаженной седой головой.

Глухой ропот прошел в толпе на всех судах при этом зрелище. Этот знак общего сочувствия послужил минутным утешением несчастному, конец которого был так близок. И старик Караччиоли охватил прощальным взглядом все окружающее. Это была невыразимо тяжелая минута для такого человека, как дон Франческо Караччиоли. Никогда не поражала его до такой степени красота природы представшего его глазам дивного Неаполитанского залива, как теперь. Караччиоли бросил невольный взгляд упрека по направлению судна адмирала Нельсона, а затем обвел глазами всю собравшуюся толпу, вырисовавшуюся наподобие ковра из человеческих голов, раскинутого на море. Взгляд приговоренного был тверд, хотя все возмущалось внутри его. Джита упала на колени на дно лодки и не поднимала головы и глаз до окончания печального акта.

— Передайте Нельсону, отец, — обратился Караччиоли к сопровождавшему его священнику, — что я не жалею о своей деятельности. Моя служба республике составляет мою гордость.

Сильный голос старика дрожал от волнения.

— Желал бы я, чтобы Нельсон не имел ничего общего со всем этим, — проговорил капитан Куф.

Он невольно оглянулся на палубу судна адмирала и различил милэди, служившую утром посредницей между Джитой и Нельсоном. Та стояла со своей служанкой, жадно всматриваясь в открывшееся перед нею зрелище; ни один из близких ей мужчин не чувствовал себя в силах присутствовать при этом ужасном акте. Куф отвернулся от нее с отвращением и снова взглянул на «Минерву»: мощные руки неаполитанских матросов тянули за веревку, надетую на шею несчастного Караччиоли, стоявшего на коленях, и вздернули его наверх. Затем последовала ужасная минута борьбы жизни со смертью, и все было кончено: тело неаполитанского адмирала, за минуту одушевленное жизнью, повисло неподвижно, такое же безжизненное, как кусок дерева, с которого оно свешивалось.

УжасноПлохоНеплохоХорошоОтлично! (Пока оценок нет)
Понравилась сказка или повесть? Поделитесь с друзьями!
Категории сказки "Джеймс Фенимор Купер — Блуждающая искра":

Отзывы о сказке / рассказе:

Читать сказку "Джеймс Фенимор Купер — Блуждающая искра" на сайте РуСтих онлайн: лучшие народные сказки для детей и взрослых. Поучительные сказки для мальчиков и девочек для чтения в детском саду, школе или на ночь.