Третий акт
Столовая. Все в ней кажется сдвинутым со своих мест. На столе неубранная посуда, самовар, пакеты из магазина, бутылки. В углу чемоданы, один из них разбирает монастырская служка Таисья в острой шлычке, около нее — Глафира, с подносом в руке. Над столом горит лампа.
Глафира. А надолго мать Мелания к нам?
Таисья. Не знаю я.
Глафира. Почему она у себя на подворье не остановилась?
Таисья. Не знаю.
Глафира. Тебе сколько лет?
Таисья. Девятнадцать.
Звонцов на лестнице.
Глафира. А ничего не знаешь! Что ты — дикая какая?
Таисья. Нам с мирскими не велят говорить.
Звонцов. Игуменья пила чай?
Глафира. Нет.
Звонцов. Возьми, подогрей самовар, на всякий случай.
Глафира уходит, взяв самовар.
Что там вас — солдаты напугали?
Таисья. Солдаты-с.
Звонцов. Чем же они напугали?
Таисья. Корову зарезали, пригрозили поджечь монастырь. Простите. (Ушла, унося груду белья.)
Варвара (из прихожей). Слякоть какая! Ты тут с монашенкой беседуешь?
Звонцов. Присутствие игуменьи в нашем доме неудобная штука, знаешь ли?
Варвара. Дом еще не наш… Что, Тятин согласился?
Звонцов. Тятин — осёл или притворяется честным.
Варвара. Подожди. Кажется, отец кричит… (Слушает у двери в комнату отца.)
Звонцов. Хотя доктора и утверждают, что он — в своем уме, но после этой дурацкой сцены с трубой…
Варвара. Он и не такие сцены разыгрывал, хуже бывало. Между Александрой и Тятиным наладились, кажется, приятельские отношения?
Звонцов. Да, но — ничего хорошего я в этом не вижу. Сестрица твоя хитрая штучка, от нее можно ожидать… весьма серьезных неприятностей.
Варвара. Жаль, что ты не сообразил этого, когда она кокетничала с тобой. Впрочем, это тебе было приятно.
Звонцов. Кокетничала она со мной, чтобы позлить тебя.
Варвара. Ты огорчен? Ну, Павлин лезет. Повадился!
Звонцов. Духовенства — избыток у нас.
Входят, споря, Елизавета, Павлин, затем — Мокей.
Павлин. Газеты же, по обыкновению, лгут! Добрый вечер!
Елизавета. А я вам говорю, что это неправда!
Павлин. Установлено вполне точно: государь отказался от престола не по доброй воле, а под давлением насилия, будучи пойман на дороге на Петроград членами кадетской партии… Да-с!
Звонцов. Что же отсюда следует?
Елизавета. Отец Павлин — против революции и за войну, а я — против войны! Я хочу в Париж… Довольно воевать! Ты согласна, Варя? Помнишь, как сказал Анри-катр: «Париж лучше войны». Я знаю, что он не так сказал, но — он ошибся.
Павлин. Не настаиваю ни на чем, ибо все колеблется.
Варвара. Нужен мир, мир, отец Павлин! Вы видите, как ведет себя чернь?
Павлин. Ох, вижу! А что наш больной? Как с этой стороны? (Прижимает палец к переносью.)
Звонцов. Доктора не нашли признаков расстройства.
Павлин. Это — приятно! Хотя доктора безошибочно находят токмо одни гонорары.
Елизавета. Какой вы злой! Варя, Жанна приглашает нас ужинать.
Башкин. Арестованных выпустили, а полиция страдает.
Павлин. Да, да… Удивительно! Чего хорошего ожидаете вы от событий, Андрей Петрович, а?
Звонцов. Общественные силы организуются закономерно и скоро скажут свое слово. Под общественными силами я разумею людей, которые обладают прочным экономическим…
Варвара. Слушай-ко, Жанна приглашает нас… (Отводит его в сторону, шепчет.)
Звонцов. Ну, знаешь, это меня ставит не очень удобно! С одной стороны — игуменья, с другой — кокотка…
Варвара. Да — тише ты!
Башкин. Андрей Петрович, тут — Мокроусов, — знаете, помощник пристава?
Звонцов. Да. Что ему надо?
Башкин. Он службу бросает по причине опасности и просится к нам, в лес.
Звонцов. Удобно ли это?
Варвара. Подожди, Андрей…
Башкин. Очень удобно. Лаптев теперь загнет хвост и бунтовать будет. Донат — сами знаете — человек неподходящий и тоже сектант, все о законе правды бормочет, а уж какая тут правда, когда… сами видите!
Звонцов. Ну, это чепуха! Мы присутствуем именно при начале торжества правды…
Варвара. Да подожди же, Андрей.
Звонцов. И справедливости.
Варвара. Вы чего хотите, Мокей?
Башкин. Я — чтобы нанять Мокроусова. Егор Васильевичу я предлагал.
Варвара. Что же он?
Звонцов, нахмурясь, отошел прочь.
Башкин. Определенно не высказался.
Варвара. Возьмите Мокроусова.
Башкин. Может — взглянете на него?
Варвара. Зачем же?
Башкин. Для знакомства. Он — здесь.
Варвара. Ну, хорошо…
Башкин идет в прихожую. Варвара пишет что-то в записной книжке. Башкин возвращается с Мокроусовым; это — человечек круглолицый, брови удивленно подняты, на лице — улыбочка, но кажется, что хочет крепко выругаться. В полицейской форме, на боку — револьвер, шаркает ножкой.
Мокроусов. Честь имею представиться. Глубоко благодарен за честь служить.
Варвара. Очень рада. Вы даже в форме, а я слышала, что полицию разоружают.
Мокроусов. Совершенно верно, в естественном виде нам по улице ходить опасно, так что я — в штатском пальто, хотя при оружии. Но сейчас, по случаю возбуждения неосновательных надежд, чернь несколько приутихла, и потому… без шашки.
Варвара. Когда вы думаете начать службу у нас?
Мокроусов. Мысленно — я уже давно покорный ваш слуга. В лес готов отправиться хоть завтра, я одинок и…
Варвара. Вы думаете, надолго это — этот бунт?
Мокроусов. Полагаю — на все лето. Потом наступят дожди, морозы, и шляться по улицам будет неудобно.
Варвара (усмехаясь). Только на лето? Едва ли революция зависит от погоды.
Мокроусов. Помилуйте! А как же! Зима — охлаждает.
Варвара (усмехаясь). Вы — оптимист.
Мокроусов. Полиция — вообще оптимисты.
Варвара. Вот как!
Мокроусов. Именно-с. Это от сознания силы-с.
Варвара. Вы служили в армии?
Мокроусов. Так точно. В бузулукском резервном батальоне, имею чин подпоручика.
Варвара (подавая руку). Ну, желаю вам всего хорошего.
Мокроусов (целуя руку). Сердечно тронут. (Ушел, пятясь задом, притоптывая.)
Варвара (Башкину). Кажется, он — дурак?
Башкин. Это — не грех. Умники-то — вон они как… Им дай волю, так они землю наизнанку вывернут… Как — вроде — карман.
Павлин (Башкину, Елизавете). Духовенству обязательно нужно дать право свободной проповеди, иначе — ничего не получится!
Глафира, Шура выводят под руки Булычова. Все замолчали, смотря на него; он хмурится.
Булычов. Ну? Что молчите? Бормотали, бормотали…
Павлин. Поражены внезапностью…
Булычов. Что?
Павлин. Зрелище человека ведомого…
Булычов. Ведомого! Ноги у человека отнимаются, вот его и ведут! Ведомого… Мокей — Яшутку освободили?
Башкин. Да. Всех арестантов освободили.
Звонцов. Политических.
Булычов. Якову Лаптеву свобода, а царя — под арест! Вот как, отец Павлин! Что скажешь, а?
Павлин. Неискушен в делах этих… но — по малому разумению моему — сначала осведомился бы, что именно намерены говорить и делать эти лица…
Булычов. Царя выбирать. Без царя — перегрызетесь вы все…
Павлин. Воодушевленное лицо у вас сегодня, очевидно — преодолеваете недуг?
Булычов. Вот, вот… преодолеваю! Вы, супруги, и ты, Мокей, оставьте-ко нас, меня с Павлином. Ты, Шуренок, не уходи.
Башкин ушел в прихожую. Звонцовы и Достигаевы — наверх. Минуты через две Варвара, сойдя до половины лестницы, слушает.
