3
Вскоре в коммунальной скворечне поселились скворцы.
Научный подход
Олежке поручили сходить в Зоопарк, провести научную работу.
Олежка согласился. В Зоопарке у него был приятель, Лёнька Нестеров. Тоже вёл научную работу в КЮБЗе — кружке юных биологов Зоопарка.
В субботу в школе Олежке выдали магнитофон и катушку с плёнкой на тридцать минут.
— Ты, того… осторожней. Магнитофон не грохни.
— Не грохну. Не беспокойтесь.
— Микрофоном пользуйся, как показывали. Вплотную не ставь.
— Ладно. Не буду.
— От этого микрофонные помехи — вибрация. Зарычит кто или зашипит, чтоб в чистом виде, без помех.
— А разве змеи тоже нужны?
— И змеи, и обязательно кинкажу. Говорят, его недавно привезли. Узнай.
— Узнаю.
— Да, Тобика и Чандра не забудь.
— Не забуду.
По дороге домой Олежка обдумывал, как завтра приступит к работе. Вспоминал номер телефона Лёньки Нестерова. А вдруг Лёнька не согласится помочь? Ну и не надо. Пойдёт в дирекцию и добьётся разрешения.
Зоопарк — это ведь не только чтоб глядеть, но и научное учреждение. Сборники докладов выпускают — «Суточный ритм в жизни диких животных», «Консерватизм наследственности» или что-то в этом роде.
Дома Олежка отыскал старую записную книжку, а в ней номер телефона Лёньки Нестерова.
Позвонил.
«Привет!» — «Привет!» То да сё. И наконец о главном: о Зоопарке. «Помогу, приходи, — согласился Лёнька. — Найдёшь меня в лектории».
Утром Олежка встал пораньше, наскоро позавтракал, подхватил магнитофон — и в Зоопарк. Купил в кассе билет и расспросил, где лекторий.
В лектории было тихо. Пахло свежими опилками и зверями.
Посредине лектория стояли на столе две клетки. В одной была морская свинка, в другой — белка.
Перед клеткой с белкой сидел Лёнька Нестеров. На коленях лежала раскрытая тетрадь.
На стук двери Лёнька даже не оглянулся. Он смотрел то на клетку, то на будильник.
Олежка кашлянул.
Не замечает.
Олежка окликнул.
— А-а, значит, пришёл.
— Значит, пришёл.
— Ты вначале без меня. Не могу отлучиться. Я…
Но тут белка начала скакать в колесе, и Лёнька, взглянув на будильник, что-то отметил в тетради.
Колесо заскрипело, закрутилось.
— Сходи пока к птицам. Там просто.
В колесе мелькали беличьи лапы, торчком подпрыгивал хвост.
Стол трясло. Рядом в клетке трясло морскую свинку.
— Я закончу наблюдения. Придёт сменщик и…
Белка перестала скакать. Колесо остановилось.
Морская свинка перестала трястись.
Лёнька опять что-то записал в тетрадь.
— …тогда передам дежурство и поведу тебя в слоновник и к хищникам.
— А что ты наблюдаешь? — осторожно поинтересовался Олежка.
Белка вновь запрыгала в колесе. Морская свинка закачалась в клетке.
— Надо выяснить, сколько времени белка крутится, сколько сидит без движения. Разрабатываю доклад.
— А морская свинка на что?
— За ней наблюдает Вовка Мазухин.
— Тоже разрабатывает доклад?
— Конечно. Не мешай. Через час возвращайся.
Олежка отправился к птицам.
Бодрым шагом подошёл к клетке. Прочитал: «Реполов».
Ну что ж, можно начать и с реполова.
Энергично шевеля локтями, протолкался к барьеру. Поставил магнитофон, открыл крышку.
От зрителей посыпались вопросы: что принёс? Зачем принёс?
— Буду записывать реполова, — сказал Олежка. — На плёнку.
— А для чего записывать? — спросил мальчишка в зелёной вязаной шапке, похожей на чулок с кисточкой.
— Научная работа. Голоса фауны.
Получилось не хуже «суточных ритмов» и «консерватизма наследственности»!
— Это что ж такое? — не понял зелёный чулок с кисточкой.
— Ну, кто как чирикает или рычит, — снисходительно объяснил Олежка.
