Ирина Никулина — Бабушкин кактус: Рассказ

На невысоком столике возле окна стоял цветочный горшок. В нём жил кактус. Бабушка очень дорожила им и, посмеиваясь, ласково называла Иван Иванычем. Ромка помнил, что, когда он был ещё совсем маленьким, кактус, как и сейчас, стоял на этом месте.

Однажды Ромка спросил у бабушки:

— А кто старше — я или кактус?

Бабушка рассмеялась и сказала:

— Иван Иваныч старше даже твоего папы. Скажу по секрету: он почти мой ровесник. Однажды он спас мне жизнь и с тех пор всегда со мной.

— Как могло получиться, что кактус тебя спас? — удивился Ромка.

— А вот как… — начала бабушка свой рассказ.

Когда я была маленькой девочкой, мы с мамой и папой жили в уютной квартире в самом центре Ленинграда. Мама очень любила цветы, поэтому они стояли у нас повсюду. Китайские розы, тигровые лилии, фиалки — так украшали наш дом!

А я больше всего любила кактусы. Почему-то мне было их жаль: они напоминали маленьких ёжиков, испуганно свернувшихся в клубок. Мне

казалось, что они очень стесняются своих колючек, стоя рядом с комнатными цветами.

Я собрала все кактусы, поставила отдельно на подоконник у себя в комнате и решила, что буду коллекционировать своих колючих любимцев. И вот на мой восьмой день рождения среди прочих подарков папа преподнёс ещё один кактус. Он был кругленький, как мячик, а мягкие колючки напоминали пух. Можно было осторожно погладить его пальцем. Но самым удивительным было то, что этот кактус цвёл. Большие нежно- розовые лепестки цветка обрамляли жёлтую сердцевинку. Целый день я не могла налюбоваться на подарок. Мне он так понравился, что я даже дала ему имя — Ванечка.

Это было весной 1941 года, а через несколько месяцев началась война. Папа ушёл на фронт, и мы с мамой остались вдвоём. Прошло полгода. Наступила зима. Фашисты окружили город плотным кольцом, и началась блокада. Так же, как и всем жителям, нам с мамой было очень трудно. В квартире стоял холод — батареи не грели, а в кранах не было ни горячей, ни холодной воды. Мы с мамой брали вёдра, ставили их на саночки и шли за водой к Неве. А чтобы хоть как-то согреться, мама топила дома печку-«буржуйку».

Я, как могла, продолжала заботиться о кактусах: ставила их поближе к печке и согревала для них воду. Но, видимо, этого было недостаточно, и они один за другим погибали от холода. Я была в отчаянии, но ничего не могла поделать. Вскоре у меня остался только Ванечка.

Каждый день за окном раздавался тревожный вой сирены. Это значило, что фашистские самолёты снова летят бомбить Ленинград. Мама складывала в узелок всё самое необходимое, я заворачивала Ванечку в пуховый платок, и мы шли в бомбоубежище.

И вот однажды, когда за окном снова взвыла сирена, мама начала быстро собираться. В этот раз она особенно нервничала и всё время подгоняла меня. Когда мы вышли на улицу и прошли уже половину пути, меня будто током ударило.

— Мама, я забыла Ванечку, мне нужно вернуться! — закричала я.

Но мама крепко держала меня за руку.

— Об этом не может быть и речи! — сказала она. — Это слишком опасно!

Но я, выдернув руку, бросилась назад к дому. Я перебежала на другую сторону улицы и уже промчалась мимо двух домов, когда мама догнала меня и схватила за плечо. Волосы выбились у неё из-под платка, она запыхалась, и было видно, как она сердита.

Мама уже хотела отругать меня, но тут позади раздался страшный взрыв. Мы упали на землю, и мама прикрыла меня собой. А когда наконец поднялись и посмотрели назад, то увидели, что на той стороне улицы, по которой мы только что шли, зияет огромная воронка. Мама крепко обняла меня и заплакала.

— Если бы ты не побежала назад к дому, нас бы уже не было, — сказала она.

Когда мы вернулись домой, я сразу взяла Ванечку и тихо прошептала ему: «Спасибо!»

Потом мы с мамой сидели возле печки, крепко прижавшись друг к другу, смотрели на огонь и ждали, когда кончится бомбёжка.

Ванечка пережил с нами всю блокаду, а через два года мы дождались окончания войны.

С тех пор этот кактус всегда со мной, — закончила свой рассказ бабушка.

Какое-то время Ромка молча разглядывал кактус, будто видел его в первый раз, а потом вскочил с места и, крикнув: «Я сейчас», выбежал из комнаты.

Когда Рома вернулся, в руках он держал большой альбомный лист.

— Вот, бабуля, это тебе и Иван Иванычу.

По тёмно-серому небу летели самолёты, падающие бомбы разрывали землю, а в самом центре одиноко стояла худенькая девочка. В руках она держала кактус, на котором красовалась самая настоящая медаль.

Ромка осторожно поставил рисунок рядом с Иван Иванычем.

Бабушка ласково погладила внука по голове. — Знаешь, если бы Иван Иваныч мог говорить, он непременно сказал бы тебе «спасибо».

Из ленинградских заметок Л. Пантелеева

…Это было ночью, в убежище. После бесконечно долгой, томительной и одуряющей тишины, оживляемой лишь тяжкими старческими вздохами, кашлем и зловещим постукиванием метронома, — вдруг весело и победительно запели фанфары, объявляя конец воздушной тревоги. И маленькая девочка, задремавшая на коленях у матери, откликнулась на эту благую весть и вымолвила слово, означавшее для неё и выход из этого мрачного, холодного подземелья, и возвращение в тёплую постельку, и сладкий безмятежный сон…

— Отбой! — сказала Ирочка Т.

В этот день ей исполнилось полтора года. И слово, которое она сейчас сказала, — первое слово, произнесённое ею в её маленькой, но уже такой неудобной жизни…