Надежда Тэффи — Дети: Рассказ

Мелькают дни, бегут месяцы, проходят годы.

А там в России растут наши дети — наше русское будущее.

О них доходят странные вести: у годовалых еще нет зубов, двухлетние не ходят, трехлетние не говорят.

Растут без молока, без хлеба, без сахара, без игрушек и без песен.

Вместо сказок слушают страшную быль — о расстрелянных, о повешенных, о замученных…

Учатся ли они, те, которые постарше?

В советских газетах было объявлено: «Те из учеников и учителей, которые приходят в школу исключительно для того, чтобы поесть, будут лишены своего пайка».

Следовательно, приходили, чтобы поесть.

Учебников нет. Старая система обучения отвергнута, новой нет. Года полтора тому назад довелось мне повидать близко устроенное в Петрограде заведение для воспитания солдатских детей.

Заведение было большое, человек на 800, и при нем «роскошная библиотека».

Так как в «роскошную библиотеку» попали книги частного лица, очень об этом горевавшего, то вот мне и пришлось пойти за справками к «самому начальнику».

Дом, отведенный под заведение, был огромный, новый, строившийся под какое-то управление. Отдельных квартир в нем не было, и внутренняя лестница соединяла все пять этажей в одно целое.

Когда я пришла, было часов десять утра.

Мальчики разного возраста — от 4 до 16 лет — с тупым скучающим видом сидели на подоконниках и висели на перилах лестницы, лениво сплевывая вниз.

Начальник оказался эстонцем, с маленьким, красненьким носиком и сентиментально голубыми глазками.

Одет согласно большевистской моде, во френче, высоченные кожаные сапоги со шпорами, широкий кожаный кушак,— словом, приведен в полную боевую готовность.

Принял он меня с какой-то болезненной восторженностью.

— Видели вы наших детей? Дети — это цветы человечества.

— Видела. Что это у них, рекреационный час? Перерыв в занятиях?

— Почему вы так думаете? — удивился он.

— Да мне показалось, что они все там, на лестнице…

— Ну да! Наши дети свободны. И прежде всего мы предоставляем им возможность отвыкнуть от рутины старого воспитания, чтобы они почувствовали себя свободными, как луч солнца.

Так как дело происходило вскоре после знаменитого признания Троцкого: «С нами работают только дураки и мошенники», то я невольно призадумалась: Мошенник или дурак? И тут же решила — дурак!

— К тому же,— продолжал начальник,— у нас еще не выработана новая система обучения, а старая, конечно, никуда не годится. Пока что мы реквизировали 600 роялей.

Ребенок — это цветок, который должен взращиваться музыкой. Ребенок должен засыпать и просыпаться под музыку…

— Им бы носовых платков, Адольф Иваныч,— вдруг раздался голос из-за угла между шкапами.— Сколько раз я вам доклад писала. Дети прямо в стены сморкаются. Хоть бы портянки какие-нибудь…

Говорила сестра милосердия с усталым лицом, с отекшими глазами.

— Ах, товарищ! Разве в этом дело,— задергался вдруг начальник.— Теперь, когда мы вырабатываем систему, детали только сбивают с толку.

А уж не мошенник ли?..— вдруг усомнилась я.

— У младшего возраста одна смена. Сегодня двенадцать голых в постелях осталось,— продолжала сестра.

Сентиментальные глазки начальника беспокойно забегали. Он хотел что-то ответить, но в комнату вошел мальчик-воспитанник с пакетом.

— Ребенок! — воскликнул, обращаясь к нему, начальник.— Ребенок! Как ты не пластичен! Руки должны падать округло вдоль стана. А голова должна быть поднята гордо к солнцу и к звездам.

Дурак! — решила я бесповоротно. Снизу донесся грохот и вопли.

— Дерутся? — шепнул начальник сестре.— Может быть, их лучше вывести во двор.

— Вчера они сестру Воздвиженскую избили, кто же их поведет. Нужно еще сначала произвести дознание насчет сегодняшних покраж и виновных лишить прогулки. Эти кражи становятся невыносимы!

Начальник прервал ее.

— Итак, у нас теперь в наличности шестьсот роялей… На днях будет утверждена полуторамиллионная ассигновка, и тогда — прежде всего детский оркестр. Дети — это цветы человечества.

Когда я уходила, маленькие серые фигурки, гроздьями висевшие на перилах, провожали меня тупо тоскующими глазами и, свесив стриженые головы, плевали вдоль но лестнице.

А наверху дурак говорил напутственное слово.

— К звездам и к солнцу! — доносилось до меня.— К солнцу и звездам! Но он надул меня. Он оказался не дураком, а мошенником.

Через несколько дней я прочла в газетах, что он, получив на руки полуторамиллионную ассигновку, удрал с нею. Так и разыскать не удалось.

Очевидно, прямо к солнцу и звездам.

Растут наши русские дети.

Больные, голодные, обманутые, обкраденные.

Наше темное, страшное русское будущее.

Кто ответит за них?

И как ответят они за Россию?