— А носорог — фауна?
— Да. Травоядная только.
— Я около этой фауны стоял, стоял, а она валяется, как бревно, и храпит.
Олежка вынул микрофон, подключил.
Надо было дотянуться микрофоном к сетке, за которой на срубленном деревце сидел реполов. Невзрачный, серый, побольше воробья.
— Я тебе помогу, — вызвался чулок с кисточкой.
— Держи магнитофон, — согласился Олежка. — А я полезу установлю микрофон.
Реполов дёргал хвостом, вытягивал шею, разглядывал мальчишек и заливисто цокал.
Олежка поставил микрофон у самой сетки и вернулся.
— Тишина! — вдруг бодро крикнул чулок с кисточкой. — Запись!
Зрители почтительно умолкли.
— Ловко ты! — прошептал удивлённый Олежка.
— Я, брат, знаю. Я, брат, в кино снимался. Статистом. Толпу изображал. В «Слоне и верёвочке».
Олежка включил магнитофон, повернул рукоятку громкости.
Реполов цокал, посвистывал.
Катушка с плёнкой вертелась, шла запись.
Олежка считал обороты катушки:
— Один… Два… Три…
Как только реполов нацокал пять оборотов, Олежка магнитофон выключил. Облегчённо вздохнул: первая фауна записана!
После реполова Олежка записал чечёток, золотистую ржанку, пустельгу, зябликов.
В блокноте отмечал, кто за кем поёт.
Клёст растопорщил перья и сердито почёсывался, умывался.
— С левой ноги встал, — сказал статист из «Слона и верёвочки». — Надо подзадорить.
Он замахал своей зелёной шапкой и состроил рожу.
Клёст хлопнул крыльями и закричал. Обиделся на рожу или испугался зелёной шапки.
Олежка запустил плёнку. Хотя клёст и не накричал на все пять оборотов, но на полтора хватило.
Вдвоём работать было весело, и ребята познакомились.
Статиста кино звали Митькой, проще — Митяем. Он взялся делать для Олежки в блокноте отметки.
Волнистые попугайчики с голубыми восковинами клювов трещали оглушительно и бесперебойно.
— Трепачи невозможные, — сказал Митяй. — Всю плёнку займут.
Большой красный попугай ара так гаркнул в микрофон, что Олежка сразу вспомнил о вибрации и отодвинулся подальше от клетки.
А большой белый попугай какаду молчал.
Олежка и Митяй приготовили магнитофон и начали ждать.
Ара всё кричал, а какаду долбил клювом яблоко и помалкивал.
К ребятам подошла служительница, взглянула на магнитофон:
— Чем вы здесь занимаетесь?
— Производим запись птичьих разговоров, — ответил Митяй. — Изучать будем. Фауна. Вот он будет, — показал Митяй на Олежку.
— Работайте, только птиц понапрасну не волнуйте.
— Таких разволнуешь! — кивнул Митяй в сторону ары и волнистых попугайчиков. — Сам психом станешь.
— А почему какаду молчит? — спросил Олежка.
— Носатый этот, — сказал Митяй.
— Вам он тоже на плёнку нужен?
— Обязательно! — подтвердил Митяй. — Нам все нужны, кто чирикает или рычит.
— Тогда приготовьтесь, сейчас он заговорит.
— Мы давно готовы.
Служительница ласково обратилась к носатому:
— Фима, хочешь ещё яблоко?
— Квэ! — ответил Фима. — Квэ!
Поблагодарив служительницу, Олежка и Митяй пошли к клеткам, на которых висела табличка «Семейство ястребиных — сип белоголовый, орлан и кондор».
Ястребиные были угрюмы. Сидели на толстых жердях. Любопытства к ребятам не проявили.
Митяй использовал свой проверенный способ: замахал шапкой. Кондор не выдержал, рассердился на шапку и подал голос.
Записали.
Сип раздирал когтями мясо. На шапку внимания не обратил.
Тогда Митяй достал поблизости из кустов прутик и, чтобы не заметили служители, просунул его в клетку.
Шевельнул мясо.
Сип мгновенно ринулся к решётке и так крикнул, что Митяй отскочил от клетки и едва не свалил Олежку с магнитофоном.
Прутик сип разломал лапами.
— Не повезло! — горевал Олежка. — Ты, Митяй, попал на плёнку. Шум твой, когда отскочил.
— Что — я! Он мой шум перекричал!
Олежка вспомнил: пора идти к Лёньке Нестерову. Он рассказал про Лёньку Митяю, и они заторопились в лекторий.
Лёнька уже освободился от белки. Дежурил сменщик.
Митяй опять представился как статист «Слона и верёвочки».
Лёнька не обратил на «Слона и верёвочку» внимания: он надевал на руку красную повязку с буквами КЮБЗ.
Ребята вышли из лектория.
Олежка сказал Лёньке, что они с Митяем остановились на ястребиных.
— Значит, пойдём в слоновник.
В слоновнике под одной крышей жили слон, тапир, бегемот и носорог. Стояли большие весы и лежали запасы сена и берёзовых веников.
— На что веники? — спросил Митяй у Лёньки.
— Слон ест.
— Ну да!
— А как же ты со слоном снимался и не заметил, что он ест.
— Тот слон не этот был. Тот нажимал на булки.
Лёнька договорился со смотрителями, чтобы микрофон позволили подсовывать палкой за ограду, поближе к животному.
Первому микрофон подсунули носорогу. Но он спал и даже ухом не повёл, чтобы записаться на плёнку.
— Ночное животное, — сказал смотритель. — Днём спит.
— Я же говорил — бревно, — не выдержал Митяй и вычеркнул из блокнота «номер двенадцать — голос носорога».
Слон тоже был молчалив.
Размахивал хоботом, открывал узкий рот и, переминаясь с ноги на ногу, протяжно вздыхал.
Подсунуть ему микрофон побоялись: отнимет ещё.
Записали не голос, а громкое дыхание слона.
Бегемот показал себя во всю мощь. Ребята застали его за едой. Он глотал веники и урчал от удовольствия.
— Ещё один чудак с вениками! — удивился Митяй.
Олежка накрутил все пять оборотов.
С тапиром вначале не повезло. Только Олежка включил магнитофон, и тапир начал жаловаться, что он обижен — бегемот ест, а ему ещё не дают, — как вдруг маленькая девочка спросила на весь слоновник:
— Мама, это лев?
И, пока Лёнька убеждал девочку помолчать, потому что она мешает работать дяде, Олежка пустил плёнку назад, стёр вопрос девочки и начал запись сначала.
Митяй задержался у бегемота. Он был потрясён, с какой быстротой бегемот расправляется с вениками.
У смотрителя Митяй, к своему удивлению, выяснил, что бегемот, кроме веников, ест ещё крапиву и дрожжи.
Обезьянник был закрыт. За окнами вспыхивали огни автогенной сварки: ремонтировали клетки.
Выручил Лёнька. Сходил к заведующему и получил разрешение.
В обезьяннике сразу накрутили двадцать оборотов.
Каждая обезьяна пожелала высказаться о приходе ребят, об автогенной сварке, о соседе по клетке.
Павиан чуть не украл микрофон, а бурый капуцин изловчился и сдёрнул с головы Митяя зелёный чулок.
Митяй опешил от подобной наглости.
А капуцин напялил на себя чулок и повис на перекладине вниз головой. Кисточка чулка дотянулась до пола и обмакнулась в миску с рисовой кашей.
Капуцина долго уговаривали перестать висеть над рисовой кашей и отдать чулок. Но капуцин не соглашался.
И, только когда взамен чулка служительница предложила ему горсть семечек, он согласился и вернул чулок.
— Да-а, тут гляди в оба, — сказал Митяй, отряхивая шапку от каши.
Пока отряхивал и «глядел в оба», макаки вытащили из кармана блокнот и карандаш.
Помогли опять семечки.
После обезьян Олежка, Лёнька и Митяй выпили по стакану газированной воды и устроились передохнуть на скамейке возле будки фотографа.
Фотограф снимал в Зоопарке детей, сажал верхом на пони. Родители едва удерживали желающих сидеть верхом, чтобы соблюдали очередь и не дрались.
Лёнька сказал, что пони очень старый и живёт не в клетке, а в будке фотографа.
Отдохнув, ребята направились к хищникам.
Лёнька опять договорился со смотрителями, чтобы им разрешили войти за барьер, поближе к клеткам.
Время для записи было подходящим: раздавали мясо.
Лёнька, Олежка и Митяй перетаскивали магнитофон от клетки к клетке. Номер девятнадцатый — ягуар. Номер двадцатый — леопард дымчатый.
Рыкнул и лев Чандр, и погавкал его приятель пёс Тобик. Они вместе воспитывались с детства и неразлучны до сих пор.
Тобик часто спит под лапой льва, уткнувшись носом в гриву. По вечерам Тобика выпускают из клетки побегать. Чандр не ложится спать, ждёт.
А Тобик бегает по Зоопарку и пугает в темноте зверей: от него пахнет львом.
Маленький пятнистый оцелот подошёл к микрофону, понюхал его, зевнул, ничего не сказал и ушёл. Он уже поел и разленился.
Медведь-губач при виде ребят повалился на спину и задрал все четыре лапы.
— Балуется, — строго сказал Лёнька. — Очень несерьёзный медведь.
Губач начал кувыркаться и колотить себя лапой по животу.
Митяй сказал:
— Весёлый малый!
Но голос медведь так и не подал.
А когда ребята отошли от клетки, он вдруг обиженно закричал.
Тигр поел и крепко спал. Сквозь прутья клетки свесился длинный хвост.
Ребята долго и терпеливо ждали — тигр не просыпался.
Митяй осторожно подёргал за хвост — не помогло.
— Тоже бревно, — сказал Митяй. — Только полосатое.
Пришлось тигра оставить в покое.
— Мне ещё кинжаку нужен и змеи, — вздохнул Олежка.
— Не кинжаку, а кинкажу, — поправил Лёнька. — Он здесь за углом. А змеи сидят в террариуме под стёклами. Записать их невозможно.
— А если вместо змей крокодила?
— Что крокодилы! — ответил Лёнька. — Скалят зубы!
— Один тип во Франции приручил крокодила, — сказал Митяй, — и ездит с ним в автомобиле купаться. Я читал.
— Реклама, — пожал плечами Лёнька. — Не научный подход.
Митяй замолчал.
Лёнька взглянул на часы, которые висели над клеткой оцелота. Надо было торопиться: скоро его очередь заступать на дежурство в лектории.
Когда Олежка и Митяй увидели кинкажу, то Олежка сказал:
— Медведь с хвостом.
Митяй возразил:
— Нет, обезьяна.
Тогда вмешался Лёнька:
— Кинкажу относится к семейству енотов.
Кинкажу спал в гнезде из мятой бумаги и пакли. Его разбудили, и он пронзительно зашипел, завизжал. Он тоже оказался ночным животным и не любил, чтобы беспокоили днём.
Митяй пришёл в восторг, когда узнал, что кинкажу ест бутерброды с вареньем и повидлом, пьёт крепкий чай и сладкий компот.
— Этот не дурак! Этот знает, что почём!
Олежкина научная работа была закончена. В блокноте значилось двадцать три фауны.
Лёнька быстренько распрощался и побежал в лекторий, где прыгала в колесе тема его доклада.
Олежка и Митяй выбрались от хищников и остановились у пруда.
— А как быть с тигром?
— Подумаешь! — сказал Митяй. — Давай я за него.
— Что — за него?
— Нарычу на плёнку. В кино, брат, знаешь, показывают — ручей звенит, а это вовсе и не ручей звенит: воду из чашки в чашку переливают.
— Ну да?
— Спрашиваешь! Или ветер завывает. А это вентилятор крутится. Техника!
— Нельзя. Наши юннаты изучать будут.
— Изучат и не заметят. Ну, хочешь, нарычу? Р-р-р!
— А потом чавк-чавк — и съел кого-то! — улыбнулся Олежка.
Возле старого пони по-прежнему толкались и ссорились желающие сидеть верхом. На пруду плавали казарки и чёрные лебеди. Окунали глубоко головы. Их красные клювы под водой напоминали поплавки.
Олежка и Митяй вышли за ворота Зоопарка и тоже распрощались.
Олежка проводил взглядом Митяя, зелёная вязаная шапка которого долго ещё мелькала среди прохожих, подхватил магнитофон и зашагал домой.
И вдруг посредине улицы Олежка рассмеялся: представил себе, что будет в квартире, когда он заведёт плёнку!
