Кеннет Грэм — Ветер в ивах: Сказка

I. НА БЕРЕГУ РЕКИ

Все утро Крот трудился как вол, занимаясь весенней уборкой: семенил по стремянкам, ступенькам и полкам — сначала с веником и тряпками, потом с кистью и ведром известки до тех пор, пока вся грязь, весь сор и почти вся известка не облепили его атласную шкурку. А весна дышала и сверху, и снизу, и вокруг него: в воздухе и в земле, наполняя томительным ароматом даже его тусклое жилище. Удивительно ли, что, в конце концов, Крот швырнул ведро на пол и, воскликнув: «Пропади все пропадом!» — стрелой вылетел из дома. Оттуда, сверху, что-то повелительно звало его, и он устремился вверх по крутому тоннелю, который в его случае соответствовал подъездным аллеям в имениях более зажиточных животных. И вот он греб, скреб, рвал и метал, а потом снова метал, и рвал, и скреб, и греб, без устали работая лапами и урча, и, наконец, — бэмс! — его рыльце показалось над землей, и Крот забарахтался в теплой луговой траве.

За долгую зиму слух его притупился, и щебетание счастливых птиц поначалу показалось ему грубым. Зато потом!.. Не верилось, что мир так хорош. Задрав голову и зажмурившись, Крот бесцельно бродил по лугам: вдоль изгородей, по перелескам бродил он, и повсюду гнездились птицы, наливались бутоны цветов, распускалась листва; весь мир стал приподнятым и хлопотливым, и целеустремленным. Но странное дело: совесть вовсе не терзала Крота угрызениями и не нашептывала: «Давай белить потолки!» — ему нравилось чувствовать себя бездельником среди занятых трудом сограждан. И то сказать: чем сосредоточенней возня вокруг, тем приятнее сознавать, что ты к ней не имеешь никакого отношения.

Он было решил, что достиг предела счастья, как вдруг, действительно, оказался на краю земли: она обрывалась, и дальше блестело что-то волнистое и упитанное. Крот никогда не видел Реку и потому принял ее за животное. Оно хохотало, настигало, булькало, хватало все подряд и отпускало, шипя, чтобы снова поймать и поиграть снова. Все двигалось, все трепетало: всплески, блески и мерцания, шелесты и загогулины, журчание и пузырение. Очарованный Крот оцепенел, а когда снова смог двигаться, побежал, спотыкаясь, не глядя под ноги, рядом с рекой, — совсем как мы, бывало, едва поспевали за взрослым братом, чтобы слушать и слушать его потрясающие истории.

Устав, Крот притих в камышах и слушал, как река нараспев проговаривала баллады ручьев и речушек, чтобы не забыть, чтобы донести их предания до самого океана. Завороженный, он не сразу разглядел черную дыру напротив, над самой водой, а когда разглядел, мечтательно задумался о том, как славно было бы жить в этакой дыре животному неприхотливому, весьма расположенному к жизни созерцательной и уединенной. Он смотрел, а там, в самой глубине, замерцало что-то яркокрохотное, смерклось и снова замерцало маленькой звездочкой. Впрочем, звезды в норах не живут, а у светлячка огонек больше и ярче… Тут звезда подмигнула, и стало ясно, что это глаз; вокруг него, как обрамление, постепенно образовалось личико.

Смуглое личико с бакенбардами и тем самым блеском в глазах, который привлек внимание Крота.

Небольшие аккуратные уши и шелковистые волосы.

Это был Водяной Крыс!

Животные встали и настороженно осмотрели друг друга.

— Мое почтение, Крот, — сказал Крыс.

— Здравствуйте, Крыс, — сказал Крот.

— Переплыть не желаете?

— Что вы, мне и отсюда приятно! — осторожничал Крот, будучи на побережье животным новым, незнакомым с местными нравами.

Крыс, ничего не сказав, наклонился, отвязал веревку и потянул ее, после чего забрался в лодочку, которую Крот не приметил. Голубая снаружи и беленькая изнутри, она была в самый раз на двоих животных, и Крот всем сердцем устремился к ней, хоть и не совсем понимал, что это такое.

Крыс греб ловко и очень скоро переплыл реку. Затем он протянул лапу опасливо спускавшемуся Кроту.

— Обопритесь, — сказал он. — Ну же, смелее. И через мгновение Крот с восторгом сообразил, что сидит в самой настоящей лодке.

— Сегодня такой день удивительный! — сказал он, когда Крыс взялся за весла. — Знаете, мне ни разу в жизни не доводилось в лодочке сидеть. Я даже ее не видел никогда.

— То есть как? — Крыс опешил. — Никогда не сиживали в лодке? Никогда бы не подумал, что такое возможно. Как же вы жили все эти годы?

— А в лодке очень приятно, да? — застенчиво спросил Крот и покраснел: таким дурацким показался ему вопрос.

Расположившись поудобней, он обозревал мягкие сиденья, уключины, весла, а также все прочее пленительное оборудование и чувствовал, как лодка легонько его покачивала.

— Приятно? — поморщился Крыс. — Да это единственно стоящее дело! Поверьте, мой юный друг: нет абсолютно ничего, что стоило хотя бы половину обыкновенного катания на лодке. Обыкновенного катания, — как во сне, продолжал он, — катаешься себе, слоняешься на лодочке…

— Осторожно! — перебил его Крот.

Слишком поздно. Лодка ткнулась в берег, и Крыс оказался под скамейкой вверх тормашками.

— На лодке или на дне лодки, — как ни в чем ни бывало, продолжал Крыс, — не имеет значения. При этом, похоже, вообще ничего значения не имеет: выйдешь сухим из воды или мокрым, до цели доплывешь или еще куда, или вовсе не доплывешь. Катаясь, вы постоянно заняты делом и в то же время не больно-то им занимаетесь, а когда надоест, всегда есть, чем заняться, если хочется. Да только не стоит: животные не для работы созданы… Послушайте! Может, прогуляемся по реке и отдохнем в свое удовольствие? У вас ничего не запланировано на сегодня?

От полноты чувств Крот подвигал большими пальцами задних лапок, шумно вдохнул и, блаженно откинувшись в мягком сиденье, выдохнул:

— Уже не запланировано.

— Раз так, потрудитесь обождать!

Крыс пришвартовался, влез в нору и через некоторое время появился с корзиной для пикников.

— Суньте под скамеечку, — сказал он и сел на весла.

— А что там, в корзинке? — замирая от любопытства, спросил Крот.

— Там? Там охлажденный цыпленок табака, — кратко ответил Крыс, — языкветчинаговядина (маринованные), салаткорнишоныфранцузскиебулочки, крессэндвичитушеные, пивоводылимонад…

— Хватит, хватит! — замахал лапками Крот. — Это слишком много!

— Вы так считаете? — серьезно осведомился Крыс. — Я беру, сколько влезет, а друзья все равно ворчат: утонченно, мол, нарезаю.

Но Крот уже не слышал ни слова. Опьяненно впитывая блеск и зыбь новой жизни, ее запахи и звуки, и сияние солнца, он пошевеливал лапой в воде и беспробудно блаженствовал. Что же до Крыса, то он, как и подобает существам разумным, воздерживался от вмешательства во внутренние дела соседей.

— Вы потрясающе одеты, старина, — заметил он по прошествии получаса. — Я и сам намерен приобрести смокинг черного бархата, — как только буду в состоянии, разумеется.

— Прошу прощения, — зарделся Крот, с трудом приходя в себя. — Должно быть, вы сочли меня неотесанным: все молчу да молчу… Так вот она какая — река!

— Это Река, — поправил Крыс.

— А вы, действительно, живете на Этой Реке?.. Как хорошо вы живете!

— Я живу и на реке, и у реки, и в реке, и рекой, — ответил Крыс. — Она для меня и брат, и сестра, и тетушка, и общество, и еда с питьем и, естественно, с мытьем. Это мой мир, и другого я не ищу. Чего река не имеет, иметь не стоит, а чего она не знает, того не стоит знать. Дева пречистая! Нам всегда было славно вместе. Знаете, зимой и летом, осенью и весной у нее так много причуд! И все такие неординарные! В феврале — потопы: мои погреба до краев полны питьем. Проку, конечно, никакого, но согласитесь: необычно. Вода в это время цвета жареных каштанов и доходит до окон моей лучшей спальни! А когда схлынет — о! Ил пахнет пирогами с изюмом, протоки зарастают камышом и прочей снедью, я хожу босиком чуть не по всей пойме и всюду нахожу свежую еду и разные штуковины, выпавшие из лодок.

— А не бывает порой скучновато? — отважился спросить Крот. — Вы да она — и больше никого, и не с кем словом перемолвиться.

