— Да,- продолжала она.- Если бы вы больше интересовались светом и меньше своими цветами, то знали бы, что и приданое, и надежды, которые вы лелеяли, пестовали, растили, выхаживали,- все это будет вот-вот сорвано рукой хитреца.
— Сударыня!
— Да! Ни у кого в городе нехватит мужества открыть вам глаза и тем самым отважиться на разрыв с председателем. Но я здесь чужая, я скоро переселюсь в Париж, мне поможет этот молодой человек. Так вот говорю вам, что преемник Шенеля официально просил руки девицы Клэр Бландюро от имени молодого дю Ронсере, которому отец и мать дают пятьдесят тысяч экю. Фабиеи обещал при этом сделаться адвокатом и добиваться назначения на должность судьи.
Старик уронил горшок с кактусом, который собирался показать герцогине.
— О мой кактус! О мой сын! Мадмуазель Бландюро!.. Ну вот… Сломался цветок кактуса!
— Да нет же, все еще можно поправить,- сказала, смеясь, г-жа Камюзо. Хотите видеть сына через какой-нибудь месяц в судейском кресле? Мы скажем вам, как взяться за дело.
— Пройдите сюда, сударь, посмотрите мою герань. Это сказочное зрелище — она теперь как раз в цвету. Зачем,- спросил Блонде у г-жи Камюзо,- вы говорите со мной обо всех этих делах в присутствии вашего двоюродного брата?
— Все зависит от него,- быстро ответила г-жа Камюзо.- Забудьте и думать о назначении вашего сына, если вы когда-нибудь обмолвитесь об этом молодом человеке.
— О!
— Этот молодой человек — редкостный цветок.
— А!
— Это герцогиня де Мофриньез, посланная королем, чтобы спасти молодого д’Эгриньона, которого вчера арестовали по обвинению в подлоге. Жалоба подана дю Круазье. Герцогиню поддерживает министр юстиции, и все, что она обещает, будет выполнено.
— Кактус уцелел! — сказал судья, подвергавший тщательному осмотру драгоценное растение.- Да, так что вы говорите?..
— Посовещайтесь с Камюзо и Мишю. Постарайтесь побыстрее замять это дело,- и сын ваш будет судьей. Это назначение подоспеет вовремя, оно позволит вам положить конец интригам, которыми дю Ронсере оплел семью Бландюро. И не заместителем судьи будет ваш сын, а кое-чем получше: он еще до конца года станет преемником Камюзо. Сегодня приезжает королевский прокурор, и Соваже придется выйти в отставку ввиду позиции, занятой им в этом деле. Мой муж предъявит вам в суде документы, которые устанавливают невиновность графа и доказывают, что вся история с подлогом — ловушка, расставленная для Круазье.
Старик судья вошел в своего рода олимпийский цирк, на уступах которого расположились шесть тысяч цветочных горшков с геранью. Он поклонился герцогине и сказал:
— Сударь, если то, чего вы добиваетесь,- законно, все будет сделано.
— Сударь,- ответила герцогиня,- передайте завтра же ваше прошение об отставке Шенелю, и я даю вам слово, что через неделю ваш сын получит назначение. Но прежде переговорите с королевским прокурором, пусть он подтвердит вам мои слова… Вы, юристы, свои люди, вам легче будет столковаться между собой. Но скажите ему, что герцогиня де Мофриньез дала вам слово. Прошу вас никому не говорить о моем приезде,- добавила она.
Старик поцеловал руку герцогини и, безжалостно срезав самые прекрасные цветы, подал ей букет.
— О нет, что вы! Преподнесите их лучше госпоже Камюзо,- воскликнула герцогиня.- Это выглядело бы противоестественно: цисты в руках молодого человека, идущего под руку с хорошенькой женщиной!
— Прежде чем отправиться в суд,- сказала Блонде г-жа Камюзо,- пойдите к преемнику Шенеля и выпытайте у него правду о предложении, которое он сделал родителям Клэр Бландюро от имени господина и госпожи дю Ронсере.
Старик судья, пораженный двуличием председателя, неподвижно стоял у ограды и глядел вслед двум своим посетительницам, которые почти бегом направились домой, выбирая наименее людные улицы. Здание, которое он целых десять лет с таким трудом возводил для любимого сына, рушилось у него на глазах. Возможно ли это? Он заподозрил какую-то каверзу и поспешил к преемнику Шенеля.
Ровно в половике десятого, перед самым началом заседания, заместитель председателя суда Блонде, следователь Камюзо и старший помощник судьи Мишю уже были в совещательной комнате; тотчас после прихода Камюзо и Мишю, которые явились вместе, старик судья запер дверь.
— Что ж это, господин заместитель председателя, сказал Мишю,- господин Соваже, оказывается, отдал предписание об аресте графа д’Эгриньона, не поставив в известность прокурора? Он потворствует каверзам какого-то дю Круазье, врага правительства! Да это что называется — шиворот на выворот. Председатель в свою очередь уезжает и тем самым приостанавливает следствие! А нам ничего и неизвестно об этом процессе! Уж не собираются ли они связать нам руки?
— Впервые слышу об этом деле,- сказал Блонде, весь кипевший при мысли, что председатель обхаживает Бландюро.
Преемник Шенеля, приверженец дю Ронсере, попался на удочку, которую закинул старик судья, чтобы выведать у него правду, и рассказал все, как было.
— Хорошо еще, что мы уведомляем вас об этом, уважаемый коллега,- сказал Камюзо Блонде,- иначе не видать бы вашему сыну ни судейских лилий, ни мадмуазель Бландюро.
— Мой сын и его женитьба здесь ни при чем,-отозвался судья.- Речь идет о графе д’Эгриньоне: виновен он или нет?
— По-видимому,- сказал Мишю,- деньги были переданы Шенелем госпоже дю Круазье. Из простого нарушения формальностей создали преступление. Если верить жалобе, молодой человек отрезал конец письма с подписью дю Круазье и превратил его в чек на банк Келлеров.
— Неосторожность! — вставил Камюзо.
— Но если дю Круазье получил деньги, почему же он подал жалобу? — спросил Блонде.
— Он еще не знает, что деньги были переданы его супруге, а быть может, просто прикидывается,- сказал Камюзо.
— Месть провинциала,- ввернул Мишю.
— И все-таки это походит на подлог,- возразил старик Блонде, у которого никакая страсть не могла замутить чистоту судейской совести.
— Вы полагаете? — сказал Камюзо.- Но если даже допустить, что граф не имел права предъявлять чек за подписью дю Круазье, здесь не было подделки подписи. Но он счел, что это право у него есть: ведь Шенель уведомил его, что деньги внесены.
— Тогда где же здесь подлог? — спросил Блонде. Сущность подлога по гражданскому законодательству — это нанесение материального ущерба другому лицу.
— Если даже придерживаться толкования дю Круазье,- продолжал Камюзо,то ясно, что граф просто воспользовался чужой подписью с целью получить деньги у банкира вопреки распоряжению дю Круазье не предоставлять ему дальнейшего кредита.
— Ну, это уж, господа, по-моему, сущие пустяки, мелкая придирка,произнес Блонде.- Ведь деньги были внесены. Графу д’Эгриньону, пожалуй, следовало бы дождаться чека, но поскольку ему срочно понадобились деньги, он их… Полноте! Месть, расходившиеся страсти — вот что такое ваша жалоба. По мысли законодателя, подлог возникает там, где существует намерение присвоить себе чужие деньги,- воспользоваться какой-либо выгодой, не имея на то права. Здесь мы подлога признать не можем: ни в римском, ни в современном законодательстве мы не найдем для этого никаких оснований — в рамках гражданского права, разумеется, так как в этом деле нет ни подделки официального документа, ни подделки подписи должностного лица. Частное право связывает подлог с намерением совершить кражу, а какая же здесь кража? Но в какие времена мы живем, господа! Председатель суда покидает город, чтобы затянуть следствие, которое должно было бы уже закончиться! Я только сегодня раскусил этого господина — нашего почтенного председателя, но отплачу ему за свою ошибку и даже с процентами за просрочку. Пусть отныне сам пишет свои решения. Вы должны, господин Камюзо, действовать со всей возможной быстротой.
