Илья Муромец выходит на свободу (Былина)

Понависла над Русью ночь темным-темна,
Растемным-темна ночь темнешенька.
В темноте-черноте, непроглядине,
Без путей, без дорог, в непроходине,
Скоро-на-скоро там жена спешит,
Быстро-на-быстро молодая бежит.
То спешит-бежит к Илье Муромцу
К полоненнику сюда посланница,
Бережет-несет побережинку,
Дорогую хранит сохранёночку:
В правой рученьке — узелок парчевой,
В левой рученьке — да кувшин золотой.

В узелочике — хлебец-батюшка,
В кувшиночике — сыта медвяная.
Находила Авдотья подкопину,
И кричала она призывным голосом:
«Ты услышь меня, Илья Муромец,
Ты ответь мне, Авдотье Рязаночке,
Как живется тебе да как можется?»
Доносился до Авдотьи от Ильи ответ:
«Хорошо мне живется, дивно можется:
Тут не хлебом я сыт, чистым воздухом,
Не сытой медвяной, а водой дождевой.
У меня постель мягче пуха-пера:
Камни высечены, гладко выструганы,
За подушку — рука богатырская,
За одежку — с коня мягкий потничек.
Ночью темною отдохну-сосну,
Светлым днем беру богатырский меч,
Бью да бью мечом стены каменные,
Вырубаю на Русь выход-лестницу!»

Как на стуле, Батый сидит-рассиживает,
И суды он, собака, рассуживает,
Правежи пес над Русью выправливает,
Ещё новые походы задумывает:
«У меня в полону Русь разбитая,
Во подкопише — Илья Муромец.
Он погиб там давно от жажды-голода.
А себе я собрал рать походную,
Рать буйную, сильнее прежнего.
Уж и мне ль сейчас по подсолнечной
Не пройтись воеваном-хозяином!
Слуги мурзы мои вы улановые,
Вы идите-спешите в тот подкаменный гроб,
Вы тащите-несите кости белые,
Все останки сюда Ильи Муромца.
Я из черепа чашу сделаю,
Буду пить из нее зелено вино!»
Торопливо-ретиво ко подкопине
Поспешают посланцы Батыевы.

Но еще и того торопливее
Ко Батыю назад от подкопа спешат:
«Ты послушай, наш владыка государь Батый
Мы увидели там чудо несвиданное,
Мы услышали там диво неслыханное:
Богатырь Илья — он жив-здоров!
Он в ушелье кремневом-серокаменном
Превеликие камни откалывает,
Строит витязь наверх выход-лестницу!»
Царь Батый сидит, бирюком глядит:
«Русь повержена, обесславлена,
Обессилена — не восстанет она!
Я над нею навеки стал владыкою.
Только этот Илья — он угроза моя,
Он под царство мое подкопается!
Гей, батыры великие, могучие!
Вы берите опутья шелковые,
Припасайте железы булатные,
Вы берите-вяжите Илью Муромца,
Вы железными цепями оковывайте,
Приводите его из ущелья того,
Награжу вас наградою великою!»
Все батыры стоят-переминаются:
Их награда собой не влечёт, не манит!
Им к Илье идти — там смерть найти,
Им ослушаться — голова долой!
Кто же выручит их из беды такой?
Выручал силачей оробелых мудрец
Мурлыкан-Таракан Тараканович:
«Повелитель земли, царь подсолнечной!
Я смиренно целую след от ног твоих,
Да внемли ты словам недостойным моим:
Нет у нас богатыря, чтобы смог Илью
Оковать-связать, привести сюда!
Нам не взять Илью нынче силою,
Мы возьмем Илью завтра мудростью!
Ты поставь, повелитель, караулы кругом
Ко подкопному ушелью каменному,
Чтобы тур-коза не подбегивала,
(Сера утица не подлетывала,
Люди русские не подхаживали,
Хлеба-явств туда не поднашивали.
Без еды, без воды в подземелине,
На бесхлебице силы потратятся,
Обессилеет Илья, посостарится‚
Мы тогда его вголоручь возьмем!»
Как сказано, так и сделано.

Доносили Батыю доносчики:
«Раньше было Илья, будто гром, гремел,
Нынче стало Илья весь день молчит,
Не гремит, не шумит, не объявится,
То ли умер Илья, то ль кончается!»
Царь Батый повеселел, нарядил-приказал:
«Привести из подкопа Илью Муромца,
Хоть живого доставить, хоть мертвого!»
Набежали, поспускались ордынцы к Илье,
Облепили, похватали, поопутали,
Оковали во железа во гремучие,
Во ручные, во ножные, во заплечные,
Приводили, становили супротив царя.
Вот Батый над Ильей изгаляется:
«А ты, старая ты кляча голоребрая,
Не тебе было, кляча, воевать-дерзать
Супротив меня Батыя Батыевича!
Мне б тебя, старый хрыч, да на кол посадить,
Мне б хребет тебе переломить пошло!
Только вины твои я прошаю тебе!
Расковать-развязать ноги-руки ему!»
Вот распутан, развязан, раскован Илья.
Царь Батый его уговаривает:
«Ты стар казак Илья Муромец,
Ты садись со мной за единый стол,
Веселись, ешь, пей, и сытно, и пьяно,
Надевай мою одежду драгоценную,
Золоту казну держи мою, издерживай,
Послужи зато верой-правдой мне!»
Закричал Илья громким голосом:
«Ах ты, пес ты бесхвостый, ты собака Батый!
За казну не продается служба русская,
Не меняется, не покупается!
Отойди ты с татарами от русской земли,
Коль охота, собака, быть тебе живым!»
А и тут Батыю за беду стало,
За великую досаду показалося,
Приказал он Илью вновь связать-заковать.
И схватили, связали, заковали Илью,
Поопутали опутьями хлестистыми,
Но Илья стоит да свое твердит;
«Уходи, шелудивый ты пес Батый,
Очишай от поганых землю русскую,
Если хочешь, собака, остаться живым!»

От речей от таких парь Батый пуще лих,
На куски он от злобы разорваться готов.

И плюет. он Илье в очи ясные:
«Ай, русский люд — он всегда хвастлив!
Он хил, он слаб, а глядит как хват!

Ведь опутан весь, будто лысый бес,
Что ты хвастаешься да бахвалишься?

Эй вы, слуги мои! Заберите его!
Клячу старую, голоребрую!
Отсеките ей башку пустоглупую,
На копье-острие пронесите ее
Русским людям на страх-устрашение,
Нам, татарам всем, на утешение!»

Забирали, уводили татары Илью
На широкое раздолье Куликовское,
Ко плахе той ко осиновой.
Заставляли Илью буйну голову
Под меч склонить, под зарез положить!
Тут-то силы возродились да взыграли в Илье,
Поломал он оковы все железные,
Изорвал чембуры на могучих плечах,
Посрывал все опутья на руках и ногах.
Оглядел Илья басурманский круг,
Ухватился за плаху за осиновую,
Распрямился Илья во всю силу-рост,
Размахнулся осиновой плашицей,
Что горох, супостаты посыпалися,
Полегли подряд и не встанут вовек!

Налетала на Русь та орда, словно гнус,
Да в бореньях с Ильей поиссякла вся.
Был Батый да в конец избатыился!