Джеймс Фенимор Купер — Мерседес из Кастилии

ГЛАВА XIX

С наступлением ночи «Пинта» убавила паруса, чтобы дать возможность остальным судам эскадры подойти к ней. Взоры всех были обращены на запад, где все еще надеялись увидеть землю. Но ночь спустилась на землю, и все оставалось попрежнему. Компасная стрелка попрежнему продолжала все более отклоняться, и суда шли дальше на юг, хотя и считали, что идут на запад.

В полдень, когда оканчиваются обыкновенно морские сутки, оказалось, что флот Колумба опять ушел на большое расстояние от Европы, но земли все еще нигде не было видно.

Пловучих трав больше не было, а вместе с ними исчезли и тунцы, которые питаются продуктами подводных мелей и потому держатся в тех местах, где мели тянутся на громадном протяжении. «Пинта», как самое быстроходное из судов, к полудню значительно ушла вперед и потому должна была лечь в дрейф, чтобы дать подойти адмиральскому судну, и когда оно подошло, Мартин-Алонзо стоял с шляпой в руке, ожидая возможности заговорить с адмиралом, стоявшим на юте «Санта-Марии».

— Сеньор дон Христофор!— радостно воскликнул он.— Есть новые признаки близости земли: мы видели целые стаи птиц, летевших впереди нас, да и облака там, на севере, кажутся такими густыми и тяжелыми, как будто плывут над землею!

— Вести ваши хороши, досточтимый Мартин-Алонзо, но все, на что мы можем рассчитывать здесь, это какая-нибудь группа островов, потому что до берегов Азии, по моим расчетам, еще далеко. Под вечер эти облака, вероятно, примут еще более определенные очертания; я склонен думать, что и вправо, и влево от нас лежат какие-нибудь острова, но наше назначение — не острова, а Катай, и мы не можем уклоняться от нашего пути.

— Разрешите мне, адмирал, уйти вперед с моей «Пинтой», чтобы мы первые могли увидеть берега Азии; я не сомневаюсь в том, что мы увидим их еще до рассвета!

— Идите, но я считаю нужным предупредить, что вы не увидите так скоро этих берегов. Однако, так как в этих краях каждая земля будет открытием, потому что до нас никто еще не был в этой части океана, то тот, кто первый увидит ее, будет достоин награды, и я даю разрешение вам и каждому желающему открывать здесь хоть сотни островов и материков!

«Пинта» ушла вперед. Перед закатом она снова легла в дрейф, чтобы дать подойти остальным судам эскадры; в этот момент облака в северной части горизонта представляли собою такую густую темную массу, что воображение легко могло нарисовать среди них леса и горы, долины и мысы.

На следующий день, впервые с тех пор, как они попали в полосу пассатных ветров, ветер был слабый и переменчивый; на небе собирались тучи и стал накрапывать дождь; суда стояли близко друг к другу, и шлюпки часто поддерживали сообщение между ними.

— Сеньор адмирал,— сказал Мартин-Алонзо, взойдя на палубу «Санта-Марии»,— я явился по единогласной просьбе моего экипажа просить вас, чтобы вы приказали эскадре итти на север, где, как мы полагаем, лежит земля!

— Ваша просьба естественна, мой милый Мартин-Алонзо, и высказана вами прилично, но, к сожалению, я не могу исполнить ее!— отвечал Колумб.— Весьма вероятно, что, пойдя на север, мы сделаем достойное внимания открытие, но вместе с тем мы уклонимся от нашей цели. Катай на западе, и мы предприняли эту экспедицию не с тем, чтобы открыть новые группы островов, подобно Канарским или Азорским, а для того, чтобы доказать, что земля кругла, чтобы совершить путешествие вокруг земного шара. Вот наши задачи!

— Сеньор Мунос, неужели вы не согласитесь лоддержать нашей просьбы? Ваше слово имеет вес и значение в глазах адмирала!— взмолился Мартин-Алонзо.

— Признаюсь чистосердечно, Мартин-Алонзо,— отозвался дон Луи,— что лично мне было бы досадно каждое уклонение вправо или влево от прямого пути!

— Неужели, высокочтимый адмирал, вы хотите, чтобы мы все отказались от желания привести это плавание к благополучному окончанию, оставили без внимания все эти несомненные признаки земли и шли дальше, не повидав ее, не ознакомившись ни с ее богатствами, ни с ее населением, не узнав даже, от чего мы отказываемся?!

