Павел Засодимский — Заговор сов: Сказка

I

В непроходимой лесной глуши в ночную пору собралось однажды несколько сов. Совы важно расселись по толстым сучьям старых берез и елей. Насторожив уши, они внимательно слушали одного неизвестного, откуда-то вновь прибывшего в их сторону филина. Филин-проповедник был уже довольно пожилой, с проседью, с выдерганным хвостом и сильно порастрепанный. Крючковатый клюв придавал всей его физиономии отпечаток очень зловещий. Тусклые, с виду глуповатые глаза его проницательно-лукаво посматривали на почтенное собрание из-под седых, густых и нависших бровей.

Полночь.

И на земле и над землей все тихо. Люди спят утомленные — кто тяжким трудом, кто забавами. Не спят только Горе да Злоба, но их не слышно: в тиши они думают свои думы… Спят животные. Заснули травы и цветы… Только змеи в лесу, шурша, пробираются под хворостом, шипят, да кваканье лягушек слабо доносится из дальнего болота. Темно, черно в лесу… Только кое-где сквозь густую зелень пробивается месячный свет и бледною полоской падает на темный, неподвижный лист, на темный сломанный сук, на белый ствол березы…

Со вниманием слушают совы, переминаясь на своих мохнатых лапках. Неизвестный же собрат их держит к ним такую речь:

— Почтенные слушатели! Я знаю, как мешает вам солнце, враг тьмы; тьма — это совиный день. Яркий дневной свет невыносимо больно режет нам глаза, отравляет нам существование… (Оратор усиленно заморгал глазами).

— Правда! Правда! Далее! — раздалось со всех сторон — с нижних и с верхних сучьев дерев, из мрака густой
листвы.

— Увы, почтенные слушатели! (Оратор на мгновенье поникает слегка головой и пристальным взором исподлобья оглядывает собрание)- Увы! Мы большую часть года проводим в душных и тесных дуплах, в этих скучных, неприглядных трущобах. Все лучшие годы жизни мы осуждены прятаться, как гады. Мы должны считать за счастье, если нам удастся поселиться хоть на время в какой-нибудь развалине старой башни, в благородном рыцарском замке вместе с ящерицами, с летучими мышами и с подобными им тварями… Какая ужасная насмешка! Ведь мы, благодаря этому гадкому свету, лишены на свете решительно всех наслаждений… Да прибавьте еще к тому насмешки и глумленья этих злых, негодных людей! Как они издеваются над нами!.. Этому самому свету, этому ненавистному солнцу они поют торжественные гимны, строят храмы — Храмы! О, люди! Как они ухаживают за светом!.. Они, кажется, хотят и ночь-то обратить в день… Почтенные слушатели! Долго ли же нам терпеть? Гм!.. (Оратор возвышает голос).

— Тсс! Тсс! — запищали старые совы, тугие на ухо, только и услыхавшие последнее слово. Они заворочались, зашевелились на ветках, с недовольством завертели головами; дыбом поднялись у них на затылке взъерошенные перья… Иные от смелой фразы пришли в неописанный восторг и шумно захлопали крыльями.

Несколько пичужек проснулось при этом. Они с удивлением раскрыли свои заспанные глазки и спрашивали друг у друга: «Что это?»

— Почтенные слушатели! — продолжал между тем филин, равно польщенный как шиканьем, так и одобрением своих слушателей. — Я долго жил, много видел, много узнал и очень много думал — думал и возмущался и теперь могу сказать без похвальбы — пришел к тому убеждению, что…

— Слушайте, слушайте! — пропищало несколько сов. Лесное эхо глухо вторило им.

— Я пришел к тому непреложному убеждению — к плоду моих глубоких размышлений, что помочь нашему горю можно. Почтенные слушатели! Верьте мне! Мы круглый год станем пировать; вся жизнь для нас будет один нескончаемый праздник. Я сознаю в себе силы — осчастливить вас. Навсегда сведу я ночь на землю. Отселе вечным мраком покроется земля, и наше царство наступит, и не будет ему конца. Солнце скроется навсегда, лики поклонников света помрачатся. Посрамятся люди!.. Да, но и между людьми есть у нас единомышленники. И между людьми есть такие благоразумные, которым солнце также мешает… Увы! Их немного… Я мог бы покончить и с этим… — Филин кивнул презрительно головой на небо, откуда меж листьев и сучьев сквозил серебристый лунный свет. — Но это бледное пугало нам не так мешает, как то красное, что все зовут солнцем… Итак прочь, свет! Да сгинет свет!

