То, что я хочу рассказать, случилось очень давно, в самом начале двадцатого века. Наша семья жила тогда на окраине города, в маленькой, почти до окон ушедшей в землю лачуге. Отец и мать работали на большом казённом заводе, а я, четырнадцатилетний мальчишка, — на маленькой фабрике купца Золотихина. Дома хозяйничала десятилетняя сестрёнка Валюшка.
Не знаю, где и когда познакомился мой отец с молодым рабочим Крутовым, но как-то так вышло, что Крутов начал часто к нам заходить. Вскоре он тоже поступил на золотихинскую фабрику.
На работе был Крутов молчалив и старателен, но дома у нас весел и разговорчив. Особенно нравилось мне, когда он начинал высмеивать хозяев, а то и самого царя. Отец и мама обычно внимательно слушали его, но разговоров этих не поддерживали… И я понимал почему. Они ещё присматриваются к нему, — что за человек? Изучают его.
На другом краю города жил мой дед, отец мамы. Иногда мать пекла незатейливый пирожок и вечером посылала нас с сестрёнкой отнести гостинец дедушке. Мы с радостью бежали к старику, так как оба любили его.
Валюшка ничего не подозревала, я же каждый раз догадывался: ага, нас отсылают… Значит, вечером конспиративное собрание заводского кружка в нашей избушке будет.
Я знал, что эти собрания устраиваются каждый раз в другом месте, чтобы полиция не напала на след. Но о том, что я понимаю, в чём дело, я не говорил никому, даже отцу.
Как-то раз, когда Крутов только что ушёл от нас, отец сказал маме:
— Да, дельный, кажется, парень…
— Дельный, — согласилась мать, — и закалка в нём уже видна…
А Валюшка вдруг вздохнула и сказала:
— А я его не люблю. Он нехороший.
— Вот как! — засмеялся отец. — Он тебя балует, конфет тебе носит, а ты его не любишь…
Валюшка упрямо твердила:
— Нехороший он! Зачем моего Тузика в живот ногой пихнул?.. Тузик даже завизжал, бедненький!.. С тех пор Тузик на него всегда рычит!
— Дурак твой Тузик, — сказал я.
Валюшка ничего не ответила. А мать как-то очень пристально посмотрела на отца и говорит:
— А ведь скоро, через неделю с небольшим, бати моего именины. Валюшка, завтра у меня получка, купишь белой муки, спечём дедушке пирожок.
— Да, да, — сказал отец и с улыбкой посмотрел на маму, — дедушкины именины, как же!
«Ага! — подумал я. — Собрание будет…»
Но вслух я этого не сказал, будто ничего не понял.
* * *
Вскоре после этого, в воскресенье, Крутов с утра забежал к нам на минутку и принёс нам с Валюшкой подарки — Валюшке конфет, а мне карманный электрический фонарик. И обрадовался же я! Давно я мечтал о таком фонарике. Нажмёшь кнопку — ярко-ярко загорится, отпустишь — потухнет.
После обеда я побежал показать фонарик своему другу Васе. Вася жил неподалёку от нас, но на хорошей улице, в большом каменном доме. Когда я уходил от него, были уже сумерки. Вася проводил меня до прихожей и открыл дверь на лестницу. На лестнице было совершенно темно.
— Опять все лампочки украли, — сказал Вася, — даром что над нами полицейский пристав живёт, чуть не каждый день воруют!
Только я сунул руку в карман за фонариком, как где-то наверху открылась дверь и сердитый бас закричал:
— Чёрт знает что! Снова потёмки!
— Пристав! — шепнул Вася и поскорее неслышно закрыл дверь за моей спиной. Я прижался в угол тёмной площадки. Мне почему-то стало жутко.
— Эй! Есть кто на лестнице? Зажгите хоть спичку, чёрт вас дери! — снова раздался сверху бас пристава. Я молчал. И вдруг какой-то другой голос — голос, показавшийся мне странно знакомым, — ответил:
— Не беспокойтесь, ваше благородие! Никого нет на лестнице. Да оно и лучше, что темно… Вот перила, ваше благородие!