— Несомненно, дождь этот свидетельствует о близости земли; этот штиль или, вернее, затишье также, а вот этот гость и тем более! Посмотрите по направлению «Пинты»: он как-будто хочет дать отдохнуть на ней своим усталым крыльям,— сказал Колумб, указывая на громадного белого пеликана, грузно летевшего по направлению «Пинты», но миновавшего ее, чтобы опуститься на одну из рей «Санта-Марии».— Эта птица указывает на близость берега. Я первый раз в жизни вижу эту птицу на расстоянии более суток пути от земли!

— Я также, сеньор адмирал, и, подобно вам, считаю ее вестником счастья и благополучия! Но не есть ли она указание, что нам следует итти на север и искать землю в этом направлении?

— Я иначе истолковываю этот признак; я вижу скорее указание следовать дальше нашим путем; на возвратном пути из Индии мы можем себе позволить исследовать более подробно эту часть океана, но пока мы не придем в Индию, я считаю, что мы ничего не сделали.

Повидимому, и Колумб верил, что эскадра проходила здесь между островами. Историк Лас-Казас говорит, что он не ошибался в этом. Но если в этой части океана и существовали когда-либо острова, то они давно уже исчезли. Здесь существуют лишь подводные рифы и большие песчаные мели. Впрочем, Колумб говорит, что при промере он на глубине двухсот саженей не нашел дна.

Несмотря на благоприятные признаки, матросы вскоре снова пали духом. Санчо, который постоянно тайно сообщал адмиралу обо всем, предупредил его, что люди ропщут, что в их образе мыслей наступила резкая реакция. Колумб узнал об этом при закате солнца двадцатого сентября, то-есть на одиннадцатые сутки после того, как они в последний раз видели землю.

— Люди жалуются, что море гладко, как зеркало, и что ветер постоянно дует с востока, и полагают, что мы подходим к той части океана, где совсем не бывает ветров, и что нас туда гонят восточные ветры в наказание за то, что мы захотели проникнуть в те тайные области, которые должны оставаться недоступными людям!

— Постарайся их успокоить, Санчо! Скажи, что во все времена и на всех морях бывает штиль, что восточные ветры дуют с берегов Африки в южных широтах чуть не круглый год, что ветры эти следуют по пути солнца вокруг земли!

— Попробую!— согласился Санчо.— Только не знаю, что из этого выйдет!

— Мне думается, что пора положить конец этим частым изменениям настроения и этому вечному недовольству и ропоту, пустив в ход меч плашмя, а не то так и лезвеем!— заметил раздраженно дон Луи.

— Нельзя, мой друг, без крайней надобности прибегать к подобным мерам,— ответил адмирал.

Ночь была темная, и, стоя на юте, адмирал и дон Луи смутно видели очертания «Пинты» и «Нинньи» с бессильно повисшими парусами на дремлющих водах заштилевшего океана.

— Вы не видите, между снастей как будто что-то проносится, словно стая мелких птиц прилетела на суда и старается разместиться на наших реях!

— Вижу,— сказал дон Луи.— Это действительно какие-то мелкие пташки!

— Прислушайтесь к их щебетанью, Луи! Можно подумать, что мы с вами где-нибудь в апельсиновых рощах Севильи…

— Земля здесь недалеко, иначе эти крошечные созданья, со слабыми крыльями, не могли бы прилететь сюда!

Вскоре присутствие птиц и их веселое щебетание были замечены всеми, и все разом повеселели и успокоились.

— Я тебе говорил, что земля близко!— заявил Санчо своему вечному оппоненту — Мартину Мартинецу.— Вот тебе и доказательство! Слышишь, как птицы поют? Словно эти маленькие пернатые подлецы целой стаей налетели на гроздь винограда или на сладкую винную ягоду и стрекочут вокруг нее.

— Ты прав, Санчо!— подхватили несколько голосов.

Не только матросы, но и сам Колумб думал, что находится вблизи земли, но впоследствии точные исследования этой части океана доказали, что он ошибался. В эту ночь все на судах эскадры заснули счастливые и спокойные под щебетание птиц, а поутру, когда солнце взошло, пернатые гости приветствовали его еще более громким и радостным чириканьем и вскоре после того разом снялись с мест и полетели на юго-запад. Поутру на море был полный штиль, а когда подул ветерок, то он был настолько слаб, что суда едва могли двигаться среди густого ковра трав, придававших поверхности океана вид заливного луга.

Вскоре после восхода Санчо явился доложить адмиралу, что экипаж взволнован новыми опасениями: Мартин Марганец утверждает, что эта часть океана полна затонувшими островами, и что травы эти, которые все становятся гуще и плотнее, скоро совершенно преградят путь, так что суда будут лишены возможности двинуться с места. Кроме того, их смущает еще этот штиль; многие даже думают, что суда сели на мель, и им никогда не сойти с нее.

Колумб выслушал молча и не перебивая весь этот доклад, затем сказал:

— Пойди и прикажи все приготовить для промера; мы сейчас спустим лот. Пусть все люди соберутся на палубе, чтобы сами могли быть свидетелями результатов промера!

Промер был сделан, и на двухстах саженях глубины не было найдено дна.

— Вы видите теперь, друзья, что если здесь есть мель, то она, по крайней мере, лежит глубже двухсот саженей под нами и опасна быть не может,— сказал Колумб, обращаясь к собравшимся людям экипажа «Санта-Марии».— Что же касается трав, то, вероятно, мы скоро выйдем на чистое место и оставим их за собой!

Несмотря, однако, на все эти доказательства, недовольство, недоверие и тайный страх постепенно росли среди матросов, и когда двадцать второго сентября, в субботу, солнце взошло над совершенно недвижным, как бы застывшим морем, большинство людей во всех трех экипажах готово было явиться к адмиралу и потребовать, чтобы он приказал немедленно повернуть курс судов на восток.

Но вдруг поднялся ветерок с юго-запада и дал возможность судам распустить свои паруса, а вместе с тем и выйти из пространства, загроможденного травой. Чтобы возможно скорее избавиться от этой помехи, Колумб приказал итти в первое представившееся небольшое пространство, свободное от трав.

Вся суббота прошла благополучно, но перед закатом эскадра снова вошла в пространство, покрытое пловучими травами, а на утро снова прилетели птицы в громадном числе, и среди них горлица, в траве же было немало крабов. Но все эти признаки уже столько раз обманывали ожидания матросов, что на этот раз не вызвали обычной радости и оживления.

— Сеньор!— сказал Мартин Мартинец, обращаясь к адмиралу, когда тот сошел на палубу, чтобы поговорить с людьми и успокоить их тревогу.— Мы не знаем уже, что нам думать! В течение нескольких дней ветер дул неизменно в одном и том же направлении и гнал нас к нашей погибели, как мы думали, затем вдруг наступил мертвый штиль, и море приняло такой вид, какого у него никогда не видал ни один из наших моряков,— такой вид, что оно скорее походило на луг, на котором должны пастись коровы, чем на море, по которому плавают суда!

— Эти травы свидетельствуют только о богатстве и плодородии природы в этих широтах! Восточные ветры — явление самое обыкновенное в южных поясах, как тебе скажут все моряки, когда-либо бывавшие у берегов Гвинеи. Словом, я не вижу во всем этом решительно ничего такого, что могло бы внушить хоть малейшие опасения разумному и рассудительному человеку! Надеюсь, что ты, Пэпэ, не испытываешь никаких подобных опасений!— обратился Колумб к близ стоящему матросу.

— Сказать вам правду, сеньор, и меня, как других, смущает то, что мы находимся на океане, гладком и спокойном, как какая-нибудь стоячая лужа, и мы сомневаемся, чтобы это было такое же море, как то, что омывает берега Испании! Оно как-будто мертвое!

— Это вы называете стоячей водой!— воскликнул Колумб.— Видите, сама природа нарушила свой покой, чтобы вразумить вас и опровергнуть ваши нелепые рассуждения и опасения!

И действительно, в этот самый момент «Санта-Мария» высоко приподнялась на гребень широкой плоской волны, за которой катилась вторая и третья, так что на судне стала ощущаться довольно сильная качка. Снасти заскрипели, хотя в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Матросы в недоумении смотрели друг на друга, и на лицах их выражались ужас и испуг. Судно стало нырять на волнах, а волны становились все круче и круче, все выше и выше, и вскоре все видимое пространство океана заходило волнами; на гребнях этих волн появлялась белая пена. Полчаса спустя волны до того расходились, что маленькая эскадра ныряла, как чайка на волнах.

— Как видите, друзья,— сказал Колумб собравшимся вокруг него матросам,— все ваши опасения относительно мертвой, стоячей воды оказались неосновательными. Я мог бы приписать это неожиданное и внезапное волнение «чуду», но не могу злоупотреблять вашим легковерием и вашим невежеством; скажу вам, что это волнение вызвано, вероятно, сильным ветром, поднявшимся где-нибудь очень далеко и не доходящим до нас; он и поднял громадные валы, которые катятся по океану на громадное пространство, куда даже не доходит ветер, поднявший их! Так прогоните же от себя все сомнения и не достойные смелых моряков страхи и опасения и помните, что если Испания осталась далеко за нами, то Катай теперь уже, вероятно, недалеко, и каждый час уменьшает расстояние, отделяющее нас от него. Каждый из вас, кто останется мне верен и покорен до конца, не пожалеет об этом, но каждый, кто станет смущать себя и других нелепыми сомнениями, пусть знает, что этим он заставит меня прибегнуть к предоставленной мне власти!