Шура. Ты — ляг.
Булычов. Не хочу. Ну что, отец Павлин, ты насчет колокола — что ли?
Павлин. Нет, заглянул в надежде увидеть вас в лучшем положении, в чем и не ошибся. Но, конечно, памятуя щедрые и великодушные в прошлом деяния ваши, направленные к благолепию града сего и храма…
Булычов. Плохо ты молишься за меня, мне вот все хуже. И неохота платить богу. За что платить-то? Плачено немало» а толку нет.
Павлин. Жертвы ваши…
Булычов. Постой! Есть вопрос: как богу не стыдно? За что смерть?
Шура. Не говори о смерти, не надо!
Булычов. Ты — молчи! Ты — слушай. Это я — не о себе.
Павлин. Напрасно раздражаете себя такими мыслями. И что значит смерть, когда душа бессмертна?
Булычов. А зачем она втиснута в грязную-то, тесную плоть?
Павлин. Вопрос этот церковь считает не токмо праздным, но и…
Варвара — на лестнице — смеется, прижав платок ко рту.
Булычов. Ты — не и́кай! Говори прямо. Шура, — трубача помнишь, а?
Павлин. В присутствии Александры Егоровны…
Булычов. Это — брось! Ей — жить, ей — знать! Я вот жил-жил, да и спрашиваю: ты зачем живешь?
Павлин. Служу во храме…
Булычов. Знаю я, знаю — служишь! А ведь придется тебе умирать. Что это значит? Что значит — смерть нам, — Павлин?
Павлин. Вопрошаете… нелогично и бесплодно! И — простите! Но уже не о земном надо бы…
Шура. Не смейте так говорить!
Булычов. Я — земной! Я — насквозь земной!
Павлин (встает). Земля есть прах…
Булычов. Прах? Так, вы, мма… Так вы это, что земля — прах, сами должны понять! Прах, а — ряса шелковая на тебе. Прах, а — крест золоченый! Прах, а — жадничаете…
Павлин. Злое и пагубное творите в присутствии отроковицы…
Булычов. От рукавицы, от рукавицы…
Варвара быстро ушла наверх.
Обучают вас, дураков, как собак на зайцев… Разбогатели от нищего Христа…
Павлин. Озлобляет вас болезнь, и, озлобляясь, рычите, подобно вепрю…
Булычов. Уходишь? Ага…
Шура. Напрасно ты волнуешься, от этого хуже тебе. Какой ты… неугомонный…
Булычов. Ничего! Жалеть — нечего! Ух, не люблю этого попа! Ты — гляди, слушай, я нарочно показываю…
Шура. Я сама все вижу… не маленькая, не дура!
Звонцов на лестнице.
Булычов. Они, после трубача, решили, что я с ума сошел, а доктора говорят: врете! Ты ведь докторам веришь, Шура? Докторам-то?
Шура. Я тебе верю… тебе…
Булычов. Ну, то-то! Нет, у меня разум в порядке! Доктора — знают. Действительно, я наткнулся на острое. Ну, ведь всякому… интересно; что значит — смерть? Или, например, жизнь? Понимаешь?
Шура. Не верю я, что ты сильно болен. Тебе надо уехать из дома. Глафира верно говорит! Надо лечиться серьезно. Ты — никого не слушаешь.
Булычов. Всех слушаю! Вот знахарку попробуем. Вдруг — поможет? Ей бы пора прийти. Грызет меня боль… как тоска!
Шура. Перестань, милый! Не надо, родной мой! Ты — ляг…
Булычов. Лежать — хуже. Лег — значит — сдался. Это — как в кулачном бою. И — хочется мне говорить. Мне надо тебе рассказать. Понимаешь… какой случай… не на той улице я живу! В чужие люди попал, лет тридцать все с чужими. Вот чего я тебе не хочу! Отец мой плоты гонял. А я вот… Этого я тебе не могу выразить.
Шура. Ты говори тише, спокойнее… Говори, как, бывало, сказки мне рассказывал.
Булычов. Я тебе — не сказки, я тебе всегда правду говорил. Видишь ли… Попы, цари, губернаторы… на кой черт они мне надобны? В бога — я не верю. Где тут бог? Сама видишь… И людей хороших — нет. Хорошие — редки, как… фальшивые деньги! Видишь, какие все? Вот они теперь запутались, завоевались… очумели! А — мне какое дело до них? Булычову-то Егору — зачем они? И тебе… ну, как тебе с ними жить?
Шура. Ты не беспокойся обо мне…
Ксения (идет). Александра, к тебе Тоня с братом пришла и этот…
Шура. Подождут.
Ксения. А ты — иди-ко! Мне с отцом поговорить надо…
Булычов. А мне — надо?
Шура. Вы — не очень много — говорите…
Ксения. Учи, учи меня! Егор Васильевич — Зобунова пришла…
Булычов. Шурок, ты потом веди их сюда, молодежь-то… Ну, давай Зобунову!
Ксения. Сейчас. Я хочу сказать, что Лександра подружилась с прощелыгой этим, с двоюродным братом Андрея. Сам понимаешь: это ей не пара. Одного нищего приютили мы, так он — вон как командует.
Булычов. Ты, Аксинья, совсем… как дурной сон, — право!
Ксения. Бог с тобой, обижай! Ты бы запретил ей амурничать с Тятиным-то.
Булычов. А еще что?
Ксения. Мелания у нас…
Булычов. Зачем?
Ксения. Несчастие с ней. Солдаты беглые напали на обитель, корову зарезали, два топора украли, заступ, связку веревок, вон что делается! А Донат, лесник наш, нехороших людей привечает, живут они в бараке, на лесорубке…
Булычов. Заметно, что ежели какой человек приятен мне, так он уж никому не приятен.
Ксения. Ты бы помирился с ней…
Булычов. С Маланьей? Зачем?
Ксения. Да — как же? Здоровье твое…
Булычов. Ладно. Давай… помирюсь! Я ей скажу: «И остави нам долги наша».
Ксения. Ты — поласковее. (Ушла.)
Булычов (бормочет). «И остави нам долги…» «Яко же и мы оставляем…» Кругом вранье… Ох, черти…
Варвара. Папаша! Я слышала, как мать говорила о Степане Тятине…
Булычов. Да… Ты — все слышишь, все знаешь…
Варвара. Тятин — скромный человек, он не потребует большого приданого за Александрой и очень хорошая пара для нее.
Булычов. Заботливая ты…
Варвара. Я присмотрелась к нему…
Булычов. О ком ты заботишься? Эх вы… черти домашние!
Идут Мелания, Ксения, в дверях остановилась служка Таисья.
Ну что, Малаша? Помиримся, что ли?
Мелания. То-то. Воин! Обижаешь всех… ни за что ни про что…
Булычов. «И остави нам долги наша» — Малаша!
Мелания. Не о долгах речь. Не озоруй! Вон какие дела-то начались. Царя, помазанника божия, свергли с престола. Ведь это — что значит? Обрушил господь на люди своя тьму смятения, обезумели все, сами у себя под ногами яму роют. Чернь бунтуется. Копосовские бабы в лицо мне кричали, мы, дескать, народ! Наши мужья, солдаты — народ! Каково? Подумай, когда это солдаты за народ считались?
Ксения. Это вот все Яков Лаптев доказывает…
Мелания. Губернатора власти лишили, а на место его нотариус Осмоловский посажен…
Булычов. Тоже толстый.
Мелания. Вчера владыко Никандр говорил: «Живем накануне происшествий сокрушительных; разве, говорит, штатская власть возможна? От времен библейских народами управляла рука, вооруженная мечом и крестом…»
Варвара. В библейские времена кресту не поклонялись…
Мелания. А ты помолчи, умница… евангелие-то в одном переплете с библией. А крест есть — меч! Туда же! Владыко-то лучше тебя знает, когда чему поклонялись. Вы, честолюбцы, радуетесь падению престола. Не обернулась бы радость в горькие вам слезы. Егорушко, мне с тобой надо бы глаз на глаз поговорить…
Булычов. Эдак — опять поругаемся мы с тобой? Однако — можно и поговорить, ну — после! Сейчас лекариха придет. Выздороветь хочется мне, Малаша!
Мелания. Зобунова — лекариха знаменитая. Докторам — далеко до нее! А потом ты бы с блаженным Прокопием поговорил…
Булычов. Это — которого мальчишки Пропотеем зовут? Жулик он, говорят?
Мелания. Ну, что ты, что ты! Как это можно! Ты прими-ко его…
Булычов. Можно и Пропотея. Мне сегодня что-то лучше… Только вот ноги… Веселее будто. Все что-то смешно… смешным кажется! Зови знахарку, Аксинья.
Ксения ушла.
Мелания. Эх, Егорий… много еще в тебе… осталось!
Булычов. Вот то-то и есть, что много…
Ксения (входя). Она говорит, чтобы все ушли…
Мелания. Ну, надо уйти…
Все ушли. Булычов, усмехаясь, гладит бок, грудь. Входит Зобунова. Незаметно, однако так, чтобы было замечено, она, кривя рот, дует в правую сторону от себя, правая рука прижата к сердцу, а ладонью левой, как рыбьим плавником, отмахивается. Остановилась, провела правой рукой по лицу.
Булычов. Это ты — чертям молишься?
Зобунова (певуче). Ой вы, злые недуги, телесные печали! Отвяжитесь, откачнитесь, от раба божия удалитесь! В сей день, в сей час, отгоняю вас по всю жизнь крепким моим словом во веки веков! Здравствуйте, благомилостивый человек, по имени Егорий!..
Булычов. Здравствуй, тетка! Это ты чертей отгоняла?
Зобунова. Что ты, роженый, разве с ними можно дело иметь?
Булычов. Надо, так можно! Богу — попы молятся, а ты — не поп, ты должна — чертям.
Зобунова. Ну, что это какие страхи ты говоришь! Про меня только глупые рассказывают, будто я с нечистой силой знаюсь.
Булычов. Ну, тогда у тебя, тетка, толка не будет! Попы богу за меня молились, бог — отказался, не помогает мне!
Зобунова. Это ты шутишь, дорогой человек, это ты потому, что не веришь мне.
Булычов. Я бы поверил, если бы ты от чертей пришла. Ты ведь, конечно, знаешь, слышала; я распутный, с людьми — жестокий, до денег — жадный…
Зобунова. Слыхала, да не верю, что ты пожалеешь дать мне добрую денежку.
Булычов. Я, тетка, великий грешник, и богу дела нет до меня. Отрекся бог от Егора Булычова. Так что, если ты с чертями не знакома, — иди, выкидыши девкам делать! Это — твое ремесло, так?
Зобунова. Ой, верная слава про тебя, что ты — напористый, озорной человек!
Булычов. Ну? Чего соврать хочешь? Валяй!
Зобунова. Врать не обучена. Ты скажи-ко мне: что у тебя болит, как болит, где?
Булычов. Живот. Сильно болит. Вот здесь.
Зобунова. Видишь ли… только ты не говори никому, ни-ни!
Булычов. Не скажу. Не бойся.
Зобунова. Есть недуги — желтые и есть — черные. Желтый недуг — его и доктор может вылечить, а — черный — ни поп, ни монах не замолят! Черный — это уже от нечистой силы, и против него — одно средство…
Булычов. Сразу: пан или пропал? Так?
Зобунова. Средство это — дорогое!
Булычов. Конечно! Понимаю.
Зобунова. Тут действительно с нечистой силой надобно дело иметь.
Булычов. С самим сатаной?
Зобунова. Ну, не прямо с ним, а все-таки…
Булычов. Можешь?
Зобунова. Только ты — никому ни словечка…
Булычов. Иди к чертям, тетка!
Зобунова. Погоди-ко…
Булычов. Иди прочь, а то ушибу…
Зобунова. Ты послушай-ко…
Глафира (из прихожей). Тебе сказано — уходи!
Зобунова. Что это вы какие…
Булычов. Гони ее, гони!
Глафира. Туда же, ведьмой притворяешься!
Зобунова. Ты сама — ведьма! Ишь рожа-то… Эх вы… Ни сна вам, ни покоя!
Ушли.
Булычов (оглядывается, вздыхает). Ф-фу…
Входят Мелания, Ксения.
Мелания. Не понравилась Зобунова, не угодила?
Булычов молчит, глядя на нее.
Ксения. Она — тоже нравная. Захвалена, зазналась.
Булычов. Малаша, — как думаешь: у бога живот болит?
Мелания. А ты — не дури…
Булычов. У Христа, наверное, болел. Христос рыбой питался…
Мелания. Перестань, Егор. Что ты меня дразнишь?
Глафира. Она денег просит за беспокойство.
Булычов. Дай, Аксинья! Ты, Малаша, извини, я — устал, пойду к себе. С дураками — хуже всего устаешь. Ну-ко, Глаха, помоги…
Глафира уводит его. Возвратилась Ксения, вопросительно смотрит на сестру.
Мелания. Притворяется он сумасшедшим. Притворяется…
Ксения. Ой ли? Где уж ему…
Мелания. Это — ничего! Пусть играет. Это против него же обернется, если духовное-то завещание судом оспаривать надо будет. Таисья будет свидетельницей, Зобунова, отец Павлин, трубач этот, да мало ли? Докажем, что завещатель не в своем уме был…
Ксения. Ох, уж не знаю, как тут быть…
Мелания. Вот я тебя и учу! Эх ты… Выскочила замуж! Я тебе говорила — выходи за Башкина.
Ксения. Ну… Когда это было! А он-то какой был орел… Ты сама завидовала.
Мелания. Я? Ты что? Очумела?
Ксения. Ну, что уж вспоминать…
Мелания. Господи, помилуй! Завидовала! Я?
Ксения. Как — Прокофья-то? Может — не надо?
Мелания. Почему это — не надо? Призвали, уговорились и — вдруг не надо! Ты — не мешай мне! Иди приготовь его да приведи. Таисья!
Таисья выходит из прихожей.
Ну, что?
Таисья. Ничего не узнала я.
Ксения ушла.
Мелания. Почему?
Таисья. Не говорит она ничего.
Мелания. Как это — не говорит? Ты должна была выспросить.
Таисья. Выспрашивала я, а она — фыркает, будто — кошка. Ругает всех.
Мелания. Как ругает?
Таисья. Жуликами.
Мелания. За что же она?
Таисья. С ума, говорит, хотите свести человека…
Мелания. Это она тебе сказала?
Таисья. Нет, Пропотею, блаженному.
Мелания. А он — что?
Таисья. Он все прибаутки говорит…
Мелания. Прибаутки?.. Ах ты… лапоть! Он — блаженный, прорицает, дура! Сядь в прихожей, не уходи никуда… В кухне был еще кто-нибудь?
Таисья. Мокей…
Мелания. Ну, ступай. (Подходит к дверям комнаты Булычова, стучит.) Егорий, блаженный пришел.
Идет, сопровождаемый Ксенией и Башкиным, Пропотей, в лаптях, в длинной, до щиколоток, холщовой рубахе, со множеством медных крестов и образков на груди. Страховиден: густые, встрепанные волосы, длинная, узкая, редкая борода, движения резки и судорожны.
Пропотей. Ух, накурено! Душа задыхается…
Ксения. Тут, батюшка, никто не курит.
Пропотей гудит, подражая зимнему ветру.
Мелания. Ты — погоди, дай выйти…
Булычов (его ведет под руку Глафира). Ишь ты, какой… явился!
Пропотей. Не бойся. Не страшись. (Гудит.) Все тлен, все пройдет! Жил Гриша, лез выше, стукнулся в потолок, — черт его и уволок.
Булычов. Это — про Распутина, что ли?
Пропотей. Вот — низвергнут царь, и погибает царство, иде же царствует грех, смерть и смрад! Гудит метелица, гудит распутица. (Гудит. Указывая посохом на Глафиру.) Дьявол во образе женском рядом с тобой — отгони.
Булычов. Я те отгоню! Болтай, да знай меру. Маланья, это ты, что ли, обучила его?
Мелания. Что выдумываешь? Разве безумного можно научить?
Булычов. Похоже, что можно…
С лестницы бежит Шура, за нею Антонина, Тятин. Постепенно сверху спускаются Звонцовы, Достигаевы. Пропотей молча чертит палкой в воздухе и на полу. Стоит задумчиво, опустив голову.
Шура (подбегая к отцу). Это что еще? Что за представление?
Мелания. А ты — молчи!
Пропотей (как бы с трудом). Не спит еретик, а часики — тик да тик!.. Кабы — бог… да — кабы мог… да я — не плох, да, да! А — чья беда? Играй, сатана, тебе — воля дана! Стукнула полночь… спел петух ку-ка-ре-ку… тут — конец еретику…
Булычов. Складно тебя научили…
Мелания. Не мешай, Егор, не мешай!..
Пропотей. Что делать будем?.. Что скажем людям?
Антонина (с сожалением). Он — не страшный… Нет!
Пропотей. Убили гниду — поют панихиду. А может, плясать надо? Ну-ко, спляшем и нашим и вашим! (Притоптывает, напевая, сначала — негромко, затем все более сильно, и — пляшет.) Астарот, Сабатан, Аскафат, Идумей, Неумней. Не умей, карра тили — бом, бом, бейся в стену лбом, лбом! Эх, юхала, юхала, ты чего нанюхала? Дыб-дыб, дым, дым! Сатана играет им! Згин-гин-гин, он на свете один, его ведьма Закатама в свои ляжки закатала! От греха, от блуда не денешься никуда! Вот он, Егорий, родился на горе…
Шура (кричит). Прогоните его!
Булычов. Вы что… черт вас… испугать меня хотите?
Звонцов. Надо прекратить это безобразие…
Глафира подбегает к Пропотею, он, не переставая кружиться, замахнулся на нее палкой.
Пропотей. Их, эх, ох, ах! ух-чух, злой дух…
Тятин вырвал палку из руки Пропотея.
Мелания. Да ты — что? Да ты — кто?
Шура. Отец, прогони всех… Что ты молчишь?
Булычов (машет руками). Погоди… погоди…
Пропотей сел на пол, гудит, взвизгивает.
Мелания. Его — нельзя трогать! Он — в наитии… в восторге!
Достигаев. За такие восторги, мать Меланья, по шее бьют.
Звонцов. Вставай и уходи… живо!
Пропотей. А — куда? (Гудит.)
Ксения плачет.
Елизавета. Как это он ловко… в два голоса!
Булычов. Идите… прочь, все! Нагляделись…
Шура (топая на блаженного). Уходи, урод! Степа — выгоните его!
Тятин (берет Пропотея за шиворот). Идем, святой… вставай!
Таисья. Он сегодня не больно страшно… он гораздо страшнее умеет это делать. Кабы ему вина дали…
Мелания. Ты — что болтаешь? (Бьет ее по щеке.)
Звонцов. Как вам не стыдно?
Мелания. Кого? Тебя стыдно?
Варвара. Успокойся, тетя…
Ксения. Господи… Ну, что же это?
Шура и Глафира укладывают Булычова на диван, Достигаев внимательно рассматривает его. Звонцовы уводят Ксению с Меланией.
Достигаев (жене). Едем домой, Лиза, домой! Булычов — нехорош! Весьма… И демонстрация идет… Надобно примкнуть.
Елизавета. Как это он гудел, а? Ничего подобного не воображала…
Булычов (Шуре). Все это — игуменья придумала…
Шура. Тебе нехорошо?
Булычов. Она… Вроде панихиды… по живому…
Шура. Скажи — нехорошо тебе? Послать за доктором?
Булычов. Не надо. А насчет царства паяц этот от себя махнул… Кабы — бог да кабы мог, — слышала? Не может!
Шура. Все это надобно забыть…
Булычов. Забудем! Ты взгляни — как, что они там… Глафиру не обидели бы… Чего на улице поют?
Шура. Ты не вставай!
Булычов. И погибнет царство, где смрад. Ничего не вижу… (Встал, держась за стол, протирает глаза.) Царствие твое… Какое царствие? Звери! Царствие… Отче наш… Нет… плохо! Какой ты мне отец, если на смерть осудил? За что? Все умирают? Зачем? Ну, пускай — все! А я — зачем? (Покачнулся.) Ну? Что, Егор? (Хрипло кричит.) Шура… Глаха — доктора! Эй… кто-нибудь, черти! Егор… Булычов… Егор!..
Шура, Глафира, Тятин, Таисья, — Булычов почти падает навстречу им.
За окнами — густо поют. Глафира, Тятин поддерживают Булычова. Шура — бежит к окну, открывает его, врывается пение.
Булычов. Чего это? Панихида… опять отпевают! Шура! Кто это?
Шура. Иди сюда, иди… смотри!
Булычов. Эх, Шура…
Занавес
Отзывы о сказке / рассказе: