ГЛАВА XX
Маски шныряли по Большой площади, гондолы скользили по каналам, смех и песни раздавались со всех сторон.
Выйдя из гондолы на набережной, Джакопо смешался с толпой. Проходя вдоль темных аркад Бролио, он искал глазами дона Камилло Монфорте; на углу Малой площади они встретились, обменялись условленными знаками, и браво повернул назад к набережной, не обратив на себя ничьего постороннего внимания.
Сотни лодок стояли у берега Пьяцы. Джакопо отыскал свою, быстро погнал ее вниз по каналу и через несколько минут был уже у борта «Прекрасной Соррентинки». Хозяин фелуки прогуливался по палубе, весь экипаж пел хором на носу судна. Стефано, казалось, ожидал этого посещения, потому что немедленно отвел браво на самый дальний конец кормы.
— Ты хочешь мне передать что-нибудь важное, Родриго?— спросил моряк, узнав браво по условному знаку; настоящего имени браво он не знал.
— Ты совсем готов к выходу в море?
— Куда угодно! Хоть на Левант или к Геркулесовым Столбам. Мы подняли реи с заходом солнца, и нас надо предупредить только за час, чтобы успеть обогнуть Лидо.
— В таком случае я вас предупреждаю.
— Родриго, вы доставляете ваш товар на рынок, где его и без того много. Мне уже объявлено, что сегодня ночью мы понадобимся.
— Ты прав, Стефано, Но точность необходима, когда дело касается важного поручения.
— Не желаете ли сами посмотреть, синьор?— сказал моряк, понизив голос.— Конечно, нельзя сравнить «Прекрасную Соррентинку» по величине с «Буцентавром», но если принять во внимание ее вместимость, можно сказать, что в ней можно расположиться не хуже, чем во дворце дожей. Впрочем, когда я узнал, что на ней будет пассажиркой прекрасная дама я почувствовал, что это уже касается чести моей родной Калабрии…
— Отлично. Если тебе объяснили все подробности, я не сомневаюсь, что ты считаешь это за честь для себя.
— Мне ничего не сказали, кроме того, что одна молодая особа, в которой Сенат принимал большое участие, покинет сегодня ночью город и переедет на восточный берег в Далмацию. Если вам не трудно, синьор Родриго, то я буду рад узнать, кто ее спутники.
— Ты все узнаешь, когда придет время, а пока молчи. Я очень доволен, что у тебя все наготове; желаю тебе спокойной ночи и счастливого путешествия. Вот еще что. Скажи: в котором часу ты ждешь берегового ветра?
— Так как сегодня день был очень жаркий, то берегового ветра нельзя ждать раньше полночи.
— Отлично! Я надеюсь на тебя. Еще раз до свиданья!— сказал браво, прыгнув в гондолу.
Послышался плеск весла, и в то время, как Стефано, все еще стоял на палубе, высчитывал выгоды, которые он мог извлечь из предложенной ему поездки, гондола Джакопо уже быстро приближалась к набережной.
Расставаясь с доном Камилло, Джакопо обещал ему пустить в ход все средства, которые ему подскажут его природная проницательность и опытность, чтобы разузнать, как намерен Сенат поступить в дальнейшем с донной Виолеттой. Браво знал, что Сенат имел обыкновение менять агентов в щекотливых делах, чтобы лучше сохранять тайну. И Джакопо часто сам прибегал к этому средству для переговоров с Стефано, которым пользовались при исполнении секретных мероприятий. Но никогда раньше не случалось, чтобы разрешалось другому агенту вмешиваться в его переговоры. Ему было поручено предупредить Стефано быть наготове по первому приказанию для нового поручения. Но после допроса Антонио ему не давали новых приказаний.
Долгое отсутствие поручений заставило Джакопо задуматься, и вид фелуки дал случайное направление его розыскам. Как только Джакопо вышел из гондолы на набережную, он поспешил вернуться на «Бролио», переполненное в это время гуляющими. Убедившись, что дон Камилло уже ушел, браво смешался с толпой. Он присматривался к гуляющим, как вдруг кто-то коснулся его локтя.
Джакопо не имел обыкновения заговаривать без надобности на площади святого Марка, особенно в этот час. Джакопо оглянулся: тот, кто остановил браво, дал ему условный знак следовать за ним. Широкое домино до такой степени скрывало его фигуру, что не было ровно никакой возможности отгадать даже телосложение незнакомца. Дойдя до укромного места, где никто из любопытных не мог их услышать, незнакомец остановился и осторожно всмотрелся в Джакопо. Он закончил этот осмотр и сделал знак, что уверен в своем предположении. Джакопо ответил ему тем же и сохранял молчание.
— Ой-ой! Можно подумать, что ваш духовник наложил на вас эпитимию {Эпитимия — наказание, налагаемое «за грехи» церковью. (Прим. ред.)} в виде молчания, или что вы нарочно отказываетесь говорить с вашим слугой.
— Что тебе надо? И почему ты уверен, что я тот самый, кого тебе надо?
— Ой, господин! От опытного взгляда не ускользнет ни одна мелочь. И я всегда узнаю вас в толпе праздношатающихся.
— Ну, и хитрец же ты, Осия! Положим, твоя хитрость и спасает тебя.
— Это единственная защита здесь против притеснений, синьор.
— Но к делу. Я тебе ничего не закладывал, да, кажется, ничего тебе и не должен.
— Праведный Самуил! Я не виноват, что ваше сиятельство так умеете забывать свои заклады. Но весь Реальто может подтвердить наши счеты, которые теперь уже возросли до значительной суммы…
— Ну, хорошо, хорошо! Зная мое происхождение, ты выбрал неудобное место надоедать мне.
— Я никоим образом не хочу сделать неприятность кому-либо из патрициев. И молчу… Надеясь, что со временем вы узнаете свою подпись и печать.
— Люблю тебя за осторожность, Огня. Но я тороплюсь. В чем твое настоящее дело?
Ювелир оглянулся и, приблизившись вплотную к мнимому патрицию, продолжал:
— Синьор, вашей семье грозит большая утрата. Вам известно, что Сенат неожиданно освободил вашего уважаемого отца от опеки над донной Виолеттой?
Джакопо вздрогнул; но это волнение было вполне естественно для человека, заинтересованного в крупном приданом.
— Успокойтесь, синьор, всем приходится переживать подобные разочарования в юности. И меня, вот, прислали уведомить вас, что ее хотят удалить из этого города.
— А куда хотят ее отослать?— спросил с живостью Джакопо.
— Вот это-то и неизвестно. Но ваш отец предусмотрительный человек, хорошо знакомый с правительственными тайнами… Иногда я даже думаю, не состоит ли он членом Совета Трех.
— А почему бы и нет? Он из старинной фамилии.
— Я ничего не говорю против этого Совета, синьор. И никто на Риальто не отзывается о нем плохо. Всем известно, что он занимается больше доходным ремеслом, чем обсуждением разных там правительственных мероприятий… Но все равно, к какому бы совету ваш батюшка ни принадлежал, дело в том, что нам грозит опасность.
— Я понимаю тебя. Ты боишься за деньги? Я сознаю важность твоих опасений, основанных на твоем чутье…
— И на смутных намеках вашего уважаемого батюшки.
— Разве он сказал что-нибудь положительное?
— Он говорил мне иносказательно, синьор. Но я понял, что богатую наследницу собираются выслать из Венеции. И так как я лично заинтересован в этом деле, то я не пожалел бы лучшей бирюзы из моей лавки, чтобы узнать, куда ее хотят отправить.
— Уверен ли ты, что ее отправят сегодня ночью?
— Вполне уверен.
— Ладно! В таком случае я сам позабочусь о моих и твоих интересах.
Джакопо кивнул головой ювелиру и пошел через Пьяццу. Оставшись один, Осия стоял в задумчивости, как вдруг его кто-то окликнул.
— Что тебе надо от меня?— спросил ювелир, обращаясь к маске.
— Не в службу, а в дружбу, Осия. Можешь ли ты мне дать взаймы под хорошие проценты?
— С этим вопросом лучше было бы обратиться к казначею республики. У меня, правда, есть несколько драгоценных камней, которые я с охотой продал бы какому-нибудь любителю.
— Не в том дело. Все знают, что у тебя денег куры не клюют. И другой на твоем месте не отказался бы одолжить тысячу дукатов с ручательством таким же надежным, как законы республики.
— Тот, кто приписывает мне такое богатство, издевается над моей бедностью, синьор. Если вам угодно купить аметист или рубин, то я к вашим услугам.
— Мне надо денег, старик. У меня безотлагательная нужда, и мне некогда проводить попусту время. Говори твои условия.
— Синьор, тысяча дукатов не валяются на улице. Чтобы их дать взаймы, надо раньше много потрудиться над их собиранием; а тот, кто хочет их занять, должен быть хорошо известным на Риальто.
— Ты ведь даешь взаймы знатным маскам под солидные залоги, осторожный Осия. Или твоя репутация слишком широка для твоего действительного великодушия?
— Солидный залог мне дает возможность не сомневаться, если бы даже мой заемщик был так же таинственен, как члены Совета Трех. Если хотите, придите ко мне завтра, а я пошарю у себя в сундуках.
— Не могу я откладывать. Скажи прямо: можешь ли ты мне дать взаймы? Тогда назначай сам какие хочешь проценты.
— При помощи друзей, моих соотечественников, я, пожалуй, смог бы набрать нужную сумму под залог драгоценных камней.
— Этот неопределенный ответ меня не удовлетворяет. Прощай Осия, пойду еще где-нибудь поищу.
— Ах, мне хочется вам услужить, и ради вас только я, так и быть, рискну! Один еврей, Леви из Ливорно, оставил мне на сохранение кошель как-раз с этой суммой. На подходящих условиях я им воспользуюсь и верну ему деньги потом из моих собственных средств.
— Очень тебе благодарен за это предложение, Осия,— сказал незнакомец, приподнимая маску.— Это облегчит наши переговоры. Может быть, кошель из Ливорно здесь с тобой?
Осия замер от неожиданности. Оказалось, что он сообщил какому-то незнакомцу, может быть, даже полицейскому агенту, свои соображения насчет намерений Сената в отношении донны Виолетты. Мало того, он лишился единственного довода для отказа в займе молодому кутиле Джакомо Градениго, сыну сенатора, сказав ему о кошельке из Ливорно.
— Надеюсь, что прежние отношения не помешают нашему договору, Осия?— заметил бесшабашный наследник сенатора Градениго.
— Отец Авраам! Если бы я знал, что это вы, синьор Джакомо, то мы давно бы с вами покончили.
— Да! Ты притворился бы, что у тебя нет денег, как это ты делаешь с некоторого времени.
— Нет, синьор, я никогда не отказываюсь от того, что сказал. Но дело в том, что Леви взял с меня слово, что я дам эти деньги только в руки самого надежного человека.
— Он может быть совершенно спокоен: ты сам их занимаешь, чтобы одолжить мне. Итак, вот тебе в залог драгоценности. Теперь давай цехины.
Даже и решительный тон Джакомо Градениго не подействовал бы на каменное сердце ростовщика, но когда, опомнившись от неожиданности, он начал объяснять молодому патрицию свои опасения относительно приданого донны Виолетты, к его успокоению, Джакомо Градениго объявил, что занимаемые деньги хочет употребить именно на то, чтобы перевести богатую наследницу куда-нибудь в безопасное место. Это обстоятельство сразу изменило дело. Осия нашел выгодным одолжить молодому патрицию цехины своего мнимого друга из Ливорно. Когда обе стороны пришли к соглашению, они покинули площадь, чтобы завершить сделку.
Отзывы о сказке / рассказе: