Лев Давыдычев — Жизнь Ивана Семёнова

Глава третья,

В КОТОРОЙ ВПЕРВЫЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ АДЕЛАИДА, А ИВАН СЕМЁНОВ ПЫТАЕТСЯ ВЫДАТЬ СЕБЯ ЗА ЛУНАТИКА

ИВАНУ ПРИХОДИТ В ГОЛОВУ МЫСЛЬ

Милиционер Егорушкин принёс Ивана к нему домой, сдал родителям и сказал:

– Получите вашего обормота. До того нахулиганился, что захрапел.

Иван, конечно, проснулся, но притворился, что спит. Он подождал, когда уйдёт Егорушкин, пока все в квартире уснут, тихонечко прокрался на кухню, поел хорошенько и снова лёг.

И размечтался. Вот если бы за один день выучить все учебники за все классы! А? Ух, было бы здорово! Прощай, дорогая школа! Сидит Иван на выпускном вечере в президиуме, в самом центре, а выпускают его одного, Ивана.

Играет духовой оркестр.

Выходит директор и говорит:

– Товарищи, мы собрались сюда для того, чтобы выпустить на свободу из школы нашего лучшего ученика, выдающегося человека нашего посёлка, гордость нашу – Ивана Семёнова. Всю жизнь ему не везло. Надо честно сознаться, товарищи, что мы вели себя плохо. Не жалели Ивана нисколечко. Мучили его, воспитывали, заставляли учиться, не заботились о его здоровье. Поэтому он и был самым несчастным человеком на всём белом свете. Но он взял себя в руки и совершил небывалый подвиг – за один день окончил все классы, всю школу. Да здравствует Иван Семёнов! Ура!

Тут Иван сообразил, что ведь всё это показывают по телевизору, и крикнул: «Ура-а!»

Была ночь, и никто не услышал его крика.

В окно светила луна.

У Ивана сжалось сердце, когда он подумал: «А вдруг мне не удастся слетать на Луну? Вдруг какой-нибудь Колька Веткин окажется счастливчиком? Или Паша Воробьёв? И уж совсем будет обидно, если я останусь на Земле, а на Луну полетит малявка Алик Соловьёв!.. Нетушки! Я вас всех обскачу. С завтрашнего дня буду отличником – вот увидите. Ведь стоит только мне захотеть, и буду кем угодно!»

И опять размечтался Иван. Представьте себе: получает он сплошные пятёрки. Никто его больше не ругает, не воспитывает. Все смотрят на него с уважением. Идёт он по школе и слышит, как старшеклассники про него говорят:

– Это Иван Семёнов, знаменитый отличник.

Заснул Иван крепко, сладко.

ИВАНА БУДУТ ТАЩИТЬ НА БУКСИРЕ

Утром был разговор с отцом. (Ну и любят же поговорить эти взрослые! Нет чтоб просто сказать, что вёл ты себя плохо, обормот ты такой, – и всё!)

– Скоро кончишь дурака валять? – спросил отец.

– Скоро.

– А то ведь надоело с тобой нянчиться. Понял?

– Понял.

– Тебе хоть немного стыдно?

– Стыдно.

– Немного, средне или очень?

– Очень.

– Больше не будешь?

– Нет.

И ещё минут десять! Так и хочется сказать: «Да что я, маленький, что ли? Не понимаю? Всё я прекрасно понимаю, но не везёт мне. Я бы рад хорошо себя вести, но не получается!»

Вышел Иван на кухню, а там мама спрашивает:

– Скоро кончишь дурака валять?

– Скоро.

– А то ведь надоело с тобой нянчиться. Понял?

– Понял.

– Тебе хоть немного стыдно?

– Стыдно.

– Немного, средне или очень?

– Очень.

– Больше не будешь?

– Нет.

И ещё минут десять! И когда в кухне появилась бабушка, Иван затараторил:

– Скоро кончу дурака валять, потому что тебе надоело со мной нянчиться. Мне стыдно очень. Больше не буду.

– Ненаглядный ты мой! – воскликнула бабушка. – И всё-то ты понимаешь, бесценный!

Выбежав на улицу, Иван, конечно, тут же забыл обо всём, даже о том, что с сегодняшнего дня решил стать отличником.

Для него идти по улице – всё равно что кино смотреть, а может, ещё и интересней.

Кошку на окошке увидел – «Мяу, мяу», – поздоровался.

Собака мимо бежала – «Гав, гав» ей сказал.

«Кар! Кар!» – ворону передразнил.

Стайку воробьев разогнал.

Взглядом проводил самолёт и погудел, как мотор.

Попробовал грузовик обогнать.

Девочке подножку подставил.

Все вывески прочитал и ещё складывал их, получалось интересно:

БАКАНОМ

ГАСТРОЛЕЯ

Около парикмахерской в зеркале состроил себе шестьдесят четыре рожицы.

Две старушки беседовали – послушал.

Впереди лейтенант шёл – Иван за ним в ногу кварталов пять прошагал.

И вдруг вспомнил: школа!

Почесал затылок, скомандовал:

– В школу бегом – марш!

Только пятки замелькали. Бежал, бежал, запыхался. Остановился, огляделся и давай хохотать – не в ту ведь сторону бежал!

– Гвардии рядовой Иван Семёнов, обратно шагом марш! Раз, два, левой! Раз, два, левой!

Кошку на окошке увидел – «Мяу, мяу», – поздоровался.

Попробовал грузовик обогнать.

Собака мимо бежала – «Гав! Гав!» ей сказал.

Три старушки спорили – послушал.

Около парикмахерской в зеркале сам себе шестнадцать раз кулак показал.

И вдруг весело стало – поплясал немного.

Пришёл в школу усталый, еле дышит.

– Почему опять опоздал? – спрашивает Анна Антоновна. – Проспал?

– Нет.

– А что случилось?

– Ничего.

– Почему же опоздал?

– По улице шёл и… опоздал.

– Все по улице шли, а опоздал только ты. Почему?

– Не знаю.

– Не знаешь, – с укоризной сказала Анна Антоновна. – Тебе хоть немного стыдно?

– Стыдно. – Иван тяжело вздохнул. – Очень стыдно. Всем надоело со мной нянчиться. Я больше не буду.

– А мы тебе не верим! – крикнул Паша.

– Мы всем классом решили, что тебе необходим буксир, – сказала Анна Антоновна.

—Какой буксир? – удивился Иван.

– Который тебя тащить будет! – крикнул Колька,

– Куда тащить?

– Мы найдём для тебя самого лучшего ученика из четвёртых классов, – объяснила Анна Антоновна. – Он поможет тебе учиться.

– А я и без буксира могу, – с гордостью сказал Иван. – Я ещё вчера решил круглым отличником стать.

Тут раздался такой хохот, что Иван тоже захохотал. И чем громче смеялись ребята, тем громче смеялся Иван.

«СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ»

Домой из школы Иван шёл один.

Настроение у него было… охо-хо! Испортилось у него настроение. «Вот всегда так бывает, – размышлял он, – только соберёшься что-нибудь хорошее сделать – помешают. Буксир какой-то выдумали! Будто я сам не могу отличником стать. Ну, дело ваше… Вы этот буксир выдумали, вы и отвечать будете».

– Здорово живём, Семёнов! – окликнул его гревшийся на солнышке дед Голова Моя Персона. – Как жизнь шпионская?

Хотел Иван с горя мимо пройти, но вспомнил, что дед – мастер рассказывать разные истории, и присел рядом.

– Что смурый такой? – продолжал расспрашивать дед. – Двоечки мучают? У меня вот тоже беда. Можно сказать, несчастный случай. Надо нам с Былхвостом работу менять. Уж где только мы с ним не работали, и отовсюду я из-за него уходил.

– А почему, дедушка?

– Друг он мой. Не важно, что пёс, а важно, что друг. Не могу я его бросить. А его отовсюду вежливо просят удалиться. Собачья у него жизнь! Характер у него уж больно невозможный. Вредный, я бы сказал. С виду пёс смирный, а засоня и лодырь. А вдруг вот найдёт на него… ужас! Вот в кинотеатре мы с ним работали. Красота. Днём сплю, вечером кино смотрю, ночью дежурю, караулю. Так этот пёс, будь он неладен, вдруг решил тоже в кино ходить. Пролезет в зал, полсеанса сидит смирно, а потом – как начнёт лаять! Все с мест повскакают, крики, а он от криков совсем одуреет и под стульями носится. Ну, привяжу я его на верёвку, а он скулит, прощения просит. «Дай, – говорю, – честное собачье слово, что больше не будешь». Он мордой кивает. Отвяжу я его. И опять старая история. Пришлось нам другую работу искать. Приняли нас в аптеку. Тоже красота! А там ночью дежурная старушка сидела. Кому ночью лекарство потребуется, тот постучит, старушка проснётся и выдаст лекарство. Удобно. И кто это пса научил в окно стучать? Ума не приложу. Подойдёт он к окну и лапой стук-стук. Старушка просыпается, бежит открывать, а на крыльце Былхвост сидит. Улыбается, дурак. Терпела старушка, терпела и заявила начальству: «Или я, или пёс!..» Пошли мы новую работу искать. Вот в эту контору устроились… – дед махнул рукой и замолчал.

– Ну и что, дедушка?

– Ох… Даже и говорить страшно. Думается мне, что Былхвост лунатиком сделался.

– Лунатиком? – оживился Иван. – Это как?

– А вот так. Ночь. Тьма кромешная. Бывало, друг мой храпит вовсю. Пока есть не захочет. А сейчас ни с того ни с сего встанет и – пошёл! Прямо! А глаза закрыты! Спит! – в ужасе крикнул дед. – Стоя спит! На ходу спит! Лунатик! Вот какие дела, голова моя персона.

– Так пусть он себе гуляет, дедушка.

– А вдруг его на крышу потянет? Лунатики, говорят, даже по проводам ходят.

– А почему их лунатиками называют?

– Так ведь без луны-то лунатиков не бывает, – ответил дед. – Тут всё дело в луне. Она на них действует.

Ивану эта болезнь понравилась. Только не знал он1 как ею заболеть?

Задумался.

И – придумал.

«ВОТ ЭТО БУКСИР!»

После звонка с последнего урока Анна Антоновна задержала весь класс.

– Сейчас придёт… – сказала она.

– Буксир! – крикнул Колька Веткин.

Приоткрылась дверь, и раздался голос:

– Можно?

– Входи, входи, – пригласила Анна Антоновна.

В класс вошла девочка.

– Буксир! – закричал Колька Веткин. – Вот это буксир, я понимаю! – И захохотал, будто Чарли Чаплина увидел.

Но больше никто не рассмеялся.

Иван втянул свою большую голову в плечи.

Дело в том, что если бы эта девочка родилась мальчиком, то из неё (то есть из него) получился бы борец или боксёр самого тяжёлого веса. Эта четвероклассница ростом была как семиклассница, а может быть, и больше.

Звали её Аделаида.

ДОЧЬ КРОКОДИЛА

Стоял на улице киоск с вывеской «Мороженое». В киоске сидела тётя. Один зуб у тёти был не простой, а золотой. Когда на него попадал солнечный луч, зуб сверкал, как прожектор.

Ребята говорили, что раньше на месте этого зуба у тёти рос клык. Потом его кто-то выбил, и она вставила себе золото.

Конечно, к взрослым надо относиться с уважением. Взрослые – это, в общем, неплохие люди. Но у них есть один недостаток: они часто забывают, что в своё время сами были маленькими. Они забыли, например, что внутри каждого мальчишки вставлен моторчик. И этот моторчик вырабатывает так много энергии, что если мальчишка посидит спокойно больше чем семнадцать минут, то может взорваться. Поэтому и приходится бегать сломя голову, драться, кусаться, обзываться – только бы не взорваться!

Бывают среди взрослых и плохие люди, даже очень плохие. Это я вам говорю по секрету, и вы уж меня, пожалуйста, не выдавайте. Подрастёте – сами увидите, что я прав.

Сейчас же разговор идёт только о тёте с золотым зубом.

Паша Воробьёв назвал её однажды крокодилом.

– Какой же она крокодил? – удивился Колька Веткин. – Крокодил – это он. А она – это она.

– Значит, крокодил женского рода, – заключил Паша.

Так тётю и стали звать.

Почему же к ней такое отношение?

Попросту говоря, тётя эта была страшная злюка. Если бы разрешили есть людей, то она в первый же день съела бы человек пять.

Ох и злая была!

Мороженое стоит одиннадцать копеек, а вам дома дали двенадцать – гривенник и двоечку.

Вы бегом к киоску.

– Дайте мороженку!

Глаза у тёти округляются, лицо наливается красной краской, и тётя кричит на весь посёлок нечеловеческим голосом:

– Нету сдачи!

И тут вы хоть головой об киоск бейтесь, мороженки вы не получите. Ни за что.

И даже если вы сбегаете в ближайший магазин, и разменяете деньги, и принесёте тёте ровно одиннадцать копеек, то не думайте, что мороженка у вас в руках. Как бы не так!

Вполне может случиться, что тётя в это время жуёт. И на все ваши просьбы она будет кричать нечеловеческим голосом:

– У меня обед! Все люди едят, а мне нельзя?! – и ещё кулаком погрозит.

А жевать она может долго. Скопится огромная очередь, а тётя жуёт и жуёт.

Наконец, всё съела. Так вы думаете, что теперь получите мороженку? Вряд ли. Тётя крикнет:

– Пить захотела!

И сколько бы вы её ни просили продать вам мороженку, тётя будет кричать, поблёскивая золотым зубом:

– Все люди пьют, а мне нельзя? – И ещё кулаком погрозит.

И уйдёт на другой конец посёлка к другому киоску, где торгуют газированной водой. Пьёт тётя медленно и не меньше семи стаканов.

Я бы не стал о ней рассказывать, если бы у неё не было дочери по имени Аделаида.

СТРАШНОЕ УСЛОВИЕ

Вот кто она была, эта девочка, из которой получился бы боксёр или борец самого тяжёлого веса, если бы она родилась мальчиком.

И у неё тоже был золотой зуб на том же месте, что и у мамаши, и он тоже сверкал, как прожектор, когда на него попадал солнечный луч.

Итак, Колька крикнул:

– Вот это буксир, я понимаю! – И захохотал, будто Чарли Чаплина увидел.

Как вы помните, больше никто не рассмеялся. Аделаида взглянула на Кольку и сказала:

– Плохо будет тому, кто обзовёт меня хоть ещё один раз.

И все поняли, что обзывать её просто опасно – это вам не малявка Алик Соловьёв.

– Который? – спросила Аделаида.

Все повернули головы в сторону Ивана.

– Я, – еле живой от стыда и страха, ответил он.

– Ну как? – спросила Анна Антоновна. – Согласна взять на буксир?

– Согласна. Но с одним условием.

– Каким условием? – хором спросил класс.

– Чтобы он не жаловался, – ответила Аделаида.

Иван спросил тихо:

– А чего мне жаловаться-то?

– А я стукнуть могу, – объяснила Аделаида, и её золотой зуб сверкнул, как прожектор. – Характер у меня страшный. Разозлюсь и – стукну.

Тут Иван совсем растерялся и проговорил:

– Я бы тебе тоже стукнул, но с девчонками драться нельзя.

– Правильно, – согласилась Аделаида, – потому что они слабее. А со мной можно. Я сильная. Но предупреждаю: драться со мной очень опасно.

– Почему? – хором спросил класс.

– Я силы рассчитывать не умею, – сказала Аделаида, – так стукнуть могу… – она тяжело вздохнула.

– Как? – опять спросил класс.

– А так… – Аделаида показала свой большущий кулак. – Видите? Раз и – вызывайте скорую помощь.

Класс притих.

И никто не заметил, как улыбается Анна Антоновна.

– Я не согласен, – дрожащим голосом пробормотал Иван. – Это что же получается? Буксир обязан тащить, а не бить.

– А я и не собираюсь тебя бить,—сказала Аделаида. – Если ты меня слушаться будешь, зачем мне тебя бить?

– Значит, договорились, – сказала Анна Антоновна.

ИВАН ВЫДАЁТ СЕБЯ ЗА ЛУНАТИКА

Впереди, боязливо втянув голову в плечи, шёл Иван.

За ним широко и тяжело шагала Аделаида.

А на некотором от неё расстоянии стайкой семенили ребята.

Вдруг Иван резко остановился, обернулся и радостно закричал:

– Больной ведь я!

Подошли ребята. Аделаида спросила:

– Чем ты болен?

– Лунатик я, – гордо ответил Иван. – Ночами-то я не сплю. По крышам гуляю, по столбам прыгаю, по проводам хожу. Устану, не высплюсь – какая тут может быть учёба?

Ребята смотрели на него с удивлением.

– А почему тогда не лечишься? – спросил Колька.

– Лечусь, да ничего не помогает.

– А не врёшь? – спросила Аделаида.

– Можете проверить, – ответил Иван, – пожалуйста, в любую ночь выходите и проверяйте. Ребята восторженно загалдели.

– Тише, мелюзга! – прикрикнула Аделаида. – Проверим лунатика. Когда по крышам ходишь?

– Ну… часов так с двенадцати до… до самого утра! Иногда вы уже в школу идёте, а я всё ещё по крышам скок-скок.

– А где?

– А везде. Сначала на нашу крышу влезаю. Потом прыг-прыг до клуба. Потом по проводам, по столбам!

– И не падаешь?

– Могу и упасть. Тогда уж смерть. – Иван подмигнул притихшим ребятам. – Очень серьёзная болезнь.

– Вот это болезнь, я понимаю! – с завистью прошептал Колька. – А как тебе заболеть удалось?

– Не помню.

– А если тебя верёвками на ночь связывать? – спросил Паша.

– Пробовали. Но я любую верёвку раз и пошёл дальше.

– А цепью если?

– То же самое получается..

– Ладно, ладно, – грозно проговорила Аделаида, сверкнув золотым зубом. – Всю ночь буду за тобой смотреть. И если ты наврал… – она погрозила большущим кулаком.

– Пожалуйста, смотри, проверяй сколько тебе угодно, – храбрился Иван. – Но учти: болезнь заразная. Тут один за мной подглядывал, так теперь ночами вместе со мной по крышам скачет. Понятно?

– Никаких болезней я не боюсь, – спокойно произнесла Аделаида. – Я очень здоровая.

– Моё дело предупредить, – упавшим голосом пробормотал Иван.

– А моё дело… – Аделаида опять погрозила ему своим большущим кулаком.

И когда она скрылась за углом, Иван сквозь зубы процедил:

– Как бы я тебя на буксир не взял, крокодильская ты дочь!