Они стали спускаться и молча прошли мимо меня. Лестницей ниже оба — и пристав и тот, чей голос мне показался таким знакомым, — остановились.
— Ну, ладно, тут с улицы свет. Ты постой минутку, чтобы нас во дворе вместе не видели, — тихо сказал пристав. И ещё тише прибавил: — Смотри же!.. Чтобы всех…
— Будьте покойны, ваше благородие! Всех до одного заберём. Двадцатого числа… — так же тихо ответил другой.
Я всё. ещё стоял на месте, когда шаги и того и другого затихли внизу. Неужели?!. Не может быть!.. Это же был голос… Крутова!..
Да нет, не может быть!.. Мало ли людей с похожими голосами. Я, не зажигая фонарика, сбежал с лестницы и пошёл домой.
Прошло несколько дней. Крутов заходил к нам часто, всё такой же весёлый, разговорчивый. Как мог я принять за него того, на лестнице?! И я скоро забыл об услышанном в потёмках разговоре.
Однажды рано утром, когда все мы собирались на работу, отец сказал:
— Миша, повидай Крутова. Пусть придёт к нам сегодня вечером, к девяти часам. Только скажи так, чтобы никто не слыхал. Ну, да ты у меня молодец.
А мать напомнила Валюшке:
— Ставь тесто для пирога. Вечером отнесёте дедушке, а про меня скажете: занята мама, завтра на чёрствые именины придёт.
Я быстро бежал на работу. Было ещё темно. Рабочие толпой шли к фабрике. Кто-то положил мне руку на плечо. Я поднял голову. Рядом со мной шёл Крутов.
— Здравствуй! — сказал он. — А что, фонарик цел?
— Цел! — сказал я.
— А ну, покажи!
Я вынул фонарик из правого кармана брюк и показал ему.
— Молодец! — сказал он. Потом слегка наклонился ко мне и совсем тихо прибавил:
— Смотри на фонарик, будто мы о нём говорим. Что, отец не велел тебе ничего передать?
Мне вдруг почему-то стало неприятно… Что-то напомнил мне его шёпот…
— Велел… — тихо сказал я. — Велел приходить нынче к девяти…
— А куда? — тихо спросил Крутов. — Говори адрес, я запомню.
У меня захолонуло сердце. Я вспомнил!.. Не этот ли голос я слышал тогда на лестнице?.. «Будьте покойны, ваше благородие… Всех до одного… Двадцатого числа…» А какое же сегодня число? Ну да!.. Сегодня же именины деда… двадцатое!
Всё в один миг промелькнуло у меня в голове. Я чуть не задохнулся от испуга. Что же мне делать?!. Я нажал кнопку фонарика. Яркий свет блеснул мне в глаза.
— Чего же ты? — толкнул меня Крутов локтем. — Забыл адрес?
— Нет! — сказал я, глядя на фонарик. — Я… не забыл адрес… Я… просто думаю, как лучше объяснить… Знаешь переулок, соседний с нашим?
— Знаю.
— Он выходит на пустырь. На пустыре стоит старый, заброшенный дом. Там никто не живёт. Окна заколочены. Там и соберутся. Дверь будет заперта. Надо постучать три раза.
— Три раза?
— Три раза. Придёшь?
— Конечно, приду. К девяти вряд ли успею. Приду около половины десятого.
И он быстро пошёл вперёд.
* * *
Не знаю, как я работал в этот день. Мысли мои путались. Рассказать папе? Но я хорошо помнил, что отец недавно в моём присутствии говорил одному товарищу:
«Ты не смеешь никого обвинять в предательстве, не проверив. Это слишком страшное обвинение»… Ведь мог же я и ошибиться… «Смотри, чтобы всех», — сказал тогда пристав. А голос, правда очень похожий на голос Крутова, ответил: «Всех… двадцатого…» Мало ли о чём они могли говорить! И всё же… всё же хорошо, что я ему не сказал, что соберутся у нас! Но как же быть дальше?!
И вот, работая, я думал, думал, думал… И наконец решил: я проверю сам, а поможет мне Валюшка. Придётся рассказать ей обо всём… Но я был уверен в сестрёнке. Молчать она умеет,
Наш переулок, длинный и скучный, кончался тупиком. Он упирался в стенку сарая. Между сараем и высоким забором соседнего участка шёл узенький переулочек, выходивший на этот самый пустырь. Сейчас он весь был завален снегом, и лишь вдоль самой стенки сарая шла, как в траншее, тропочка, протоптанная ребятами. Когда я вернулся с работы, Валюшка с гордостью показала мне румяный пирог.
— Хорошо, — сказал я, — мы скоро пойдём к дедушке, только сначала идём со мной… Одевайся живей!..
— Валюшка, — сказал я, когда мы вышли из дому, — ты должна помочь мне проверить, провокатор Крутов или нет.
— А что такое «провокатор»? — спросила она.
— А это такой человек: притворяется, будто он заодно с рабочими, выведает у них всё, а сам их полиции выдаст.
— Да ну-у? — испугалась Валюшка. — Видишь, недаром его Тузик не любит!
— Нет, — сказал я, — может, я и ошибся. Надо проверить.
— А как?
— Увидишь. Пойдём в пустой дом. Я сказал Крутову, что собрание будет там.
Заброшенный дом уныло стоял посреди пустыря. Входная дверь висела на одной петле, внутри было холодно и грязно. Все ребята с ближайших улиц часто играли на пустыре, и я хорошо знал в этом доме каждый закоулок.
Мы с Валюшкой зашли в дом и плотно закрыли за собой дверь. Я с трудом отодрал от перегородки две доски и припёр ими дверь изнутри так, чтобы её нельзя было открыть снаружи.
Потом мы вылезли через маленькое разбитое окно чуланчика по ту сторону дома.
— А теперь говори, — сказала Валюшка, — как будем проверять?
— Вот что я придумал, — сказал я, — мы сбегаем ненадолго к дедушке, а к девяти часам вернёмся, и ты спрячешься где-нибудь возле самого нашего дома. Только в таком месте, чтобы хорошо видела лазейку на пустырь. Сейчас вместе и присмотрим местечко, ладно? А я — понимаешь? — спрячусь в самой лазейке и стану ждать. Спрячусь там за угол сарая. Как увижу, что Крутов идёт один, — значит, он честный человек. Тогда я выйду к нему и скажу: передумали, мол, наши, у нас собираются, пойдём к нам. А коли там, на лестнице, был он… Ну, тогда уж, верно, он не один придёт…
— А с кем? — шёпотом спросила Валюшка.
— Ясно, — с полицией…
— Ой! — вскрикнула Валюшка.
— А ты что думаешь? Ясно! Так вот, коли я увижу, не один идёт… я сейчас к выходу в лазейку с нашей стороны. Зажгу фонарик в твою сторону, да и помашу им в воздухе! Смотри, вот так! А ты, значит, коли увидишь: огонёк вертится…
— Сразу домой, да всё и скажу, да? — захлёбываясь от волнения, перебила меня Валюшка.
— Вот-вот! Поняла?
— Поняла!.. А ты-то сам тогда что?..
— Ну, я там уж посмотрю, что делать. А теперь бежим скорее к дедушке. К девяти нам надо быть на посту!
* * *
Дед очень нам обрадовался, только его огорчило, что мы пришли ненадолго.
— Мы, дедушка, завтра придём с мамой ещё раз, — утешала его Валюшка.
Мы оба сидели, как на иголках, и не спускали глаз с часов-ходиков. К девяти были уже на месте.
Дул резкий, морозный ветер. Небо было в тучах, но где-то за ними светила луна. И всё было хорошо видно.
— Знаешь что? — сказал я. — Садись здесь на завалинке и гляди в оба.
Переулок был пуст. Стараясь держаться в тени домов, я быстро пробежал его, зашёл за край сарая, прижался плечом к углу и стал наблюдать.
Кругом ни души. Только ветер со свистом носился по пустырю. Тучи снега поднимались там, где снег не был утоптан ребячьими ногами. Ветер врывался и в мою лазейку. Колкий снег обжигал мне лицо, пробивался в слишком короткие рукава пальтишка, сыпался за шиворот. Брр… Холодно! Я не отрывая глаз смотрел туда, откуда, по моим расчётам, должен был появиться Крутов.
Сердце тоскливо замирало. И вдруг я ясно представил себе весёлого, приветливого товарища Крутова, как он сидит у нас за столом и ругает царя, — и мне стало нестерпимо стыдно. Как мог я заподозрить его в такой гадости?! Голос… Какая чепуха! Мало ли голосов на свете! Эх, товарищ Крутов, и свинья же я перед тобой!..
Я начинал замерзать, ноги совсем застыли, зубы стучали. Никто не шёл. Неужели ещё нет половины десятого? Почему же не идёт Крутов?
Вдруг из-за угла старого дома — совсем не с той стороны, откуда я ждал, — показалась крадущаяся тёмная фигура. Я насторожился. «Ага, — подумал я, — это хорошо, что он такой осторожный, не переулком пошёл…» Человек остановился, огляделся. Мне было ясно видно каждое его движение. Я уже хотел выйти ему навстречу, как вдруг он взмахнул рукой и двинулся к двери дома. И сейчас же из-за того же угла появилась вторая фигура, третья… Люди шли молча, осторожной походкой, явно стараясь не шуметь.
Я обмер. И вдруг увидел, что из-за дома с противоположной стороны тоже появился человек. За ним ещё и ещё… Люди кольцом окружали дом.
Несколько мгновений я не мог шевельнуться от ужаса, я точно прирос к месту. А со стороны дома раздался стук.
Тук… тук… тук… Три раза.
Тогда я опомнился. Выхватив из кармана фонарик, бросился к выходу лазейки, нажал кнопку и бешено замахал фонариком. Но пальцы мои окоченели. Они не удержали фонарика. Он с размаху отлетел куда-то в сугроб.
Успела ли Валюшка заметить? Не замёрзла ли она там? Не убежала ли домой греться? Ведь маленькая ещё!..
Я выбрался из лазейки и, стараясь держаться поближе к заборам, со всех ног бросился домой.
* * *
Когда я вошёл, отец, полураздетый, стоял среди комнаты. Мама уже лежала в постели.
— Скорей раздевайся и ложись, — сказал мне отец, — они, конечно, сейчас сюда придут. А мы будто спим и знать ничего не знаем. И Крутова не знаем. Поняли?
— А у тебя… ничего нет? — спросил я. — А если обыск?..
— Что было, то сплыло. Ложись!
С русской печки свесилась голова Валюшки:
— Мишутка! Замёрз небось? Полезай сюда, здесь тепло!
Я быстро сбросил одежду на стул и залез на печку.
— Валюшка, расскажи, как ты?.. — спросил я, кутаясь в одеяло.
— Тихо, ребята, мы все спим! — вполголоса приказал отец, лёг в постель и потушил керосиновую лампу.
— Валюшка! — зашептал я на ухо сестре. — Расскажи! Замёрзла небось?
— У-у, как замёрзла! — зашептала мне на ухо Валюшка. — Сидела плакала… А уйти, знаю, нельзя! Вдруг слышу— бежит кто-то! Я так испугалась! А это Тузик меня нашёл! Вскочил на колени. Я плачу, а он языком слёзы мне с лица слизывает. Язык тёплый такой! Прижала я его к себе, согрел он меня немножко… Вдруг вижу — огонёк!.. Вертится!.. Я — бежать! Дома насилу выговорила: «Уходите все, сюда полиция придёт. Крутов выдал». Один по одному все ушли.
Я пригрелся на печке и, кажется, даже задремал. Разбудил меня осторожный стук в дверь — три раза — и неистовый лай Тузика.
* * *
— Кто там? В чём дело? — крикнул отец, как будто спросонья. За лаем Тузика я не услышал, ответили ли.
Отец накинул пальто, зажёг лампу и шепнул нам:
— Если это Крутов, мы его не знаем, поняли? Вы, ребята, будто спите! — И он пошёл в сени открывать дверь.
Тузик поджал хвост и забился под лавку. Я поспешно задёрнул занавеску над печкой и лёг так, чтобы незаметно смотреть сквозь щель.
Вошёл Крутов. Я сразу заметил, что он бледен и губы его чуть дрожат.
— В чём дело? — заговорил он, снимая шапку. — Не состоялось?
Тут только я обратил внимание на то, что отец не ставит лампу на стол, а продолжает стоять у двери, держа её в руке и глядя на Крутова недоумевающим взглядом.
— Что не состоялось? — спросил он.
— Да собрание.
— Какое собрание? Да вы к кому? Вы, видно, не туда попали!
Крутов напряжённо засмеялся:
— Брось шутить! Я ходил туда, не достучался. Отменили?
— Что отменили? Куда ходил? В чём дело? — недоумевал отец так естественно, что, несмотря на всю мою тревогу, мне стало смешно.
Крутов нахмурился:
— Да не валяй ты дурака! Или мне Мишка наврал?
— Какой Мишка?
— Какой! Ясно — твой.
— Есть у меня сын Мишка. Да вы-то его откуда знаете? И что вам здесь нужно вообще?
— Да брось ты дурить, чёрт! — разозлился Крутов. — Говори толком, наврал мне Мишка, что нынче собрание?
Отец не успел ответить, как мама вдруг открыла глаза, подняла голову с подушки и испуганно спросила:
— Что случилось? Кто это у нас?
— Да вы что? Обалдели оба? — Крутов резко повернулся к маме. — Ты что, Ивановна, меня не узнаёшь?
Мама смотрела на него широко раскрытыми, удивлёнными глазами и молчала.
— Будто и не пьяный, — произнесла она наконец, — а, видно, не туда попал. Ты к кому шёл-то, приятель?
— Да послушайте!.. — начал было Крутов, но громкий стук в дверь оборвал его. Он быстро обернулся к двери и изобразил на лице испуг.
— О, чёрт! — прошептал он. — А вдруг полиция…
«Ух ты, гадина! — хотелось мне крикнуть. — Ведь сам же привёл!»
Тузик снова залаял из-под лавки.
— Полиция? — закричала мама и поднялась на локте. — За тобой полиция? Украл, что ли, где, а к нам прятаться?
В дверь дубасили. Отец пошёл открывать. Крутов быстро шмыгнул за ситцевую занавеску, отделявшую кухню, словно желая спрятаться.
Дверь открылась.
Вошёл пристав и несколько городовых.
Пристав сразу же опустился на стул. По его лицу было видно, что он очень иззяб, очень устал и очень разозлён.
— Ну, так и есть! — закричала мама. — Ваше благородие, вы не этого ли ищете? Зашёл к нам сейчас какой-то черномазый, шапка высокая… Украл, что ли, где?.. Как вы застучали, испугался. «Полиция», — говорит… Вон там спрятался!
— Не то пьяный, не то сумасшедший, ваше благородие, — вполголоса заговорил отец, почтительно наклоняясь к приставу, — о каком-то собрании толкует. Шут его знает, что за человек.
— Обыскать! — крикнул пристав. — И гляди, чтоб никто не ушёл.
«Уйдёшь тут…» — подумал я. Я хорошо знал, что дом оцеплен кругом.
Городовые бросились выполнять приказание пристава, и двое из них молча выволокли из-за занавески Крутова. И снова мне стало смешно, до чего у них растерянные лица. Они, видимо, совершенно были сбиты с толку и не знали, как им вести себя.
— Ты кто таков? — грозно крикнул пристав.
«Ишь как разговаривает, — подумал я, — ну, да и мы не дураки!»
— Я… сюда в гости пришёл, — пробормотал Крутов. Как он был сейчас не похож на нашего весёлого гостя!
— В гости?! — закричала мама. — Это ночью-то?! Ваше благородие, да мы его знать не знаем…
— Молчать! — заорал на неё пристав. — Не с тобой говорят. Ты! — ткнул он пальцем в сторону отца. — Это что за человек?
— Кто же его знает, ваше благородие, — очень спокойно ответил отец, — я ничего не понимаю. Только вот сейчас застучал к нам, я открыл, а он про какое-то собрание спрашивает… Будто и не пьян, а может, впрямь сумасшедший..
— Эй, обыскать хорошенько всё помещение, все вещи! Да живей! — крикнул пристав.
Обыск, очень тщательный, длился недолго. Изба была маленькая, вещей мало, искать особенно нечего. Пока городовые рылись в наших пожитках, все молчали. Мама под одеялом накинула на себя платье и встала. Кровать тоже обыскали.
Я поспешно закрыл глаза, — один из городовых лез на печку.
— Ваше благородие, тут двое ребят спят.
— Разбудить! — приказал пристав.
Городовой начал меня расталкивать.
— Что?.. На работу пора?.. — словно спросонья, забормотал я, потом протёр глаза, сел и с удивлением уставился на городового.
Пристав встал со стула и подошёл к печке.
— Знаешь этого человека? — спросил он меня, указывая на Крутова.
Я посмотрел Крутову прямо в глаза.
— А как же, ваше благородие, — сказал я твёрдо, — знаю, он на золотихинской фабрике, где и я, работает.
— Мишка, да ты что? — закричал Крутов, подходя ближе.
Пристав молча отпихнул его локтем.
— А к вам он ходит? — спросил он.
— К нам? Домой? Нет, ваше благородие.
— Однако же он твоё имя знает, — подозрительно сказал пристав, — как это, а?
— Так мы ж с ним в одном цеху, ваше благородие, — бойко возразил я, — мы ж там все друг дружку знаем! А его фамилия Крутов, я его тоже знаю.
— Врёт он, ваше благородие, — не выдержал Крутов, — все они врут, договорились… Дозвольте, вам всю правду скажу, как есть! Я у них чуть что не каждый день бывал. Этот самый Мишка меня на собрание звал.
— На какое собрание? — удивился я.
— Чего врёт?! Что нынче, воскресенье гулянки гулять? — возмущённо крикнула мама. — И когда это ты у нас бывал?!
— Доказать могу, ваше благородие! — закричал Крутов. — Я этому мальчишке фонарик электрический подарил! Поглядите сами, — вон его штаны лежат, а в правом кармане фонарик: зелёный, с белыми разводами.
Ух, и обрадовался же я тогда, что окоченевшие мои пальцы не удержали фонарика!
— Какой фонарик? — недоумевал я.
Пристав взял мои штаны со стула и вывернул оба кармана.
— Где же он, фонарик-то? — спросил он насмешливо. — Эй, вы! — обернулся он к городовым. — Не видали какого фонарика?
— Никак нет, ваше благородие! — хором ответили городовые.
В это время Валюшка открыла глаза, вскочила на колени и испуганно пробормотала:
— Мишка! Кто это такие?!
Услышав Валюшкин голос, из-под скамейки выскочил Тузик и радостно бросился к печке.
— А-а, — почти весело сказал пристав, — собачка!.. Уж она-то не договаривалась ни с кем! Говоришь, чуть не каждый день тут бывал? Стало быть, как свой. Собачка это хорошо понимает! А ну, погладь её!
Растерявшийся Крутов робко протянул к Тузику руку. Тузик поджал хвост, попятился, ощетинился, зарычал и цапнул его за палец.
Пристав захохотал. Потом сразу смолк, и жирное лицо его побагровело. Он всей тушей повернулся к Крутову.
— Ваше благородие… — начал было тот.
— Молчать! — заревел пристав. — Не место здесь разговаривать. Хозяйка, очисти стол. Протокол буду писать.
Через несколько минут он молча двинулся к двери. Крутов, бледный, не поднимая глаз, шёл за ним. Когда дверь закрылась за последним городовым, я чуть не закричал от радости, но отец приложил палец к губам и глазами показал на дверь, — ведь там могли подслушивать.
— Что за чепуха! — сказал он очень громко. — С кем это нас спутали?
С тех пор никто из нас никогда больше не видел Крутова. Должно быть, полиция услала его куда- нибудь подальше от нашего городка. Или он сам убежал. Революционеры не щадили провокаторов.
А весной, когда растаял снег, я нашёл в проулочке свой фонарик. Он весь отсырел и заржавел. Я вышвырнул его в реку.
Отзывы о сказке / рассказе: