ЦЗЮЙ У ДОБЫВАЕТ ВОЛА
Вы помните, что утром этого же дня, когда учитель Ю Ши ел кашу в деревне Ваньцзяцунь, а торговка грибами Хо Нюй нашла бесчувственного Цзеба внизу оползня, советник Цзюй У бежал из своего дворца от гнева наследника яньского престола. До этого дня ему не часто приходилось ходить пешком, поэтому он не мог знать, что в соломенных сандалиях с пеньковыми завязками ходить легче, чем в шелковых туфлях с высоко загнутыми носками. Не успел он выйти из города, как ему показалось, что у него слегка припухают пятки. Он гневно взглянул на свои ноги, но тотчас вновь предался размышлениям.
В его голове, всегда такой ясной, где мысли текли плавно, как широкие реки, сейчас словно бушевал водоворот. Мысли проносились вихрем, как обрывки разодранных облаков, ни одной он не мог схватить и удержать. То думал он, что покинул могилы предков и их великолепный дом. То вставали перед ним изуродованные останки сына. «Кто продолжит мой род?» — в отчаянии думал он и сам себя обвинял в происшедшем несчастье. Если бы он больше наказывал, чаще отказывал, быть может, мальчик вел бы себя скромней, не задевал постоянно всех встречных, и был бы жив сейчас. То он пытался себе представить, как будет жить дальше. «Куда я иду?» — восклицал он и не мог ответить.
К этому времени каждый шаг отдавался в теле такой резкой болью, словно он ступал по остриям ножей. Он было остановился, но, испугавшись, что еще недалеко отошел от столицы и сейчас нагонят его и схватят слуги наследника, снова заковылял дальше.
«Пойду ли я на юг или на север, — размышлял он, — такой человек, как я, в чье ухо государь шептал свои тайны, — всюду желанный гость. Рука наследника достает до облаков, но чем скорее меж нами лягут горы и воды, тем вернее удастся мне скрыться. Но как же скорее, когда я плетусь, как черепаха! О мои ноги! Так где же мне искать себе убежища? Всего ближе северо-западная граница и кочевья гуннов. Проклятый наследник, наглый мальчишка, смеет грозить человеку, подобному мне! Я укажу варварам перевалы и проходы, недостаточно защищенные, через которые они смогут ворваться в страну Янь, и способы, как овладеть столицей. Но они сожгут мой дворец вместе со всем городом… Глупец! О каком дворце я жалею? Ведь я бежал, у меня нет дворца! Дойду до обочины дороги и сяду. Нет моих сил! Но не следует забывать, что люди от природы коварны и злобны. По-волчьи заглатывают, как тигры захлебываются. Эти варвары не знают никаких законов. Возможно, что, воспользовавшись моими советами, они вместо награды с живого сдерут с меня кожу. Если так жгуче болит лопнувшийпузырь на ноге, насколько же сильней будет гореть все тело!»
Тут он вспомнил, как сам не раз, выспросив все, что можно, у предателя, отдавал его в руки палачам. «Нет! Нет! — воскликнул он мысленно. — Нельзя идти к гуннам. Если они не казнят меня, то, возможно, обратят в рабство и с колодкой на ногах заставят пасти свои стада. Если бы циньский ван не победил Чжао, я мог бы бежать туда, как сделал до меня дед моего привратника, который былиз более знатного рода, чем я. Как — моего? Нет у меня ни привратника, ни ворот. Остается мне броситься к ногам циньского вана. Пусть далек путь в Цинь, но чем скорее я на него сверну, тем ближе будет цель».
С этими словами он решительно повернул на юго-запад. Мы не будем подробно рассказывать, как он то шел, то останавливался, то присаживался на обочину дороги, то снимал, то вновь натягивал, то вывертывал свои носки, сшитые из белой шелковой ткани, как он то кряхтел, то плевал, то стонал. Ничто не помогало. Наконец, совсем измученный, он решил продолжать дальнейший путь верхом. Это было мудрое решение, но, на его беду, до этого дня ему ни разу ничего не приходилось ни добыть, ни покупать самому. До сих нор достаточно было выразить желание или отдать повеление, и оно тотчас исполнялось, а почему и каким образом, сиг не знал и не любопытствовал.
Долго ему ждать не пришлось. Он увидел красивого золотисто-желтого мула с изящно раскинутыми в сторону ушами, что указывало на добрый нрав. На муле ехал верхом почтенный, но еще молодой толстяк в головной повязке, уложенной ведром, как носят ученые люди. На нем был халат нежного цвета неспелых яблок, а в руке он держал деревянный веер в виде листа с ценной костяной ручкой…
Цзюй У выступил вперед, положил руку на седло, другую протянул к поводьям и сказал:
— Сходите и помогите мне сесть на этого мула.
Толстяк сперва вытаращил глаза, а потом с воплем: «Ах ты, разбойник, что выдумал!» — ударил Цзюй У ручкой веера в переносицу, чуть навек не лишив его зрения.
Цзюй У невольно схватился руками за лицо, а толстяк продолжал колотить его по лбу и по носу и кричать:
— Ах, мошенник! Ах, бездельник! Жаль, что тебя еще не заклеймили! Вот я поставлю на тебе свое клеймо!
В последний раз ткнув Цзюй У в щеку, он стегнул мула своим веером и ускакал, а Цзюй У, утирая кровь подолом халата, возмущенно подумал:
«Какая невоспитанная скотина! На вежливую речь отвечает толчками! Не могу понять, за что он так разозлился и что я сделал ему дурного? До сих пор, когда я хотел сесть на коня, мне кланялись и держали стремя. Быть может, этот глупец не понял, кто я, потому что я без свиты и нет со мной телохранителей, и некому стегнуть его длинным бичом? Но, если люди, едущие по дорогам, не могут понять мои приказания, придется самому проучить их, хотя это и ниже моего достоинства».
Он выбрал толстую ветку на придорожном дереве, сломал ее и еще не успел оборвать всех листьев, как на дороге показались два осла. Один из них был худ и взъерошен, а другой хорошо упитан, с лоснящейся шкурой. Цзюй спокойно подошел к этому ослу, ударил его хозяина палкой по голове и сбросил наземь. Потом он крикнул ехавшему позади слуге:
— Поддержи мне стремя!
Но слуга, выхватив палку у него из рук, обломал ее о его бока, бросил в него обломки, помог своему хозяину взобраться в седло, и оба ускакали. А Цзюй У остался лежать на дороге, не в силах ни подняться, ни сдвинуться, весь покрытый синяками и ссадинами.
Прошло немного времени, и над лежащим в пыли Цзюй У склонилась унылая морда старой кобылы и длинное тощее лицо ее владельца. Это был хозяин постоялого двора, возвращавшийся из города с покупками. Цзюй У очень не понравился запах дешевых кушаний, которыми пахли руки этого человека. Все же он позволил поднять себя, усадить в тележку и отвезти на постоялый двор.
Здесь хозяин обмыл и перевязал раны Цзюй У, поместил его в маленькой комнатке и побежал хлопотать по хозяйству. Он велел жене поймать утку, плававшую в пруду, сам поскорейпринялся раскатывать тесто, сынишку послали к знакомому рыбаку узнать, нет ли случайно живой рыбы. Маленькая дочка искала, не снесла ли курица яйцо. В общем, обед получился на славу. Было подано пять мисок и четыре блюда, то, что называется — пять озер и четыре моря. Цзюй У немного поел, подумав про себя:
«Неужели у этих бедняков всегда такая нищенская еда?»
Пусть читатель не удивляется, что Цзюй У все казалось непривычным и странным. Ведь до сих пор приходилось ему путешествовать только в свите наследника со всем двором, когда на ночь останавливались в нарочно выстроенных павильонах, а обедали в тени роскошных шатров, где на коврах были расставлены сотни тончайших кушаний. В тех редких случаях, когда Цзюй У случалось путешествовать одному, его сопровождала свита слуг, поваров посылали вперед, чтобы заранее все приготовить к его приему. Каково же теперь было Цзюй У в жалком постоялом дворе!
Все же он понял, что хозяин старается угодить ему, а так как он считал, что добродетель следует награждать, то утром снял с руки кольцо и протянул его хозяину. Тот, растерявшись от щедрого дара, взмолился:
— Господин, это кольцо для меня слишком драгоценно. Могут подумать, что я его украл. Лучше заплатите мне за ночлег и еду, которые не стоят и сотой доли цены этого кольца.
— Чем же ты хочешь, чтобы я тебе заплатил? — спросил Цзюй У.
— Тем, чем все платят: деньгами. Двумя — тремя монетками, отлитыми в виде халата или ножа. Вот такими. — И он вытащил из кошелька, привязанного к поясу, одну длинную и одну квадратную монету.
Цзюй У покраснел от смущения, и это тоже случилось с ним впервые в жизни. Убегая из дому, он и не подумал о деньгах и не взял их с собой, а оставаться должником простого мужика ему не хотелось. Но хитрый хозяин сообразил, что у этого господина с богатыми кольцами и без гроша денег, наверное, на душе тайна. По правде сказать, пришло ему на ум, не приютил ли он у себя грабителя и вора, обокравшего какой-нибудь знатный дом. И, естественно, он подумал, что хорошо бы поскорей избавиться от такого гостя и его подарков и что гость, наверное, сам стремится убраться подальше. Поэтому, низко поклонившись, он заговорил:
— Господин, мой сосед продает очень хорошего осла. Правда, он немного некрасив и посмотришь на него, так скажешь, что он не осел и не лошадь, но внешность обманчива, а осел этот вынослив и такой быстроходный, что, сев на него, вы и не заметите, как перейдете реку Ишуй…
— Стой! — крикнул Цзюй У. — Откуда ты знаешь, что я собираюсь перейти границу?
— Ничего я не знаю и в мыслях не держу, — ответил хозяин, — а если что узнаю, так тотчас позабуду. А говорю я про осла к тому, что мой сосед в обмен на кольцо отдаст вам осла и немного денег в придачу, так что вы и со мной расплатитесь, и еще вам на несколько дней хватит.
Это предложение очень понравилось Цзюй У, и вскоре он уже ехал к реке Ишуй. Здесь он в последний раз поел на родной земле, принес жертву дорожным богам и тоскливым взглядом простился со страной, где жили его предки и погиб его сын, где остались его богатство и знатность.
Он переправился через реку вброд и очутился в стране Чжао.
Весь следующий день он ехал по унылой и опустошенной местности. Здесь прошли победоносные войска Цинь, все сжигая и истребляя на своем пути. Поля были вытоптаны, деревни разрушены. Не видно было ни людей, ни скота. Изредка из расщелины в земле подымался слабый синеватый дымок. Там кто-то скрывался в землянке среди могил и на жалком огне из бобовых стеблей варил пригоршню бобов, роняя в горшок соленые слезы. Один раз из ямы вылезла женщина, худая, будто тело у нее было не из мяса и костей, а из пыли и тумана. Она долго бежала за ослом, протягивая руку, пока Цзюй У, обернувшись, не крикнул:
— Уходи! Твой вид оскорбляет мои глаза, а голос разрывает мне уши!
— Господин! — забормотала женщина. — Как мне варить кашу, когда нет крупы? Чем кормить детей, когда нет каши?
Цзюй У погнал осла рысью, и она отстала.
До самого вечера ему не встретился ни постоялый двор, рде он мог бы отдохнуть, ни поместье, где можно было бы просить о гостеприимстве. Осел устал, то и дело спотыкался и останавливался, так что приходилось слезать с него и тянуть его за поводья. Дорога шла в гору. Солнце село за ее вершиной. Впереди начинался лес. Цзюй У привязал осла к высокой сосне, одиноко росшей на опушке, а сам лег, прислонившись головой к ее корням. Он уже собрался заснуть, как вдруг увидел, что вдали загорелся огонек, а за ним другой, еще и еще. Цзюй У вскочил, отвязал осла и потянул его за поводья. Осел уперся и закричал:
— И-a!
И, будто в ответ на этот крик, послышались удары в медные тазы, огни замелькали между ветвей, а испуганный осел кричал все громче:
— И-а! И-а! И-а!
ПИРУШКА НА ПОЛЯНЕ
Мы остановились на том, что осел кричал, медные тазы гудели, а огни мелькали в лесу, приближаясь и отбрасывая чудовищные тени. Цзюй У стоял, не смея двинуться, как вдруг из леса выскочило несколько человек с факелами в руках. При виде Цзюй У они было остановились, но потом схватили его за руки и закричали:
— А где же караван? Не сопротивляйся, не то смерть! А где остальные? Почему ты один?
Мгновенно успели они стянуть все кольца с его пальцев, содрать пряжки с головной повязки, стащить халат, сорвать пояс, опустошить корзинку с дорожной провизией и увести осла. Было это все проделано с такой молниеносной быстротой, что Цзюй У не успел и рта раскрыть, а уже стоял нагой, как мать родила, и с пеньковой петлей на шее. Тут бы ему и умереть бесполезной смертью, но вдруг на опушку выбежал худой, юркий человек, на вид лет сорока, в халате из легкого золотистого шелка с полами, заткнутыми за пояс. Он где-то потерял свою головную повязку, и длинные черные волосы развевались, словно конский хвост в бурю и в ветер. Сам он в свете факелов был похож на язык пламени, так он кидался в одну и в другую сторону, метался на месте и подскакивал от злости. Раздавая направо и налево затрещины и подзатыльники, он визжал:
— Ах, безглазые черви, слепые слизняки! Что же вы, одного осла приняли за целый караван? Не умеете отличить, как ревет верблюд и как завывает осел? Ах вы, негодяи, лодыри, бессмысленные скоты! Зажгли сто факелов, забили в сто тазов, чтобы испугать одного человека! Ах вы, чурбаны беспонятливые, чурки бесчувственные! На что вы годитесь? Этого одного можно было поймать исподтишка, невзначай и в темноте, а то и вовсе дать ему пройти своей дорогой, чтобы из-за малой добычи не потерять большую! А вы сдуру себя обнаружили, и теперь караван, который мы поджидаем третьи сутки, уж почуял нашу засаду и улепетывает кружным путем. Олухи вы этакие! Когда теперь вторично дождешься такой добычи, какую сулил нам захват этого каравана! Следовало бы накостылять вам шеи и изодрать палками спины! Только и бить вас, больше вы ни на что не годны! Когда теперь опять дождешься добычи в этой разоренной стране? И то мы удивлялись, что караван выбрал этот путь. Только тем и можно это объяснить, что купцы давно не были в Чжао и не знали, как циньские войска все здесь разграбили. А другие купцы, наверное, уж про то услыхали. Теперь уж никто этим путем не пойдет, и придется нам умереть с голоду или наняться куда-нибудь в сторожа и охранники. Еще пожалеете о вашей вольной жизни, когда награбленное добро делили поровну, ели мяса сколько влезет, а вино пили, пока оно обратно не переливалось через край. Ах вы, скоты, дрянь этакая! Недостойны вы быть разбойниками!
— Эх, начальник! — ответил ему пожилой разбойник. — Отдался ты на волю своему языку, говоришь бестолковые слова. Речь у тебя впрямь подобна водопаду, но лучше бы тебе помолчать, а то как бы не прорвало тебе рот от громкой ругани. Язык истреплешь и губы обожжешь такой бранью.
— Стой, стой! — прервал его удивленный атаман. — Kaк ты смеешь так говорить со своим начальником?
— Я и не то посмею, — ответил разбойник. — Все мы равны, все мы вольные люди. Сегодня тебя выбрали в атаманы, завтра выгоним. Эй, послушай меня, Шу-янь! Это верно, что сперва мы приняли этого человека за купца и думали, что он едет с караваном. Но смотри, сколько мы нашли на нем драгоценностей, — у ста купцов столько не найти.
Между тем Цзюй У надоело стоять голому и дрожать от холода, и он, в свою очередь, закричал:
— Долго я буду стоять и мерзнуть? Сейчас же подайте мне теплую одежду!
Никто не ожидал такой дерзости от пленника, и атаман спросил в удивлении:
— Кто ты такой, что так разговариваешь?
— Я советник государей и наставник наследников, — гордо ответил Цзюй У, — и не постигни меня немилость моего повелителя, я бы не стал разговаривать с таким сбродом.
— Подожди называть нас всякими словами, — сказал атаман. — Лучше подумай, что ты теперь предпримешь, когда ты гол и наг. Даже если мы не вздернем тебя на сук, под которым ты стоишь, все равно ты умрешь от голода и холода. Не лучше ли тебе присоединиться к нашей шайке? Мы давно хотели найти ученого человека, который знал бы законы и мог нам посоветовать, как поступать в тех случаях, когда оружие бессильно и сила беспомощна. Без денег, без одежды и без твоего осла тебе не добраться туда, куда ты стремишься, а у нас ждет тебя привольное житье. Мы будем держать тебя в уважении, и ты будешь сидеть рядом со мной, атаманом Шу-янем. Подумай об этом.
— Подумай об этом, — сказал пожилой разбойник. — Мы будем почитать твою ученость и заботиться о твоей мудрости. Это так же верно, как то, что меня зовут Лан-синь.
— Человек от природы коварен, ленив и злобен, — сказал Цзюй У. — Необходима вся сила и строгость законов в постоянной борьбе с его низкими инстинктами. Во имя закона пусть погибнет мир. Но я вижу, что в этой погибшей стране некому издавать законы и некому следить за их исполнением. Единственный закон, которому здесь подчиняются, — грубая сила. Мне остается только принять ваше предложение.
— Сразу видать мудреца! — воскликнул Шу-янь. — Что ни слово, то жемчужина! Жаль, что непонятно. Но чем непонятней, тем ученей! Скажите мне ваше почтенное имя, и мы отпразднуем небольшой пирушкой ваше согласие вступить в нашу шайку. Сам я знаменитый атаман Шу-янь, что значит «Глаза крысы», хоть верней было бы назвать меня Крысиным зубом, потому что нет того кошеля, чьи бы завязки я не перегрыз. А вот это мой помощник Лан-синь — Волчье сердце. Достаточно взглянуть на его рожу, чтобы увидеть, как подходит ему его кличка… Но ночь свежа, прошу вас одеться.
Тотчас Цзюй У вернули его одежды и даже драгоценный пояс и нефритовые заколки. Одеваясь, он то и дело останавливался и встряхивал головой, думая, что он все еще спит под сосной и ему только привиделось, что из советника наследника престола стал он советником разбойничьего атамана. Дружеский толчок Шу-яня убедил его, что все это происходит наяву, и все вместе они удалились в глубь леса, где на полянке был разложен костер. Атаман распорядился, чтобы зарезали барана и прикатили бочки с вином.
В это время прибежал дозорный разбойник и сообщил, что караван, которого ожидали три дня, прошел стороной и сторожить больше нечего. Таким образом, ничто не мешало веселью.
Здесь кончается эта глава, но пусть читатель не думает, что все разбойники — злодеи и что Цзюй У прав, осуждая человеческий род. Судьбы людей различней, чем цвета радуги. Кто знает, какие превратности разлучили этих людей с их семьей и землей и загнали их в темный лес? Одного довел до отчаяния несправедливый судья, поверивший ложному доносу богатого соседа, которому приглянулся клочок земли бедняка. У другого вся семья сгорела в хижине под смех циньских воинов, поджегших деревню. У этого солдаты угнали жену, на которой женился он совсем недавно и прожил с ней всего девять — десять дней. А вон того ограбили эти же разбойники, и он не посмел без хозяйских денег вернуться к себе и неволей сам примкнул к шайке.
Но довольно о них. Сейчас попрошу вас снова перенестись в Янь, где произойдет действие следующей главы.
Отзывы о сказке / рассказе: