ГЛАВА X
Когда три гондолы приблизились к «Буцентавру», рыбак остановился сзади всех. Однако, ему было приказано подняться на палубу и двум остальным — следовать за ним.
Все патриции расположились по сторонам палубы от носа до кормы, где, окруженный сановниками государства, находился дож. Едва дож начал говорить, как тихий говор, возбужденный любопытством, сменился глубоким молчанием.
— Наша достославная республика всем известна справедливостью, с которой она награждает своих подданных. Этот рыбак, заслужив почетную награду на гонке, получит ее так же немедленно и неотменно, как если бы дело касалось наиболее близкого к нам придворного кавалера. Патриции и простые граждане Венеции, учитесь ценить ваши справедливые законы.
Он остановился, и шопот одобрения пронесся из уст в уста; сенаторы наклонили головы в знак согласия со словами главы, который продолжал:
— Мой долг, и долг приятный, Антонио, возложить золотую цепь тебе на шею. Это золотое весло — символ твоей ловкости, а среди твоих товарищей оно будет доказательством беспристрастия республики. Возьми награду, старик! Ты доказал сегодня, что старость не отняла у тебя силы и мужества.
— Ваше высочество!— сказал Антонио, отступая в то время, когда он должен был склониться, чтобы принять из рук дожа драгоценную награду.— Я не избалован судьбою. Эта драгоценность, возложенная вашей рукой на мою обнаженную шею, будет не на месте; блеск золота еще больше подчеркнет мою нищету.
— Я думаю, что ты принял участие в состязании, имея в виду награду,— сказал удивленный дож.— Но ты прав, золотое украшение мало подходит к твоему ежедневному обиходу. Возьми его сейчас, а позднее передай его моему казначею, и он его заменит более подходящим для тебя золотом.
— Вы не ошибаетесь, ваше высочество: я рассчитывал на награду. Но не золото и не желание похвалиться перед товарищами этой драгоценностью заставили меня подвергаться презрению толпы и возбуждать недовольство высших. Хотя я беден, но мне достаточно моих заработков на лагунах. Но в вашей власти сделать счастливым человека перед концом его жизни. Верни, великий дож, мне моего внука и прости мою смелость.
— Да это, кажется, тот самый старик, который уже надоедал нам своей просьбой об юноше, взятом на службу государства?— сказал дож, лицо которого выражало холодное равнодушие.
— Да, это он,— ответил сурово синьор Градениго.
— Твое невежество возбуждает в нас жалость и даже смягчает гнев; получи эту цепь и ступай!
Взгляд Антонио не выразил страха; он стал на колени с глубоким почтением и, скрестив на груди руки, сказал:
— Сделайте милость, ваше высочество, выслушайте то, что я хочу вам сказать. Вы видите, что я человек бедный, живущий тяжелым трудом. Я стар. Я не обманываю себя надеждой, что скромное имя нашего рода будет среди тех патрициев, которые сражались за республику; этой чести удостаиваются только богатые; но если мои заслуги не будут вписаны в золотую книгу, то они записаны здесь,— сказал Антонио, указывая на шрамы на своей груди.— Вот доказательство моих боев с врагами родины, и, благодаря этим документам, я осмеливаюсь искать защиты перед Сенатом.
— Но ты не говоришь определенно, чего ты хочешь?
— Справедливости, ваше высочество. Похищена единственная крепкая ветвь старого дуба, отрезан его единственный отросток, и ввергнут в опасность единственный товарищ моих трудов и радостей. Дитя, в котором была вся моя надежда, еще совсем юное, неопытное в жизни, брошено в среду галерных матросов.
— И это все? А я думал, что тебе запретили ловлю на лагунах или что твоя гондола стала совсем плоха.
— Да, это все!— повторил с горечью Антонио.— Дож Венеции, это все, и это выше сил старика с разбитым сердцем.
— Подойди, возьми эту золотую цепь, будь доволен своей победой, на которую ты не мог рассчитывать, и предоставь управлять государством тем, кто более, чем ты, способен держать в руках бразды правления.
— Нагни голову, рыбак. Его высочество передаст тебе награду,— сказал Антонио один из стоявших в близи придворных.
— Мне ничего не надо, ни золота, ни другого весла, кроме того, с которым я ежедневно отправляюсь в лагуны. Верните мне моего внука: или он, или ничего!
— Пусть его уберут отсюда!— послышалось несколько голосов.— Он возбуждает смуту. Долой его с галеры!
Антонио свели с палубы «Буцентавра» и столкнули в его гондолу.
Этот необыкновенный перерыв церемонии возмутил многих; подозрительность венецианских аристократов делала их решительными при подавлении всякого недовольства, хотя гордость повелевала им, обычно, скрывать действительные чувства.
— Пусть подойдет второй победитель,— сказал дож с самообладанием, сохранить которое ему позволяла только долгая привычка к притворству.
Неизвестный приблизился, не снимая маски.
— Ты выиграл второй приз,— сказал дож,— но по справедливости должен получить первый, потому что нельзя безнаказанно отвергать наших милостей. Встань на колени, и я передам тебе заслуженную тобой награду.
— Ваше высочество, простите за смелость,— сказал, кланяясь неизвестный,— но если вам угодно наградить меня за мой успех на гонках, то я тоже просил бы, чтобы награда была выражена в другой форме.
— Это что-то неслыханное. Отказываться от наград, присужденных самим дожем!
— Я не хотел бы быть более докучливым, чем мне это позволяет мое уважение к высокому собранию. Я прошу немногого, и, в сущности, это стоило бы дешевле для республики, чем то, что она мне сейчас предлагает.
— Ну, говори!
— Я тоже на коленях прошу исполнить просьбу рыбака и вернуть ему внука, иначе эта разлука пагубно подействует на юношу и омрачит дни старика.
— Это, наконец, становится скучным! Кто ты такой, чтобы настаивать на просьбе, в которой уже отказано? Сними маску, чтобы я знал, с кем я имею дело!
— Ваше высочество, я второй победитель на гонках. А относительно маски, я слышал, что в Венеции никому нет дела до имени и занятий человека, скрывшего свое лицо под маскою.
— Это справедливо, когда не оскорбляет республику; но здесь я должен быть осведомлен. И я тебе приказываю открыться.
Неизвестный понял необходимость повиноваться и снял медленно маску. Все увидели бледное лицо и блестящие глаза Джакопо. Невольно находившиеся поблизости от браво отступили и оставили его одного перед властителем Венеции, посредине широкого круга удивленных и заинтересованных слушателей.
— Я тебя не знаю!— вскричал с удивлением дож, посмотрев внимательно на Джакопо.— Вероятно, причины, ради которых ты не хотел снять маску, важнее тех, по которым ты отказываешься от награды.
Синьор Градениго подошел к дожу и тихо сказал ему несколько слов на ухо. Дож быстро кинул на браво взгляд, в котором выражалось) отвращение и любопытство. Потом он дал знак Джакопо удалиться.
— Мы займемся на досуге этим делом,— сказал дож,— не надо прерывать праздник.
— Гондольер дона Камилло Монфорте!— позвал герольд, повинуясь приказанию своего начальника.
— Я здесь, ваше высочество,— ответил взволнованный Джино.
— Ты родом из Калабрии, но, как видно, уже с давних пор привык к нашим каналам, иначе ты не обогнал бы наших лучших гребцов. Преклонись и получи награду за твою силу и ловкость.
Джино преклонил колено и принял награду с низким поклоном.
В эту минуту внимание зрителей было привлечено шумными криками, раздавшимися на воде в незначительном расстоянии от галеры дожа. Это лагунские рыбаки чествовали Антонио; тот, кого час тому назад они осмеивали, как самонадеянного хвастуна, вызывал теперь крики торжества.
Если бы торжество рыбаков ограничивалось этой естественной радостью, то неусыпная и подозрительная власть Венеции ничем бы не была оскорблена, но к крикам одобрения примешивались угрозы тем, кто не хотел вернуть внука Антонио. Рыбаки тесной толпой лодок, ничего не опасаясь, продолжали свой путь к Лидо, а в это время то здесь, то там в их толпу втирались уже лодки с агентами тайной полиции. В числе лодок была и лодка виноторговца, а в ней находилась Аннина. Она выехала с большим запасом товара, надеясь получить доход от своих обычных покупателей.
Гонки продолжались.
Хотя сенаторы делали вид, что интересовались происходившим перед их глазами, но на самом деле они прислушивались к каждому звуку, долетавшему с Лидо.
Но этот день прошел, как и все другие. Победители торжествовали, толпа аплодировала, а Сенат, по виду, сочувствовал развлечениям народа.
Отзывы о сказке / рассказе: