Иван Бунин — Суета сует: Рассказ

Многие ли знают, как умер Вольтер, где похоронен он был первоначально и какова была судьба его сердца и мозга?

Об этом с обычным мастерством и с вечно присущей ему тонкой иронией рассказывает Ленотр.

Вольтер приехал в Париж за три месяца до своей смер­ти и поселился в особняке г. де Виллета, на углу улицы Бон и набережной.

Три месяца в этом особняке царили мир и спокойствие. Но вот настает роковой вечер 30 мая 1778 года — и про­ходящие мимо ворот особняка и заглядывающие в его двор (который, кстати сказать, остался и доныне почти таким же, каким был в те годы) видят, что в доме происходит что-то не совсем обычное: несмотря на поздний час, три окна в первом этаже ярко освещены, за их занавесками мечутся людские тени… Что случилось?

А случилось то, что «великий безбожник» уже отдал богу душу, и его семья, г-жа Дени, ее брат, аббат Миньо, г. Дормуа, г. де Виллет и кухарка с привратницей энергично хлопочут над трупом, наряжают его: дело в том, что после похорон А. Лекуврер Вольтер был одержим кошмарным страхом, что после его смерти тело его будет брошено, как падаль, что враги его правы, предсказывая огромный скан­дал, который могут учинить при его погребении религиоз­ные фанатики. Надо, значит, было этот скандал во что бы то ни стало предотвратить.

Вольтер испустил последний вздох в одиннадцать часов. Тотчас же после этого кинулись за хирургом г. Три и за соседом аптекарем г. Митуар, которые, быстро осмотрев тело и запротоколировав смерть, стали наспех, кое-как, бальзамировать его, вынули сердце, мозг, внутренности.. Внутренности бросили в помойную яму, мозг погрузили в банку со спиртом, а сердце — в свинцовую коробку, кото­рая заключена была в серебряный вызолоченный ларчик. Однако это было далеко не все, что нужно было сделать. Главная задача состояла в том, чтобы тайком вывезти тело из Парижа, тайком доставить его в аббатство Сельер, на­ходящееся от Парижа в тридцати лье. Аббат Миньо, пле­мянник покойника, к этому аббатству был причастен и на­деялся получить от его настоятеля разрешение на отпева­ние и погребение Вольтера именно там. Но как доставить его туда? Доставить нужно было не без хитрости, не стес­няясь средствами и как можно скорее.

И вот, после вскрытия, быстро стали наряжать труп: его спеленали свивальниками, которые были надраны на ско­рую руку из простынь, на него напялили халат, на голову надели ночной колпак, на ноги — ночные туфли. А покон­чив с этим, потащили ряженые остатки великого человека вон из дому, во двор, посадили их в карету, — она была го­лубая, в звездах, — напротив велели сесть лакею, который должен был держать и не давать покойнику падать, а куче­ру приказали гнать лошадей что есть мочи.

Как известно, все это предприятие удалось превосходно. Лакей, по прибытии в Сельер, был сам близок к смер­ти от страха, пережитого во время скачки до Сельера, в темной карете, лицом к лицу с качавшимся мертвецом. Однако доставлен был мертвец в Сельер в целости, в со­хранности весьма быстро, и так же быстро было и доде­лано дело: Париж даже еще и не знал о кончине Вольте­ра, как уж тело его лежало под плитами Сельерского со­бора.

Что до мозга и сердца, то они претерпели гораздо худ­шие и гораздо более многочисленные приключения.

Мозг, «который отличался необыкновенным объемом», взял себе аптекарь Митуар. Некоторое время он извлекал из него большие радости для своего тщеславия: показывал его публике — «всем желающим созерцать сии остатки г. Вольтера». Будучи, однако, человеком культурным и бо­ясь за судьбу «дивной реликвии», он решил принести ее в дар государству. Но тогда судьба еще более жестоко посмеялась над Вольтером: к несказанному удивлению и ужасу аптекаря, государство почему-то смутилось, стало благодарить, кланяться, но взять мозг — отказалось. Через полвека после этого сын аптекаря, врач Митуар, повто­рил попытку отца сохранить для потомства замечательный мозг, — еще раз предложил его Франции. Но… Франция почему-то снова отклонила эту честь. Третий собственник мозга, г. Вердье, навязывал его Академии: авось хоть «бес­смертные» согласятся взять мозг своего бывшего сочлена. Но и Академия отказалась: «Не нашлось достойного вме­стилища для столь неожиданного вклада…» И мозг пустил­ся странствовать: он перешел по наследству к внучке ап­текаря, а внучка все путешествовала и всюду возила за со­бой драгоценный сосуд, «таивший в себе то чудесное, что в свое время вырабатывало столь гениальные мысли». А когда умерла и внучка, сосуд почему-то попал в руки ка­кого-то г. Лаброса, аптекарского помощника, в 1870 го­ду был куплен кем-то на аукционе, при распродаже какой-то обстановки, а затем погрузился во мрак полной неизве­стности.

— Может быть, — говорит Ленотр, — он цел и доныне, валяется где-нибудь на чердаке, среди какой-нибудь рух­ляди? Но где именно? На этот вопрос до сих пор еще ни­кто не отозвался.

Беспокойна, печальна была участь и вольтеровского сердца.

У Вольтера была приемная дочь, «олицетворение Красо­ты и Доброты», которая была замужем за маркизом де Виллет, домовладельцем на улице Бон, поэтом и страстным по­клонником Великого Старца. Он и присвоил себе его серд­це и приказал выгравировать на ларчике, вмещавшем это сердце, стих собственного сочинения:

Дух его витает повсюду, сердце же покоится здесь.

Впоследствии ларчик с сердцем долго стоял в мавзолее, воздвигнутом для него Виллетом в салоне знаменитого вольтеровского убежища, в славном по всему миру замке, которым Виллет тоже завладел в свое время. Там, в честь своего идола, он устроил нечто среднее между музеем и капищем, самого же себя провозгласил верховным жре­цом вольтеровского культа. Но шли годы, страсть Виллета мало-помалу утихала, и знаменитый замок был сдан им, в конце концов, в наем какому-то богатому англичанину. Англичанин же, конечно, тотчас же велел мавзолей в сало­не разрушить, а «драгоценный» сосуд с сердцем — «куда-нибудь вынести»…

Впрочем, сердце оказалось все-таки счастливее мозга

Ларец с ним все же сохранился. Конечно, и он переходил из рук в руки, от наследников к наследникам, был предме­том их споров и даже судов, однако уцелел и в свое время был тоже предложен в дар государству, которое на этот раз оказалось уступчивее, чем прежде, в деле с мозгом. Сердце Вольтера покоится теперь, как известно, в библио­теке на улице Ришелье, в цоколе, на котором стоит модель знаменитого мрамора Гудона…

Да, Вольтер недаром усмехается так ядовито и доныне. Между прочим, и над самим собою, конечно.