— Да сгинет свет отныне и навеки! — запищало, захрипело все собрание хором.

— Через три дня, почтенные слушатели, мы приступим к делу! — во всю глотку заорал филин, приглашая тем собрание к спокойствию. — На утро четвертого дня после настоящего вечера — солнце не взойдет над землей. Ночь не пройдет… Итак, через три дня в полночь для празднования праздника тьмы мы все сберемся там… неподалеку от озера на высоких деревьях, что растут на самой окраине нашего леса. Я кончил…

Филин шарахнулся в сторону и улетел. Иные совы с недоверием качали головой, другие оглушительно пищали «браво», филин-проповедник мрака ухал где-то уже далеко.

Лесное эхо чудно вторило всем этим звукам. Пичужки проснулись и, продирая глаза, с удивлением спрашивали опять друг друга: «Что это?»

— Что у них сегодня за шабаш? — каркал один другому ворон, сидя на высохшей ветле.

— Что за шум такой, что за крик? — пищал крот, остановившись перед входом своей норы и подняв кверху мордочку.

Приближалось утро. Звезды гасли. Месяц побледнел пуще прежнего и с обычным спокойствием смотрел с небес на землю… Совы и не думали разлетаться: всю ночь, вплоть до зари, протолковали они о чудесном незнакомце, об его уме, о его необыкновенном красноречии, о его сверхъестественной силе… Все совы соблазнились чудной будущностью, какая ожидала их совиный род через три дня. «Жить в вечных потемках… У-у! Какая блестящая, славная даль!..»

В ту же ночь весть о необыкновенном пришельце и о чуде, обещанном им, разнеслась по всему околотку, далее — по всему совиному царству. Все с невыразимым нетерпением ждали наступления ночи третьего дня.

II

Много соблазнительных снов грезилось совам в эти три дня. Им снилось…

Глубокая тьма лежит над миром. Не всходит солнце, не светит месяц; не горят ясные звезды. Непроницаемый мрак и мгла… Люди и звери, понурясь, ощупью бродят, как тени, наталкиваются друг на друга, на деревья, ищут друг друга и не могут найти, не узнают родного дома; ищут дорогу, все ищут и не находят, блуждают наудачу… Трава поблекла, деревья высохли… Бедствие страшное! Отец ищет дочь любимую, сын ищет больную мать, жена плачет по мужу, девушка тоскует — напрасно! Только совиный крик служит им ответом… Там без помощи мучается больной… Там ребенок упал в реку, тонет… Там женщину душит волк. Люди в ужасе… Совы блаженствуют.

Вздумает человек огонь развести — пустынный ветер тотчас же гасит его. Если ветер не дует, то сами совы стаей сплетаются к огню, зажмуривают свои подслеповатые глазки, дико кричат, кричат неистово, машут-бьют крыльями и гасят огонь. Совы сделались смелы… Сова налетает на человека, клюет его с остервенением, выклевывает ему глаза, бьет его по голове изо всей силы своим жестким крылом и с криком радости и торжества отлетает прочь. Она уносит в когтях клочок волос с головы человека и его, как свои трофеи, показывает собратьям. Собратья рукоплещут учащенными взмахами совиных крылий…

— А-а! — шипят в темноте совы. — Вы искали света, вы поклялись солнцу, — живите же во тьме!

Дикий, злой хохот… Совы побивают птичек, совам — раздолье…

Тьма затопила весь мир, и мир стал тьмою.

Соблазнительные грезы…

Наконец, роковой день наступил. Совы, от великого волнения не поспавшие несколько дней сряду, шарахались, как угорелые, и, вытараща глаза и лихорадочно-нетерпеливо махая крыльями, слетались отовсюду на высокие деревья на окраине леса.

III

Солнце не взойдет больше! Ночь не кончится… Тьма не рассеется! — говорил хитрый филин, встречая сов, прилетавших одна за другою.

Совы усаживались, где и как могли. Все высокие деревья на окраине леса покрылись серыми птицами — любительницами мрака. Все сучья были уже заняты.

Филин-чудотвор был не шарлатан. Он и сам верил в свою силу, в свое могущество, верил, что его чары, действительно, погрузят весь мир в вечную ночь. Торжественность наступавшей минуты смущала его. Он говорил мало. Совы тоже молчали…

Трын-трын! Трын-трын! — скрипел где-то в лугу коростель. В роще стонала иволга.

Ночь — и месяц стоит высоко в небе. На деревенской колокольне, далеко-далеко где-то, сонный сторож двенадцать раз ударил в колокол. Двенадцать протяжных ударов — двенадцать глухих звуков пронеслось над полями и лесами и замерло. Белесоватый туман разливался по лугу, между кустами. Кусты сквозь туман мелькали, как неясные, темные призраки. Туман клубился над рекой. Вся река словно дымилась; словно дымились и ее изрытые берега, песчаные и крутые… В сыром воздухе сильно пахло лесом, дичью, цветами, травой… В глубоком молчании сидели совы в ожидании чуда и пристально смотрели на восток. Там темное облачко залегло на горизонте.

Совы по временам судорожно разевали рты, как бы желая что-то пропищать, но опять закрывали их — и ни звука. Заговорщиков мучили опасения… «А что, если бы люди знали, какой страшный заговор составили мы?» — думали совы, и невольная дрожь пробегала по их телу. — «Перестреляли бы нас! Понаделали бы из нас чучел… Ребятам своим отдали бы они на потеху наши трупы! Ребята стали бы нашими трупами играть, волочить по улице — во прахе… А потом, насмеявшись вдоволь, бросили бы куда-нибудь за забор, как падаль… А что, если бы коршуны проведали, что мы собрались гурьбой здесь, на опушке леса. Худо было бы нам! Избили бы они нас! Полетели бы
наши перышки по ветру…»

В глубоком молчании сидели совы, в трепетном ожидании смотря на восток. На востоке — темно; над ним неподвижно стояло облачко и словно заснуло. Три раза уже за лесом где-то пропел петух. Одной старой сове показалось, что «теперь давно бы уж пора быть утру…» Она шепотом сообщила свою мысль соседке, та передала соседу, а сосед — опять соседке, и пошло и пошло… Догадку сообщали уже с уверенностью, шепот мало-помалу перешел в громкий говор. Дошел этот слух до филина; с торжествующим видом огляделся он по сторонам и многозначительно прихлопнул крылом. Совы решительно начинали приходить в волнение.

— Итак это — правда! — кричала одна старая сова; до последнего мгновенья сомневалась она в истине.

— Правда, бабушка! Правда, — пищали ей сотни голосов со всех сторон.

— Почтенное собрание! Теперь, когда уже более солнце никогда не… — начал было филин, как вдруг сверху один юный сыч закричал, как сумасшедший, что «над самым, горизонтом что-то светлеет».

Юноше приказали замолчать.

Но совы уже притихли и, пуще прежнего выпучив глаза, напряженно стали всматриваться в темную даль. Все смотрели на восток; все совиные души разом перешли в глаза…

А по горизонту, действительно, узкою полоской пробивался, брезжил свет. «Неужели все это — мечта пустая! Неужели только золотыми снами кончится дело! Неужели опять свет, этот ненавистный свет»!..

Хитрый филин между тем вдруг куда-то запропал; но в общем смятении его не искали, его исчезновения не заметили.

Небо начинало все более и более светлеть. Загорелась румяная заря… Запели птички свою передутреннюю песенку…

Совы тяжело вздыхали: заговор не удался. Вот и яркий солнечный луч скользнул из-за горизонта, ударив прямо по верхушкам высоких дерев. Совы прищурились, поникли головами. Темное облачко, всю ночь спавшее на горизонте, окрасилось в нежно-розовый цвет, проснулось и тихо-тихо поплыло по голубому небесному морю. Сияюще всходило солнце, все озаряя своим лучезарным светом. Его теплый луч падал на цветы и осушал с их трепещущих лепестков последние капли росы.

Солнечные лучи разгоняли туманы. Туманы рассеивались… На полях показались люди. В лесу зарубил топор.

Девчата шли за ягодами. Начинался опять день, ночь опять прошла… С жалобным криком разлетались совы по своим лесным трущобам, с криком прятались в темные дупла. Дальше от солнца! Дальше от света!..

Солнце снова взошло над миром.