Николай Устинович — Пуд соли: Рассказ

1

Близ полудня небо прояснилось и снег, валивший чуть не сутки, перестал. Ветер тоже притих, но стал зато холоднее. Погода, как видно, «переламывалась» на мороз.

Иван Орлов, поеживаясь, приплясывал на хрустящем снегу. Прошло больше часа, как его сменил в шурфе Сеня Березкин — кудрявый насмешливый парень. Он сейчас, наверное, по привычке подтрунивал над кем-то, потому что снизу, с сорокаметровой глубины, сквозь дробный перестук молотов то и дело доносился его беззаботный смех.

«Им тепло, — с завистью подумал Орлов. — А тут все нутро леденеет…»

И от безделья он в который уже раз начинал осматриваться по сторонам, примечая годный для дров сухостойный листвяжник.

Лес в этих местах был корявый и редкий. Сказывались близость тундры, вечная мерзлота. Низкорослые, скрюченные лиственницы лепились на подветренных сторонах сопок, непонятно как цепляясь корнями за каменистую почву. В падях, у ключей, рос неприхотливый тальник, торчали приземистые елочки… Скуден был растительностью этот суровый край!

Орлову давно надоела угрюмая Широкая падь. Уже несколько недель бил он здесь с товарищами разведочный шурф, стремясь добраться до золотоносного слоя. Метр за метром вгрызались разведчики в вечную мерзлоту допотопными ручными бурами, а долгожданного слоя все не было. Сеня Березкин изощрялся в злословии, на все лады высмеивая первобытную «технику». Но слова оставались словами. Всем разведчикам, в том числе и Березкину, было хорошо известно, что большего в их положении иметь невозможно. Новый прииск испытывал острый недостаток в оборудовании. Оно было где-то в пути, а пока, чтобы не сидеть сложа руки, разведчики ушли в тайгу с ручными бурами. Следовало как можно быстрее установить точные границы недавно открытого мощного золотоносного слоя.

«Надо думать, последний шурф бьем, — решил Орлов. — На следующей точке уже скважину бурить будем».

Грузно ступая по мерзлым комьям поднятой из шурфа породы, он подошел к стволу и, склонясь, прокричал в темноту:

— Эй, Фома! Наверх!

Орлов услышал три условных удара по тросу бадьи. Это был сигнал подъема.

Заскрипел ворот, виток за витком наматывая трос. Бадья раскачивалась и крутилась, и чувствовалось, как Фома Кудряш, не допуская ее до стен шурфа, отталкивался рукой. Наконец у поверхности показалось бородатое лицо Кудряша. Покряхтывая, он ухватился руками за столб ворота и вылез из бадьи.

Щурясь от яркого света, Фома удивленно протянул:

— О-о!.. Ишь, как похолодало!

— Я совсем промерз… — поежился Орлов, торопливо садясь в бадью. — Вари обед. Будет готово — приходи поднимать… Ну, опускай!

2

В шурфе было почти совсем темно. Укрепленные на выступах бленды [Бленда — согнутое из жести приспособление для свечи.] скупо освещали полусогнутые фигуры разведчиков. Держа левой рукой бур, они правой размеренно били молотком по его верхнему концу. После каждого удара бур слегка поворачивался, скважина углублялась на какой-то миллиметр. И снова удар за ударом глухо звучали в трубе шурфа…

Орлов вылез из бадьи, похлопал рукавицами.

— Ну, как там наверху? — поинтересовался Антон Дергачев, бросая молоток и вытирая потное лицо. — Все снег валит?

Он с видимым наслаждением выпрямил свою статную фигуру, пошевелил широкими плечами и неизвестно чему улыбнулся, сверкнув золотым зубом.

— Нет, на мороз повернуло, — ответил Орлов. — К ночи, может, градусов на сорок ударит.

— Так что, Антоша, на свидание не сбегаешь, — вставил Сеня Березкин. — Как-никак, до прииска двенадцать километров…

Орлов, поняв намек Березкина, нахмурился. Действительно, слишком уж часто ходил Антон на прииск. И ходил не к кому-нибудь, а к его сестре Валентине. Как видно, любовь между ними завязывалась не на шутку, и это не совсем нравилось Ивану. Правда, ничего плохого он сказать про Антона не мог. Парень стройный, красивый, почти не пьющий… Но знали его на прииске очень мало, приехал он сюда совсем недавно. А чтобы человека узнать, надо с ним пуд соли съесть…

Промолчав, Орлов поднял молоток, взялся за бур и, стараясь скорее согреться, начал работать. Он бил по буру с таким ожесточением, что из-под молотка сыпались искры и скважина почти видимо подавалась вглубь.

Во время одной из коротких передышек Сеня Березкин сказал:

— Что-то, братцы, есть охота. Не время ли вылезать?

— Фома скажет, когда обед будет готов, — ответил Орлов. — К тому времени мы, пожалуй, стандарт [Стандарт — здесь: известное расположение скважин.] закончим.

— Нет, много еще бить, — покачал головой Сеня.

— А ты делай, как я, — похлопал себя по карману Антон — захватывай на всякий случай пару сухариков. Как передышка — погрызешь…

— И где только ты, Антон, премудрости такой научился? — промолвил Сеня. — Все у тебя обдумано, рассчитано, предусмотрено…

— Тайга научит… — буркнул Дергачев.

Все уже изрядно устали, но до конца скважин оставаясь совсем немного, и разведчики, каждый про себя, решили, что теперь уж до конца работы нет смысла подниматься из шурфа.

Первым закончил свою норму Орлов, за ним — Дергачев. Сене Березкину помогли добить скважину сообща и, присев у стен на корточки, начали не спеша закуривать.

— Что же Фома? — ни к кому не обращаясь, произнес Сеня. — Два обеда за это время можно было сварить.

— Да, долгонько он… — согласился Орлов. Вытащив из карманчика брюк часы, он поднес их к бленде и, словно не веря глазам, удивленно перевел взгляд на товарищей: — Без малого три часа прошло!..

— Придет… — не совсем уверенно проговорил Антон. В голосе его чувствовалось плохо скрываемое беспокойство.

Все умолкли, прислушиваясь. Несколько раз им казалось, что на поверхности раздавались шаги. Но время шло, а у ворота никто не появлялся. Ветер, видно, усилился, и над шурфом заклубилась дымком поземка. Мелкие, колючие снежинки с тихим шорохом сыпались на поднятые вверх лица разведчиков…

Закурили снова. Разговор не вязался. Каждый сидел в своем углу — насупленный, сердитый, едва сдерживая закипавшее бешенство.

Первым не выдержал Антон.

— Спит, сволочь! — выкрикнул он и ткнул каблуком кусок породы. — Дрыхнет, и до товарищей ему дела нет!

Всегда жизнерадостный Сеня Березкин, видимо, оценил положение. Нервозность — плохой спутник в трудных моментах!

— Что я вам расскажу, братцы! — беззаботно улыбнулся он. — Новый анекдот, хохот до упаду… Приехал, значит, в Москву американец, стал город осматривать…

— Нет, не может Фома уснуть, — не слушая Сеню, возразил Антону Орлов. — Не такой он человек! Боюсь за другое…

И он умолк, не высказав своих опасений.

Сеня, так и не досказав своего анекдота, стал что-то насвистывать. Орлов, еще раз щелкнув крышкой часов, покачал головой. Антон мрачно смотрел на носки своих сапог…

— Погасим две бленды… на всякий случай, — поднялся Иван. — Одной свечи хватит…

— Давайте не будем ждать этого случая! — тоже вскочил на ноги Березкин. — Трос в шурфе? В шурфе. Вот и вылезть надо по нему…

Орлов хотел сказать, что вылезть усталому человеку по тонкому тросу из сорока метрового шурфа крайне трудно, но промолчал. Если с Фомой что случилось, то надеяться можно было только на эту единственную возможность.

Между тем Сеня, сбросив телогрейку, подтянул вниз бадью и, ухватясь за трос, проворно начал подниматься вверх.

— Не торопись, — бросил ему вслед Орлов. — Береги силы.

Метров пятнадцать Березкин поднимался довольно быстро и легко. Потом, вероятно, он начал уставать и решил сделать передышку. С минуту он раскачивался на оцинкованном тросе от стены до стены, потом подтянулся еще на несколько метров — и вдруг начал скользить обратно. Судорожно цепляясь озябшими пальцами за «цинкач», он на одно мгновение задержался, но силы уже оставили его, и он соскользнул вниз.

Оказавшись в бадье, Сеня попытался было улыбнуться, но улыбки у него не вышло. Потирая оцарапанные ладони, он тяжело вздохнул и бессильно опустился в углу.

— Ну-ка, попробую я… — как бы про себя проговорил Антон и тоже снял телогрейку.

У Дергачева получилось еще хуже. Он хоть и не торопился и экономил силы, однако не достиг даже высоты, на какую поднялся Березкин. Спустившись в бадью, он так же, как и Сеня, без слов отошел в сторону.

— Выходит — мой черед… — сказал Орлов. — Трудновато в мои годы акробатикой заниматься…

— Ты, дядя Иван, сильнее нас двоих, — с надеждой проговорил Сеня.

Орлов взялся за трос широкими, мозолистыми руками, сжал его голенищами и, как будто без особых усилий, начал размеренно подниматься.

На полпути он передохнул и так же уверенно стал двигаться дальше.

— Вылезет!.. — радостно прошептал Березкин.

Но Орлов не вылез. До поверхности оставалось каких-нибудь семь-восемь метров, когда Иван вдруг начал стремительно скользить вниз.

Выйдя из бадьи, Иван опустил дрожащие руки и хрипло выдавил:

— Нету сил…

В напряженной тишине шурфа было слышно лишь его тяжелое, прерывистое дыхание…

И снова томительно потянулось время. Вверху, в светловатом квадрате, сквозь завесу поземки замерцали звезды.

— Он мог скользнуть в прорубь, когда пошел за водой, — нарушил наконец молчание Сеня, думая о Фоме. — Мог попасть в лапы медведя. Был слух — шатун в этих местах объявился…

— На сердце он в последнее время жаловался, — поддержал разговор Орлов. — Видно, начал сдавать мотор. Разрыв — он каждую минуту может произойти…

— И никто о нас раньше, чем через неделю, не вспомнит! — замогильным шепотом добавил Антон.

Он отвернулся в угол, и в полумраке было видно, как начали вздрагивать его широкие плечи.

— Хватит слюни распускать! — резко сказал Орлов. — Раз никто нам не поможет, значит, на себя надо надеяться. Бабьим причитаньем беде не помочь!

Антон опустил на колени голову, затих. С еле уловимым шорохом в шурф по-прежнему сыпались колючие снежинки.

3

Уйдя от шурфа, чтобы приготовить обед, Кудряш направился к стоящей невдалеке избушке. Эта низенькая, срубленная из толстых бревен избушка раньше служила временным пристанищем для охотников. Но с открытием прииска зверя распугали, и промысловики ушли в глубь тайги. Разведчики заняли покинутую избушку и были довольны этим случайным жильем: все-таки теплее и удобнее, чем в палатке.

У двери лежала припорошенная снегом груда нарубленных с вечера дров. Окинув дрова взглядом, Фома решил, что топлива на ночь не хватит и, пока варится обед, подрубить еще. Он вошел в избушку, взял ведро и отправился в падь за водой.

Прорубь успело с утра затянуть льдом. Фома разбил лед каблуком сапога, зачерпнул воды и стал возвращаться к избушке. Пока он шел, правый сапог все время скользил по проторенной тропинке. Попав на мгновение в воду, он сразу же обледенел, словно на него кто-то натянул прозрачный скользкий чулок.

Закрыв за собой дверь, Фома снова поднял поставленное у порога ведро и сделал два шага в глубь избушки. Тут с ним произошло то страшное, чего никак нельзя было предвидеть.

Правая нога Кудряша, на которую он в тот момент навалился всей тяжестью тела, вдруг провалилась в неведомо откуда появившуюся щель. Фома упал, выронил ведро, вода разлилась по полу. В колене что-то хрустнуло, кольнуло, и по всей ноге разлилась тупая, щемящая боль.

Фома сгоряча рванулся из неожиданной западни, но это ни к чему не привело. Ногу обожгло огнем, Кудряш застонал и снова стал на четвереньки.

Только теперь Фома понял, что с ним произошло. Пол избушки был сделан из тонких, немного стесанных сверху жердей. По концам они были крепко прибиты гвоздями к подложенным там бревнам. Жерди немного пружинили, и если бы вбивать между двумя из них клин, они бы разошлись в стороны. Роль такого клина и сыграл обледенелый сапог Фомы. Когда он стал между жердей, они раздались в стороны, образовалась довольно широкая щель, и в нее скользнула нога. Словно дуги капкана, жерди сдавили ногу выше щиколотки. А так как Фома при падении не то сломал, не то вывихнул ногу, вытянуть ее из щели силой было совершенно невозможно…

Обливаясь холодным потом, Кудряш стоял на четвереньках, не зная, что предпринять. Малейшее движение вызывало острую боль. Нельзя было опуститься даже на здоровое колено.

В отчаянии Фома стал оглядываться вокруг. Ему нужен был какой-либо предмет, который можно было бы засунуть в щель, еще больше раздвинуть жерди и освободить ногу. Но ничего подходящего под руками не оказалось: дрова он не успел занести в избушку, топор торчал в пне возле дров.

А между тем совсем недалеко, не далее двух шагов от его рук, под угловым топчаном лежал предмет, который мог спасти Кудряша. Это был старый, затупленный бур. Как подошел бы он сейчас для выполнения замысла Фомы! Но ни дотянуться до бура, ни подтянуть его каким-либо способом не представлялось ни малейшей возможности.

Фоме стало страшно. Он закричал, зовя на помощь. Кричал он долго и исступленно, хотя хорошо знал, что все это напрасно, что никто его не услышит и никто к нему не придет…

Наконец, охрипнув, Фома умолк. Казалось, вместе с голосом его покинули силы, и, если бы не удерживала страшная боль, он замертво рухнул бы на пол.

Дрожа и всхлипывая, Кудряш с затаенной надеждой смотрел в темнеющее окно, и по его рыжей бороде скатывались крупные слезы.

4
Пламя свечи, потрескивая и колеблясь, скупо освещало шурф. На мерзлых стенах застыли уродливые тени разведчиков. Березкин то и дело поглядывал вверх: он еще не потерял надежды на возвращение Фомы. Орлов, нахмурясь, сосредоточенно о чем-то думал. По тому, как он удобно привалился спиной к стене, вытянув ноги и руки, можно было понять, что он отдыхает перед новой попыткой подняться по канату. Дергачев, по-прежнему отвернувшись в угол, что-то украдкой жевал.

— У тебя, Антон, говоришь, сухари были? — произнес Иван. — Пока не ешь. Еще неизвестно, сколько нам тут сидеть. Может быть, по крошке делить придется…

— Нет у меня никаких сухарей! — хмуро и неохотно ответил Дергачев.

— Нет у него сухарей, — невесело усмехнулся Сеня. — Это он камешки грызет.

— А вам кто не велел взять! — визгливо, со злобой выкрикнул Антон. — Мастера чужим распоряжаться… Плевал я на ваши приказы!..

Дергачев скверно выругался.

— В-вот ты какой!.. — изумленно выпучил глаза Сеня.

А Орлов даже не нашелся что сказать. Поведение Антона настолько противоречило таежным традициям товарищества и взаимной выручки, что истерические выкрики Дергачева показались Ивану вначале нелепым, неуместным комедиантством.

— Д-да!.. — процедил наконец сквозь зубы Орлов. — Давно я таких гнид не видывал…

Антон молчал. Он сжался весь в комок, словно ожидал нападения.

Иван начал нервно скручивать цигарку. Руки его тряслись, махорка сыпалась на колени. Прикурив и несколько раз глубоко затянувшись, Орлов растоптал папироску каблуком и обернулся к Березкину:

— Попробую я, Сеня, еще раз… Больше ждать нечего.

— Попробуй, дядя Иван! — встрепенулся Березкин. — Ведь ты не добрался самую малость.

Орлов стал на борта бадьи, поднял вверх руки и повис на канате. Так же как и в первый раз, он начал подниматься неторопливо и размеренно.

«Годы не те… — мелькали у него в голове обрывки мыслей. — Когда-то на семьдесят метров на спор поднимался… Надо одолеть… одолеть…»

На полпути Иван сделал передышку. Прижавшись щекой к обжигающему холодом канату, он чувствовал, как за воротник, на разгоряченное тело, сыплются колючие снежинки.

«А ну еще!.. — бодрил себя Орлов. — Еще столько же! Даже меньше…»

И он упрямо, стиснув зубы, вскидывал и вскидывал вверх немеющие руки…

На лбу выступил обильный пот, скатился на ресницы, попал в глаза. Продолжая подниматься, Иван зажмурился, на секунду ткнулся лицом в рукав.

«Скоро!.. Скоро!..» — стучало в голове.

И в самом деле, в лицо вдруг пахнуло холодным ветром. Орлов посмотрел вверх. Вот они — рама и ворот! Три метра… Два с половиной… Поверхность!

Вцепясь мертвой хваткой в «цинкач», Иван висел над центром шурфа. Он мог бы достать рукой до толстой лиственничной рамы, но для этого нужно было на одно мгновение оторвать руку от каната…

Как это произошло, Иван помнил плохо. В памяти осталось лишь чувство облегчения от сознания, что теперь под руками толстый четырехгранный брус, что ноги упираются в неровности стенки шурфа.

Нащупав носком сапога надежный выступ на стене, Орлов, напрягая последние силы, еще раз подтянулся вверх. Брус оказался под его грудью. В следующий момент Иван выбросил на поверхность ногу и перевалился через раму.

Тут силы окончательно покинули Орлова: он не мог подняться на ноги и ползком отодвинулся подальше от шурфа.

Лежа ничком на земле и жадно хватая ртом снег, Иван блаженно улыбался. А в шурфе, как в огромной трубе, гремели радостные крики Сени Березкина:

— Вы-ылез! Вы-лез!..

5

Рано утром Орлов провожал в больницу Фому Кудряша. Закутанный в доху, он лежал на сделанных из лыж нартах, и Сеня Березкин прилаживал к ним лямку.

— Значит так, — напутствовал Иван Березкина. — Довезешь до восьмой партии, коня у них возьмешь. Если коня на месте не окажется, свяжешься с прииском по рации, пусть срочно вышлют транспорт. Понял?

— Понял, дядя Иван! — тряхнул чубом Сеня.

— Ну, а ты, Фома, с выпиской не торопись, — склонился над Кудряшом Орлов. — Знаю я твой характер… Доктора — они зря держать не будут. Выздоровеешь окончательно, тогда и на работу просись…

Иван попыхтел папироской, грузно потоптался по снегу и, хмурясь, вполголоса добавил:

— Просьба у меня к тебе, Фома, будет… Вызови к себе в больницу по телефону сестру мою, Валентину. Ну, и… расскажи, значит, про Антона… Не подходит такой человек в нашу родню! Так и скажи: Иван, мол, пуд соли с ним доел.

— Сказать-то я скажу, — ответил Фома, глядя Орлову в глаза, — да ведь нынче молодежь не очень-то любит советы слушать…

— Не-ет, дядя Фома! — лукаво подмигнул Кудряшу Сеня. — С чем другим, а уж с подлостью Валя не помирится. Правильная девушка! — Березкин загадочно улыбнулся и вдруг захохотал: — Хотелось бы мне видеть, как покажет она Антоше от ворот поворот!

— Ты бы помолчал, что ли… — недовольно поморщился Орлов.

— Молчу, дядя Иван! Молчу…

Сеня накинул на грудь лямку, и нарты, скрипя, заскользили по снежным застругам.