— Да. Я считаю,- сказал Мишю,- что недостаточно выпустить графа на поруки, надо немедленно снять с него обвинение. Все зависит от допроса дю Круазье и его жены. Вы можете их вызвать в суд во время заседания, господин Камюзо, допросить до четырех часов, составить доклад сегодня вечером, а завтра, еще до заседания, мы все обсудим.
— Во время прений сторон мы решим, как нам действовать дальше,- сказал Блонде следователю.
Трое судей облачились в свои мантии, и заседание началось.
В полдень епископ вместе с мадмуазель Армандой прибыл в отель д’Эгриньон, где уже находились Шенель и г-н Кутюрье. После краткого совещания между прелатом и духовником г-жи дю Круазье, последний поспешил к своей духовной дочери.
В одиннадцать часов утра дю Круазье получил повестку: ему предлагалось явиться между часом и двумя в кабинет судебного следователя. Он пришел в суд, охваченный вполне понятной тревогой. Председатель, который не мог предвидеть ни приезда герцогини де Мофриньез, ни близкого возвращения королевского прокурора, ни внезапного сговора трех судей, не позаботился наметить для Круазье план действий на случай, если начнется следствие. Оба не ожидали такого быстрого развития событий. Круазье поспешил явиться в суд, чтобы узнать, как настроен Камюзо. Ему пришлось давать показания. Следователь задал ему шесть вопросов: «Является ли подлинной его подпись на документе, который оспаривается им как подложный? — Состоял ли он, дю Круазье, до этого случая в каких-либо деловых отношениях с графом д’Эгриньоном? — Не получал ли граф д’Эгриньон какиелибо суммы по переводным векселям на дю Круазье, с последующим извещением или без извещения? — Не написал ли он, дю Круазье, письма графу с разрешением в любое время рассчитывать на его кредит? — Не погашал ли Шенель уже несколько раз долги графа д’Эгрвньона? — Не отлучался ли он, дю Круазье, из города в таких-то числах?»
На все эти вопросы дю Круазье ответил утвердительно. Несмотря на его многословные объяснения, следователь неизменно приводил банкира к необходимости простого выбора между «да» и «нет». Когда вопросы и ответы были занесены в протокол, следователь ошеломил дю Круазье следующим заключительным вопросом: «Было ли ему, дю Круазье, известно, что сумма, обозначенная в чеке, который он объявляет подложным, внесена ему, дю Круазье, еще за пять дней до числа, выставленного на чеке,- согласно показанию Шенеля и уведомлению, посланному вышеупомянутым Шенелем графу д’Эгриньону?»
Этот вопрос испугал дю Круазье. Он спросил, что означает подобный вопрос. Уж не он ли — обвиняемый, а граф д’Эгриньон — истец? Он заметил, что если бы деньги были у него, он не подал бы жалобу на графа.
— Суд доискивается истины,- сказал следователь, отпуская его. Предварительно он внес в протокол последнее замечание дю Круазье.
— Но, сударь, деньги…
— Деньги у вас,- сказал следователь.
Явился в суд и Шенель, вызванный на тот же час. Правдивость его объяснений была подтверждена показаниями г-жи дю Круазье. Следователь уже допросил графа д’Эгриньона; тот, по указанию Шенеля, предъявил ему первое письмо дю Круазье, в котором банкир предоставлял графу право выписывать переводные векселя на его имя, не обижая его предварительным внесением денег. Затем он показал следователю письмо Шенеля, в котором нотариус уведомлял графа о внесении им г-нудю Круазье ста тысяч экю. Учтя все эти обстоятельства, суд признал молодого графа невиновным. Круазье вернулся домой бледный от гнева, с таким трудом сдерживая ярость, что на губах у него даже выступила пена. Он застал жену в гостиной, у камина; она вышивала ему туфли. Взглянув на него, она задрожала, но решила покориться неизбежному.
— Сударыня,- крикнул дю Круазье, запинаясь от гнева,- что вы такое показали у следователя? Вы меня опозорили, предали, погубили!
— Я вас спасла, сударь,- ответила г-жа дю Круазье.- Если вы когда-либо породнитесь с д’Эгриньонами, если ваша племянница выйдет замуж за молодого графа, то за эту высокую честь благодарите меня и мое сегодняшнее поведение.
— Чудеса! Валаамова ослица заговорила,- воскликнул дю Круазье,- теперь я уж ничему не удивлюсь. А где сто тысяч экю, которые, по словам Камюзо, находятся у меня?
— Вот они,- ответила ему жена, вытаскивая пачку банковых билетов из-под подушки кресла.- Я не совершила смертного греха, заявив, что господин Шеиель вручил их мне.
— В мое отсутствие?
— Вас тут не было.
— Вы мне клянетесь в этом своим вечным спасением?
— Клянусь,- сказала она спокойно.
— Почему вы мне ничего не сказали? — спросил он.
— Это мое упущение. Но оно послужит вам на пользу. Ваша племянница станет когда-нибудь маркизой д’Эгриньон, а вы, быть может, пройдете в депутаты,- если только умно поведете себя в этом злосчастном деле. Вы слишком далеко зашли, сумейте отступить.
Дю Круазье бегал из угла в угол по гостиной, дрожа от лихорадочного волнения, а его супруга с неменьшим волнением ждала, чем кончится эта прогулка. Наконец дю Круазье позвонил.
— Сегодня вечером я никого не принимаю, заприте парадное,- сказал он лакею.- Всем, кто придет, говорите, что мы уехали за город. Мы отправимся тотчас после обеда, позаботьтесь, чтобы он был подан на полчаса раньше обычного.
Вечером во всех гостиных, в лавочках, среди бедняков, нищих, аристократов, торговцев — словом, во всем городе передавалась из уст в уста невероятная новость: об аресте графа д’Эгриньона по обвинению в подлоге. Говорили, что дело графа д’Эгриньона будет разбираться в суде присяжных, что его ждет суровый приговор, позорное клеймо. Те, кому была дорога честь дома д’Эгриньонов, опровергали этот слух. С наступлением темноты Шенель зашел к г-же Камюзо за юным незнакомцем, которого он проводил в отель д’Эгриньон: там их ждала несчастная Арманда. Она отвела к себе прекрасную г-жу Мофриньез, которой уступила свою комнату. Епископа поместили в комнате Виктюрньена. Когда Арманда осталась наедине с герцогиней, она бросила на нее взгляд, полный невыразимой печали.
— Ваш долг,- сказала она,- помочь бедному юноше, который погубил себя ради вас и которому все в этом доме жертвуют собой.
Герцогиня уже окинула зорким взглядом женщины комнату мадмуазель д’Эгриньон и увидела в ней, как в зеркале, всю жизнь этой благородной девицы; пустая, холодная, без малейших следов роскоши, комната эта напоминала келью монахини.
Герцогиня, взволнованная картиной прошлого, настоящего и будущего Арманды, понимая, какой невероятный контраст с этой картиной она представляет собою, не могла сдержать слез, которые потекли по ее щекам; это был ее ответ Арманде.
— Ах! Я неправа, простите меня, герцогиня,- сказала Арманда, в которой чувства христианки пересилили голос крови,- вы ничего не знали о нашей нищете, мой племянник не посмел вам признаться в ней. Впрочем, глядя на вас, можно все понять, даже преступление.
У Арманды, худея и бледной, прекрасной, как те тонкие и строгие лики, которые умели писать только немецкие мастера, тоже стояли слезы в глазах.
— Утешьтесь, мой ангел,- произнесла, наконец, герцогиня,- он спасен.
— Да, но честь, но его будущность! Шенель сказал мне, что королю все известно.
— Мы постараемся помочь беде,- сказала герцогиня. Арманда спустилась в гостиную, где застала Музей
древностей в полном составе. Явились все завсегдатаи, чтобы приветствовать епископа и окружить вниманием маркиза д’Эгриньона. Шенель, заняв сторожевой пост в прихожей, просил каждого вновь прибывающего ни одним словом не обмолвиться об ужасном событии, чтобы почтенный старец не узнал о нем до конца своих дней. Неподкупный потомок франков был способен убить сына или дю Круазье, признав преступником либо одного, либо другого. Как нарочно старик, довольный возвращением сына в Париж, говорил о нем больше обыкновенного. Король вскоре упрочит положение Виктюрньена, он позаботится, наконец, о д’Эгриньонах. Гости, глубоко подавленные, превозносили молодого графа за прекрасное поведение. Мадмуазель Арманда старалась подготовить маркиза к неожиданному появлению сына, говоря, что Виктюрньен, разумеется, навестит их, что он уже, пожалуй, в пути,
— Полно! — сказал маркиз, стоя у камина.- Если он успешно выполняет свои обязанности, пусть останется там, где находится, и не думает о радости, которую его приезд доставил бы старику отцу. Служба королю — прежде всего.
Трепет охватил тех, кто расслышал слова маркиза. Ведь если Виктюрньена осудят, палач коснется раскаленным железом плеча одного из д’Эгриньонов! Наступила минута томительного молчания. Старая маркиза де Катеран отвернулась: она не могла удержать слезу, скатившуюся на ее румяна.
На другой день, часов в двенадцать, возбужденные обыватели, пользуясь прекрасной погодой, высыпали на главную улицу и рассеялись по ней группами; у всех на устах было одно и то же: громкое дело графа д’Эгриньона. Правда ли, что молодой граф в тюрьме? Внезапно в конце улицы Сен-Блез, со стороны префектуры, показался хорошо знакомый всему городу тильбюри графа д’Эгриньона. Лошадью правил сам граф, находившийся в обществе никому не известного, очаровательного юноши; оба были веселы, смеялись, болтали, в петлицах у них красовались бенгальские розы. Это была одна из тех ошеломляющих неожиданностей, которые не поддаются описанию. В десять часов утра суд вынес превосходно мотивированнее заключение о прекращении дела за отсутствием состава преступления, и молодому графу была возвращена свобода. Дю Круазье был как громом поражен особой оговоркой суда: д’Эгриньону предоставлялось право преследовать его за клевету. Старик Шенель как бы случайно проходил в сто время по главной улице, рассказывая встречному и поперечному, что дю Круазье посягнул на честь д’Эгриньонов, расставив им низкую ловушку, и если его не привлекут к ответственности за клевету, то этой снисходительностью он будет обязан лишь всем известному благородству д’Эгриньонов. Вечером этого знаменательного дня, после того как маркиз д’Эгриньон ушел спать, молодой граф, мадмуазель Арманда и красавецпаж, собравшийся уезжать, остались в гостиной вместе с шевалье, от которого нельзя было скрыть, что очаровательный юноша — в действительности — женщина; за исключением трех судей и г-жи Камюзо, ему одному во всем городе было известно о приезде герцогини.
— Дом д’Эгриньонов спасен,- сказал Шенель,- но он не оправится от полученного удара за целое столетие. Теперь надо уплатить долги, и вам ничего не остается, господин граф, как жениться на богатой наследнице.
— И не слишком привередничать — сказала герцогиня.
— Снова неравный брак! — воскликнула Арманда. Герцогиня рассмеялась.
Отзывы о сказке / рассказе: