ГЛАВА 10. Домик на реке
Я проснулся, когда солнце уже высоко стояло на небе. Меня мучил нестерпимый голод. Собаки и обезьяна жалобно смотрели на меня, стараясь показать, что они голодны. А Зербино все еще не было.
Я громко звал его, кричал и свистал, но ничего не помогало. Должно быть, наевшись, он улегся где-нибудь под кустом и заснул. Я очутился в затруднительном положении. Без Зербино мы не могли двинуться дальше, так как он мог бы потеряться, а если ждать его, то нам не удастся заработать несколько су, чтобы хоть немного утолить мучительный голод.
Я снова послал Капи на розыски, но он вернулся через короткое время один, не найдя Зербино. Я не мог ничего придумать, чтобы выйти из затруднительного положения. Что скажет Витали, если одна из его собак пропадет?
Нужно было подождать еще немного. Следовало бы только развлечься чем-нибудь, чтобы заглушить голод. Я вспомнил рассказ Витали о том, что во время похода, когда солдаты устают от долгого пути, всегда начинает играть музыка. Тогда они забывают свою усталость и идут бодрее.
Под влиянием этой мысли я взял арфу и заиграл вальс. Лужайка, на которой мы расположились, находилась на берегу канала. Звуки арфы разносились далеко по воде. Я старался петь все громче и веселее, чтобы воодушевить моих артистов. Мало-по-малу они оживились. Проказник начал выделывать свои уморительные гримасы, а собаки пустились вальсировать. Мы так увлеклись пением и танцами, что на минуту забыли голод.
Вдруг я услышал детский голос:
— Браво! Браво!
Я быстро оборвал музыку и обернулся.
На воде колыхалась лодка, причалив носом к берегу. На противоположном берегу виднелись две лошади, которые на длинных постромках тащили лодку за собой.
Такой удивительной лодки я еще никогда не видал. На палубе возвышался небольшой домик с окнами, а впереди была веранда, украшенная цветами и вьющимися растениями. На веранде стояла молодая женщина с печальным лицом, а возле нее лежал на низеньком диване мальчик. Я догадался, что это именно он крикнул нам: „браво“.
Оправившись от изумления, я снял шляпу и поблагодарил его.
— Вы играете для своего удовольствия? — спросила женщина. По ее выговору можно было догадаться, что она иностранка.
— Я играю, чтобы заставить работать моих собак и чтобы немного развлечься, — ответил я.
Мальчик что-то ей сказал, и она обратилась ко мне:
— Не можете-ли вы поиграть еще немного?..
Поиграю ли я? О, конечно! Я был счастлив, что у меня нашлись слушатели.
— После танцев собаки проделывают перед почтеннейшей публикой разные забавные штуки…
Я произнес эту фразу, стараясь подражать моему учителю Витали, а затем заиграл на арфе. Капи и Дольче, обхватив друг друга передними лапами, принялись вдвоем вальсировать. Вторым номером — протанцевал немного Проказник, и в заключение собаки проделали все свои фокусы.
Мои артисты, как будто, понимали, что за свои труды они получат обед и старались изо всех сил. Вдруг из кустов выбежал Зербино и, как ни в чем не бывало, принял участие в представлении.
Играя на арфе и наблюдая за работой моих артистов, я украдкой поглядывал на мальчика и видел, что наше представление доставляет ему большое удовольствие. Он продолжал лежать совершенно неподвижно, шевеля только руками, чтобы нам похлопать. Лодка стояла так близко от берега, что я хорошо мог разглядеть мальчика. У него были светлые волосы и такое необыкновенно бледное лицо, что сквозь тонкую кожу просвечивали синие жилки. По-видимому, он был очень болен.
Когда мы кончили наше представление, женщина спросила:
— Сколько вам следует заплатить за представление? Я вспомнил обычную фразу Витали и ответил:
— Это зависит от того, насколько мы угодили представлением почтеннейшей публике.
— О, тогда нужно заплатить хорошо, мама! — сказал мальчик и затем прибавил несколько слов на незнакомом мне языке.
— Артур хочет взглянуть на ваших артистов поближе, — сказала женщина.
Я сделал знак Капи, и он прыгнул в лодку. За ним последовали Дольче и Зербино.
— А обезьянка? — спросил Артур.
Проказник мог бы также прыгнуть в лодку, но я не решался его отпустить, так как своими шалостями он мог бы сильно напроказить.
— Эта обезьянка злая? — спросила женщина.
— Нет, но она шаловлива, и я боюсь, что она будет себя дурно вести без меня.
— В таком случае переходите в лодку вместе с ней.
Посадив Проказника на плечо, я прыгнул в лодку.
— Обезьянка! — радостно закричал Артур и захлопал в ладоши.
Я подошел к мальчику и позволил ему ласкать обезьянку.
— У вас есть родители, дитя мое? — спросила меня мать Артура.
— Нет, у меня нет ни отца, ни матери, ответил я, но у меня есть учитель и хозяин, синьор Витали, которого я не смогу видеть два месяца. Теперь я остался один.
— Бедный мальчик! Вероятно, хозяин велел тебе примести ему много денег по истечении этих двух месяцев?
— Нет, он не станет требовать от меня денег. Мне нужно только заработать, чтобы прокормить себя, обезьяну и собак.
— А тебе удается это?
Я нерешительно молчал. Но эта женщина казалась доброй, и я, после некоторого раздумья, рассказал ей, как Витали посадили в тюрьму за то, что он заступился за меня, как меня выгнали из постоялого двора и как нам пришлось эти последние дни голодать.
Артур, играя с моими собаками, все же внимательно прислушивался к нашему разговору.
— Как, вы голодны? — воскликнул он.
— Собаки услыхали знакомое слово и залаяли, а Проказник немедленно начал изо всех сил потирать себе живот.
— О, мама, накорми же их поскорее! — взволнованно попросил Артур.
Мать сейчас же отдала распоряжение какой-то женщине, выглянувшей из полуотворенной двери. Через минуту принесли накрытый столик.
— Садитесь, дитя мое, — сказала женщина.
Я не заставил себя долго просить и, положив арфу, сел за стол. Собаки разместились вокруг меня, а Проказник забрался ко мне на колени.
— Ваши собаки едят хлеб? — спросил Артур.
Едят ли? Я бросил каждой из них по куску хлеба и они моментально съели его.
А Проказник позаботился сам о себе. Он набросился на кусок пирога и начал есть с такой жадностью, что чуть не подавился. Я ел не менее жадно, не забывая, однако, кормить собак.
Артур смотрел на нас удивленными глазами, видимо, пораженный нашим аппетитом.
— А где-бы вы сегодня обедали, если бы не встретились с нами? — спросил он.
— Я думаю, что нам вовсе не пришлось бы обедать.
— А завтра?
— Возможно, что нам удалось бы что-нибудь заработать…
Артур обратился к матери и начал ее о чем то горячо просить на незнакомом мне языке. Затем, переговорив с нею, спросил меня:
— Хотите остаться с нами?
Я был так удивлен этим вопросом, что не нашел сразу никакого ответа и молчал. Тогда женщина, в свою очередь, спросила меня:
— Мой сын спрашивает, хотите ли вы остаться с нами?
— В этой лодке?
— Да, в лодке. Артур болен, и доктора велели ему лежать неподвижно. Для того, чтобы ему не было скучно и чтобы он постоянно находился на свежем воздухе, мы ездим в этой лодке. Вы будете жить с нами и давать представления для Артура. Для вас будет лучше остаться с нами и иметь обеспеченное пропитание, нежели бродить по большим дорогам, подвергаясь всевозможными лишениями.
Это предложение было для меня прекрасным выходом из того тяжелого положения, в котором я очутился после ареста Витали. Я решил согласиться и поблагодарил мать Артура. Мне и моим артистам нужно было отдохнуть…
Затем мать Артура поднесла к губам маленький серебряный свисток и этим свистком дала знать, чтобы лошади тронулись с места и потащили лодку.
Канат натянулся, лодка качнулась и мы тихо поплыли по каналу.
— Не хотите-ли немного сыграть? — спросил Артур.
Он подозвал мать и, взяв ее за руку, не выпускал все время, пока я играл на арфе разные пьесы, которым научил меня Витали. Собаки расположились вокруг нас.