— Не с кем перемолвиться?! — возмутился Крыс. — Впрочем, что с вас взять, с провинциала: вам все в диковинку. А между тем, берег забит! Так забит, что многие буквально когти рвут отсюда. Не-ет, не те пошли времена, совсем не те. Зимородки, нырки, кулики всех мастей — все возятся, копошатся, да еще и вас норовят в свою возню втянуть! А вы говорите.

И Крыс начал загребать так резко, что его пассажир вынужден был то и дело поправлять очки, спадавшие к кончику носа.

Чтобы переменить тему, Крот спросил:

— А вот там — что это? — и махнул лапкой в сторону мрачной полосы у горизонта.

— Это? Это так себе, Лес Дремучий. Мы туда не больно-то ходим. Мы, жители побережья. Честно говоря, вовсе не ходим.

— А тамошние жители добропорядочные? — спросил Крот, немножко нервничая.

— Нн-уу… — промычал Крыс, — дайте сообразить. Белки — те ничего себе. Кролики тоже — некоторые из них: кролики всякие бывают, сами знаете. Наконец, Барсук. Он живет в самой чащобе, и нигде больше жить бы не стал, хоть озолоти его. Добрый старый Барсук! С ним не связываются… И правильно делают, — добавил Крыс со значением.

— А кому бы это с ним связываться?

— Понятное дело, кому: там и другие… разные есть, — неохотно пояснил Крыс. — Ласки, горностаи, хорьки… и другие там. Они, вообще-то, неплохие, я с ними накоротке: здрасьте-досвиданья, то-се, — но порой они распоясываются, этого у них не отнимешь, и тогда… По-настоящему им верить нельзя — это факт.

Крот хорошо знал, что останавливаться на больном вопросе и даже вскользь задевать его — значит грубо попирать животный этикет, и он поспешил переменить тему:

— А за Лесом Дремучим — что? Вон там, где все голубое и размытое, где будто бы холмы, а, может, и не холмы вовсе, где что-то похожее на дым городов. Или это просто стечение облаков?

— За Лесом Дремучим следует Остальной Мир, — сказал Крыс. — А это нечто такое, что не имеет значения ни для вас, ни для меня. Я там никогда не был, да и не собираюсь. Учился там, правда. Но тогда я исполнял волю покойных родителей.

Крыс помолчал, затем привстал и весело сообщил Кроту:

— А вот и наша заводь! Здесь и отобедаем.

Оставив позади главное русло, они вошли в заводь, на первый взгляд очень похожую на маленькое озеро. Зеленый дерн берегов мягко скатывался к безмятежной воде: в ней призрачно светились змеистые корни деревьев, а впереди серебряные бревна плотины, комки пены на сливе, падение бесчисленных капель с рабочего колеса и стариковское ворчание жерновов мельницы наполняли воздух успокоительным гулом приглушенных звуков, и лишь временами его монотонность разрывали веселые голоса птиц. От восторга Крот заломил передние лапки и задыхался: «Господи, красота-то какая!».

Водяной Крыс причалил, вытащил корзину и помог сойти на берег Кроту. Крот вымолил милостивое позволение ее распаковать; Крысу было чрезвычайно приятно доставить другу радость, а самому отдохнуть, растянувшись на травке, пока тот встряхивал и расстилал скатерть, вынимал загадочные свертки и, должным образом раскладывая содержимое, не уставал захлебываться: «Боже мой! Боже мой!» — имея в виду изобилие.

Когда все было готово, Крыс сказал:

— Теперь налетайте, старина! — и Крот был рад повиноваться, так как генеральную уборку он начал, как полагается, ранним утром, на жировку не отвлекался, и к тому же так много пережил, что, казалось, прошла целая вечность.

— Что вы разглядываете? — спросил Крыс, заметив, что взгляд Крота стал изредка отрываться от скатерти.

— Полоски пузырьков. Видите: они перемещаются! Забавное обстоятельство, правда?

— Пузыри? Понял, — и Крыс громко цвиркнул, будто призывая кого-то.

Над краем берега появилась блестящая широкая морда, и Выдр, вскарабкавшись, стряхнул со шкуры воду.

— Втихомолку, стало быть. Ну-ну, — проворчал он, подходя к провизии. — Почему без меня, Крысси?

— Это был экспромт, — объяснил Крыс. — Кстати, рекомендую: мой друг, господин Крот.

— Очень приятно, — раскланялся Выдр. — Такой везде гвалт стоит! Будто весь мир на реку свалился. Поднялся в заводь, думал здесь улучить минутку покоя, так нет же — на вас нарвался!.. Прошу прощения, я не совсем то имел в виду, сами понимаете.

Позади, из кустов, где еще сохранилась прошлогодняя листва, послышался шорох, и тотчас оттуда высунулась полосатая голова на высоких плечах и уставилась на них.

— Барсук, дружище! Идите к нам! — позвал Крыс. Барсук пробежал было шаг или два, затем буркнул: «Гэ, да тут целая компания!» — развернулся и исчез.

— Вот-вот! В этом он весь! — расстроился Крыс. — Просто ненавидит общество. Теперь целый день к нам носа не сунет… Ну-с, расскажите, кого вы на реке встретили, — обратился он к Выдру.

— Жабба, к примеру, — отвечал тот, — в новехонькой гоночной байдарке. Костюм тоже с иголочки — все новое, как всегда.

Они взглянули друг на друга и рассмеялись.

— Сначала он помешался на парусных лодках, — пояснил Крыс. — Потом они надоели ему, и он перешел к плотам. Бывало, хлебом не корми, дай только целыми днями шестом дно опихивать. Скверно получалось. В прошлом году придумал жить в плавучем доме, а нас заставлял ходить в гости и делать вид, что мы от его дома без ума. Собирался провести в нем оставшуюся жизнь. Что бы он ни затевал, кончается одинаково: старое надоедает, и он затевает что-нибудь свеженькое.

— Да, хороший парень, что и говорить, — отозвался Выдр. — Только вот бросает его из стороны в сторону. Особенно, когда гребет.

С того места, где они расположились, просматривалось основное русло, отделенное от них островком. И не успел Выдр закончить фразу, как там появилась байдарка, а в ней гребец: коренастый, плотненький, он с завидным усердием полоскал веслом, вихлял из стороны в сторону, поднимая тучи брызг.

Крыс встал, окликнул его, но Жабб — а это был он — лишь кивнул головой, продолжая усиленно дергать веслом.

— Если он так и будет вихлять, аварии ждать недолго, — присаживаясь, усмехнулся Крыс.

— Это точно, — хихикнул Выдр. — Я вам рассказывал историю про Жабба и сторожа на шлюзе? Умора! Как-то раз Жабб…

Тут майский жук, изрядно навеселе (такое случается с юными денди, впервые попавшими в свет), попытался неуверенно развернуться над водой, и — плюх! Только маленький водоворот остался.

Выдра тоже не было.

Крот посмотрел вниз. Голос Выдра еще звучал, однако место, где он только что лежал, очевидным образом пустовало. Не единого Выдра вокруг — до самого горизонта.

Крыс тактично смотрел вдаль, высвистывая какой-то сложный мотив, и Крот вспомнил, что животный этикет запрещает какие бы то ни было комментарии относительно внезапного исчезновения соседа — каким бы необъяснимым оно не казалось.

— Ну что ж? — промолвил Крыс. — Думаю, нам пора. Как вы считаете, кому лучше заняться упаковкой корзины?

Судя по голосу, особого желания наслаждаться сборами он не испытывал.

— О, позвольте мне, — встрепенулся Крот.

Крыс любезно позволил.

Паковать было не так приятно, как распаковывать. Так всегда бывает. Но Крот умел из всего извлечь удовольствие, и поэтому не вышел из себя, несмотря на досадные оплошности при упаковке. Не успел он крепко перевязать корзину, как на него из травы уставилась позабытая тарелка. Пришлось заново проделать всю работу, а тут Крыс молча указал на вилку, валявшуюся у всех на виду. Последним был обнаружен горшок горчицы: на нем Крот паковал корзину.

Когда отплыли, солнце уже садилось. Крыс предавался мечтаниям и бормотал под нос поэтические произведения, а Крот, сытый и гордый, сидел в лодке как у себя дома (так он думал), не зная, чем бы заняться.

— Крысси, пожалуйста, — взмолился он некоторое время спустя, — я тоже хочу погрести!

Крыс с улыбкой покачал головой.

— Еще рано, мой юный друг. Грести не так просто, как кажется со стороны; надобно поучиться. Потерпите, и я дам вам несколько уроков.

Крот минуту-две посидел спокойно. От безделья он все сильнее проникался завистью к Крысу, работавшему веслами так запросто, так красиво. Гордыня нашептывала Кроту, что ему ничего не стоит грести так же. Он подпрыгнул и ухватился за весла! Это произошло настолько внезапно, что Крыс, продолжавший заниматься поэзией и глядеть в пространство, был застигнут врасплох и, не удержавшись, упал вверх тормашками, в то время как торжествующий Крот занял его место и самонадеянно налег на весла.

— Остановитесь, вы, безмозглый зверь! — кричал Крыс со дна лодки. — Вам не справиться! Вы нас перевернете!

Какое там! Крот размашисто отвел весла назад и рванул изо всех сил — но воды не достал! Ноги его задрались выше головы, и он повалился на распростертого Крыса. Страшно испугавшись, бедняга ухватился за борт, и в следующее мгновение — плюх! — лодка опрокинулась!

О-ей! как холодна была вода! О-ей! какой мокрой она казалась! Как пела в ушах, когда он погружался все глубже, глубже, глубже! Каким сухим и теплым казалось солнце, когда он всплывал, кашляя и отдуваясь! Каким беспросветным было отчаяние, когда он чувствовал, что тонет снова!

Крепкая лапа схватила его за шею. Это был Крыс, причем он, похоже, смеялся: Крот чувствовал, как смех передается через лапу ему за шиворот.

Крыс поймал весло и просунул утопающему под мышку, повторил операцию с другой стороны и, пристроившись сзади, доставил беспомощное животное к берегу. Там он выволок и усадил Крота на траве, — точнее, не Крота, а хлюпающую носом кашицу-размазню.

Немного растерев Крота и вытряхнув из него воду, он сказал:

— Держитесь, старина. Побегайте туда-сюда во всю прыть до тех пор пока не согреетесь и не пообсохнете. А я тем временем за корзиной нырну.

Подавленный Крот, снаружи мокрый, а внутри сгорающий от стыда, грелся трусцой, пока не высох совершенно, а Крыс, между тем, возвратился в воду, перевернул лодку, все в ней поправил и укрепил, собрал дрейфующее имущество и, успешно нырнув за корзиной, поспешил к берегу. Удрученный Крот занял свое место на корме и надтреснутым голосом обратился к Крысу:

— Мой благородный друг! Я вел себя глупо и вероломно. Стынет сердце от мысли, что эта чудная корзинка для загородных прогулок могла потонуть. Я поступил как законченный осел. Может быть, вы простите меня, и все будет по-прежнему, — как будто вы ничего не заметили?

— Ну что вы, право! Ничего страшного не случилось! — ободрил его Крыс. — Я водоприязненное животное. Большую часть времени провожу в воде, так что все это пустяки. И знаете что? Погостите-ка у меня. Дом незатейливый, с особняком Жабба не сравнить, конечно, но я сделаю все, чтобы вы не чувствовали неудобств. Буду учить гребле и плаванию, и вскоре вас из воды не вытащить будет, — уж вы мне поверьте!

Крот был так тронут дружелюбным тоном Крыса, что у него пропал голос. Кроме того, ему пришлось промакнуть глаза тыльной стороной лапы. Но деликатный Крыс смотрел в сторону, так что Крот быстро оживился: он даже смог лихо огрызнуться на парочку нырков, осмелившихся хихикать над его потрепанным видом.

Когда они добрались до дома, Крыс жарко затопил камин в гостиной, усадил друга в удобное кресло у огня, снабдив халатом и шлепанцами, и до самого ужина рассказывал ему речные истории. Для такого земного животного, как Крот, то были истории необычайные: о запрудах и стремительных потопах, о коварной щуке и пароходах, швыряющих тяжелые бутылки (во всяком случае, то, что бутылки швырялись, — факт; а если с пароходов, то, предположительно, именно пароходами), о цаплях и о том, насколько они предупредительны в разговоре, о странствиях по оросительным каналам, о ночной рыбалке с Выдром, о пеших походах с Барсуком…

Поужинали в высшей степени энергично, но скоро глаза Крота стали неудержимо слипаться, и хозяин вынужден был препроводить гостя во второй этаж, в лучшую спальню. И там, засыпая, Кротти слушал, как плещется под окном его новый друг — река.

Для маленького беглеца то был первый день из череды не менее чудных, причем, с каждым июньским восходом дни становились длиннее и насыщенней. Прошло немного времени, и Крот уже знал толк в речной жизни: научился грести и плавать, слушать и слышать, о чем шепчет ветер в тростнике, — так тихо, так бесконечно.