Было это или не было — поди знай, а как слышал, так и рассказываю.
Охотился как-то раз царь Пётр Первый, погнался за красным зверем, да и заблудился.
Вправо повернет — лес; влево поедет — лес; куда ни повернёт — везде лес стеной стоит. Деревья вершинами в небо упираются.
Кружил, кружил, в рожок играл — никто не отзывается. Должно стать, далеко от своих охотников отбился.
День к вечеру, а дороги нет как нет. Конь притомился, и самому отдохнуть захотелось. Только спешился, как услыхал — неподалеку кто-то песню поёт.
Вскочил на коня, поехал на голос и скоро выбрался на неширокую дорогу.
У обочины на камне солдат сидит и заунывную песню поёт.
— Здравствуй, служба!
— Здорово, — солдат отвечает.
— Откуда, куда, зачем? — спрашивает Пётр.
— Из отпуска, в полк, службу править. А ты кто будешь?
— Зовусь Петром, гнался вот за красным зверем да сбился с пути, а теперь хорошо бы в город попасть.
— Ну, ладно, — солдат говорит, — надо нам с тобой, друг, ночлег искать. До города и в день отсюда не добраться, а через час ведь совсем стемнеет. Стой тут, а я полезу на дерево, что повыше, погляжу, нет ли где поблизости жилья.
Влез солдат на самую вершину и крикнул:
— Тут влево, недалеко отсюда, дым вьётся и, слышно, собака пролаяла.
Спустился и повел Петра в ту сторону, где дым виден.
Пробираются напрямик, разговаривают. Пётр про службу спрашивает да про войну со шведами.
Солдат рассказывает:
— Солдатская доля — не своя воля. На войне-то всяко приходится: и жар донимает, и ветер обдувает, и дождём мочит, и ржа сердце точит. Офицеры да генералы, а особливо из чужеземцев, нашего брата, русского солдата, и за человека не считают, бьют батожьём без разбору: правого и виноватого. Коли бы солдатская воля да орудий и припасов поболе, давно бы шведа одолели. А так что: тянется война, конца-краю не видно. Вот солдаты скучают: иному хочется отца с матерью повидать, иной о жене молодой тужит, а иной скажет: «Хорошо бы царя повидать, все ему солдатские думы бы и рассказать».
— А ты-то царя видал? — Пётр спрашивает.
— Нет, не привелось, а слышал будто он нашим братом, солдатом, не гнушается. Справедливый, говорят, ну и крутенёк: за провинность и генерала палкой отлупит, как рассказывают.
Так они идут и идут и скоро вышли на широкую прогалину.
Перед ними высокая, большая пятистенная изба, крепким забором обнесена. Постучали — ответу нет, только собаки лай подняли.
Перемахнул солдат через забор, а на него два страшенных пса накинулись. Солдат саблю выхватил и зарубил собак.
Потом ворота отпер:
— Заезжай, Петруша; хоть и не по сердцу жильё, а всё от ночи ухоронимся, да и харчами разжиться не мешает.
Только поднялись на крыльцо, как навстречу им старуха.
— Здравствуй, бабушка, приюти дорожных людей на ночь да дай чего-нибудь поужинать, — солдат говорит.
— Нет у меня ничего для вас, и ночевать негде, уходите, откуда пришли.
— Коли так, придётся нам, Петруша, самим поглядеть, что тут творится.
Зашли в горницу, на лавке девушка сидит.
— Собери, красавица, поесть, не даром просим, за деньги, — говор солдат.
Девушка в ответ только мычит да рукой показывает и приветливо улыбается.
— Видишь, Петруша, немая на печь да на сундук показывает.
Открыл солдат заслонку, вытащил из печки жареного гуся; открыл сундук, а там чего-чего нет: и ветчина, и масло, и заедки разные — всяких кушаньев и напитков на двадцать человек достанет.
Поужинали, солдат говорит:
— Хорошо бы теперь на боковую. Куда эта дверь ведёт? Подавай, бабка, ключ!
— Нет у меня ключа, — ворчит старуха.
Приналег солдат плечом, понатужился — с треском дверь размахнулась.
А в той горнице оружие разное: пистолеты, кистени, сабли, кинжалы.
Заглянул солдат в горницу, закрыл дверь, сам думает: «Вот оно что, не к добрым людям угодили. По всему видать, хозяева — разбойники».
А Петру только и сказал:
— Тут негде лечь, пойдём на чердак ночевать, там просторнее да и посветлее.
Разыскал солдат два снопа соломы. Поднялись по приставной лесенке на чердак.
— Ты, Петруша, видать, очень крепко умаялся, ложись первый, а я караульным останусь, потом я посплю, а ты покараулишь.
Пётр только успел лечь — сразу уснул как убитый.
А солдат примостился возле люка с саблей наголо.
Немного времени прошло — шум, свист послышался. Ворота размахнулись, слышно — трое верховых приехали. Переговариваются:
— Куда девку девать?
— Запри в чулан покуда, сейчас некогда с ней возиться.
В ту пору старуха вышла во двор, рассказывает:
— Приехали на одном коне двое каких-то, собак зарубили, в горнице хозяйничали как хотели.
— Где они?
— Спят на чердаке, — старуха отвечает.
— Ну и пусть спят, вот поужинаем и управимся с ними — век не проснутся.
Ушли разбойники в горницу, стали пировать, и скоро все захмелели.
Старший саблю взял.
— Ну-ка, пойду гостей проведаю.
Идёт по сеням, слышит — спят, храпят в два голоса на чердаке. Пётр спит, беды-невзгоды не чует, а солдат притворяется: храпит, будто тоже спит; сам весь подобрался, сидит над люком, и сабля занесена. Разбойник безо всякой опаски раз, раз по лесенке — и только высунулся, как солдат отсёк ему голову, словно качан капусты снял.
— Одним меньше!
А те два разбойника вино пьют, третьего ждут, дождаться не могут. Поднялся один, кинжал прихватил:
— Куда он там запропастился? Наливай, я сейчас ворочусь.
Идёт по сеням, пошатывается. Слышно, на лесенку вступил… Солдат и этому голову отсёк так же, как первому. Потом таким же манером и с третьим разбойником управился.
Стала заря заниматься, будит солдат Петра:
— Вставай, друг Петруша, вставай! Ты поспал, а я повоевал; пора в путь-дорогу отправляться.
Проснулся Пётр, стал спускаться вниз, увидал — разбойники валяются:
— Чего меня не разбудил, вдвоём-то бы легче справились.
— Мне не привыкать стать, со шведами сражался, управлялся, а эта пакость не устрашит. Знаешь поговорку: русский солдат в воде не тонет и в огне не горит.
В сенях встретила их немая, стала мычать и руками размахивать. Насилу догадались, про что она сказать хочет: «Старуха убежала из дому».
Потом повела к чулану, на замок показывает и топор солдату подала.
Сбил солдат замок, размахнул дверь — а там девушка, писаная красавица, связанная лежит.
Развязали, освободили девушку. Немая повела их на двор, указала на каменную плиту, знаками учит: «Подымайте, дескать».
Плиту подняли, а там ход в подземелье. Спустился солдат в тайник и видит богатства несметные: и серебро, и золото, и бархат, и парча, и каменья самоцветные.
Набрал солдат в походный ранец золота, сколько мог унести, набрал и для товарища мешочек золота, выбрался, плиту на прежнее место сдвинул.
— Ну, Петруша, станем коней седлать, ехать надо.
Оседлали четырёх коней, девушек обеих усадили, сами сели и поехали.
— Я человек походный, — солдат говорит, — а ты, Петруша, коли не женат, приглядись к девушке-то; красотой не обижена, да и отец у неё богатейший купец, сказывает — приданным наградит.
Усмехнулся Пётр:
— Там видно будет.
К вечеру добрались до столицы.
— Ну, вот что, служивый, у заставы мы расстанемся. Ты с девушками поезжай вот на такой-то постоялый двор, а я поеду знакомого разыскивать. Как разыщу, так дам тебе знать.
На том они и расстались.
Солдат привёз девушек на постоялый, двор, куда охотник указал. Заказали ужин богатый.
И только сели за стол, как вдруг к воротам подкатила карета, шестериком запряжённая. Карету конные солдаты окружают. Впереди офицер едет.
«Что такое? — солдат думает. — Уж не проведали ли, что я разбойников порешил да маленько разбойничьими деньгами попользовался?»
В ту пору как раз вошёл офицер и строго так спрашивает сидельца:
— Где тут такие-то постояльцы: солдат и с ним две девушки?
Сиделец дрожит, слова вымолвить не может.
«Так и есть, за мной,» — смекнул солдат и говорит:
— Я век по судам не хаживал и сейчас в полк тороплюсь, недосуг мне, а что до денег, так берите их, прах их возьми, мне на войне только лишний груз таскать.
— Ладно, ладно, не разговаривай, — приказывает офицер, — садитесь все трое в карету, там разберутся без нас!
Сел солдат с девушками в карету. Поехали.
Подкатила карета к царскому дворцу.
На крыльце генералов видимо-невидимо, и все к одному высокому повертываются, честь отдают, государем называют. А он обличьем всем — ну как есть вылитый вчерашний охотник Петруша.
Подозвал царь солдата:
— Ну, служивый, здорово! Узнаёшь меня?
Солдат стал во фрунт, вытянулся, глядит на царя, глазом не сморгнёт. Царь обнял солдата, подмигнул:
— Не робей, служба, при мне и чужеземные генералы не посмеют без вины батожьём бить.
— Ох, государь, — говорит перепугавшийся солдат, — я ведь с тобой по-простому говорил, а коли что и не так сказал, не вели казнить: лучше я на войне за отечество голову сложу.
Засмеялся Петр:
— Ты ведь сам говорил, что царь хоть крутенёк, да только с тем, кто в чём-нибудь провинился, а ты за твои мне услуги и не солдат теперь, а офицер. Будешь ротой командовать, а как шведов разобьем, высватаем тебе ту красавицу, что ты спас от разбойников. Коли у меня все солдаты такие молодцы, как ты, так мы шведов как пить дать разобьем.
— Ну что я за молодец, — солдат говорит, — у нас есть орлы, куда мне до них!
— А коли так, — смеётся царь, — тогда тебе недолго неженатому ходить: победа не за горами!
И правда, после Полтавской баталии Пётр произвёл солдата в полковники и сам гулял у него на свадьбе.
Отзывы о сказке / рассказе: