Редьярд Киплинг — Как была выдумана азбука: Сказка

Через  неделю после  происшествия  с  багром,  незнакомцем  и  рисунком Таффимай Металлумай (мы, как  и прежде, милые мои, будем называть  ее Таффи) опять  отправилась  со своим папой  ловить  карпов.  Мама хотела,  чтобы она осталась дома  и помогала  развешивать шкуры для просушки на  больших шестах около  пещеры,  но Таффи  чуть  свет убежала за отцом на рыбную  ловлю.  Она шалила и резвилась и внезапно так расхохоталась, что папа сказал ей:

— Не балуйся, девочка!

— Ах, как это было потешно! — восклицала Таффи. —  Помнишь, как старший вождь раздувал щеки и какой смешной был наш милый чужак, когда ему  обмазали волосы глиной?

—  Еще  бы  не  помнить,  —  ответил  Тегумай,  —  мне  пришлось отдать незнакомцу две самые лучшие оленьи шкуры за то, что мы его обидели.

— Это не мы с тобой, а мама и ее приятельницы! — возразила Таффи.

— Ну будет.  Давай-ка позавтракаем. Таффи принялась обсасывать мозговую кость и  сидела смирнехонько целых десять минут. Тем временем ее папа что-то царапал зубом акулы на березовой коре. Вдруг она сказала:

— Папа, я придумала одну вещь. Крикни что-нибудь!

— А! — крикнул Тегумай. — Годится?

— Да,  —  ответила Таффи. —  Знаешь, ты сейчас  ужасно похож на карпа с разинутым ртом. А ну, крикни еще раз.

— А! А! А! — крикнул Тегумай. — Но ты не смейся надо мною, дочка.

—  Я  вовсе не смеюсь, — сказала Таффи.  —  Ты сейчас  узнаешь,  что  я придумала. Скажи опять «А» и не закрывай рта, а мне дай зуб акулы. Я нарисую карпа с разинутым ртом.

— Зачем? — спросил папа.

—  Разве  ты не догадываешься?  —  сказала  Таффи, царапая по березовой коре.  — У  нас с  тобою будет маленький секрет.  Когда я  нарисую  карпа  с разинутым ртом  на закоптелой стене нашей пещеры (мама, вероятно, позволит), то ты сразу вспомнишь «А». Мы можем играть, как будто я выскочила из темного угла и  напугала  тебя  криком.  Помнишь, прошлой  зимой я  напугала  тебя в бобровом болоте?

— В самом деле! — воскликнул папа таким голосом, как  говорят взрослые, когда внимательно слушают. — Продолжай, Таффи.

—  Ах, какая досада!  —  сказала  она. —  Я не  могу  нарисовать  карпа целиком, вот только его рот. Все равно, мы будем думать, что здесь нарисован весь карп, а это его рот, означающий «А».

—  Недурно,  — сказал  Тегумай и нацарапал то же самое на  другом куске березовой коры. — Но ты забыла, что у карпа поперек рта торчат усики.

— С этим я не справлюсь, папа.

— Ничего, попробуй.  Нацарапай  только  открытый рот  и  усик. Мы будем знать, что  ты нарисовала карпа,  потому что у окуней  и форелей  усиков  не бывает. Смотри, Таффи!

—  Хорошо, теперь  и я  сделаю, — сказала Таффи. —  Ты разберешь,  если будет так?

— Отлично, —  сказал папа. —  Когда  я увижу этот знак, то буду так  же удивлен, как если б ты неожиданно выскочила из-за дерева и крикнула «А».

— Теперь крикни что-нибудь другое, — попросила  Таффи, очень  довольная своей выдумкой.

— Уа! — громко крикнул ее папа.

— Гм! — заметила Таффи. — Это что-то сложное. Конец напоминает «А», или рот карпа. А как же начало — у-у?

— Начало тоже похоже на тот крик — рот карпа. Давай присоединим  ко рту и туловище карпа, — предложил папа. Он и сам увлекся игрою.

—  Нет. Если  соединить, то  я забуду. Надо,  чтобы это  было отдельно. Нарисуй хвост. Когда  карп закапывается в тину, то виден только его хвост. А потом я думаю, что хвосты легко рисовать, — сказала Таффи.

— Хорошая мысль, — заметил Тегумай.

— Вот тебе хвост карпа для звука у-у. И он нарисовал вот что.

—  Теперь я  попробую,  —  сказала Таффи,  —  но я  не умею  так хорошо рисовать, как  ты.  Что, если  я нарисую  только краешек хвоста  и  черточку вместо середины?

И она нарисовала вот  что. Папа кивнул головою в знак одоб- рения, и глаза его загорелись от восторга.

— Как хорошо! — сказала Таффи.

— Теперь крикни на другой лад.

— О! — Громко крикнул отец.

—  Это нетрудно изобразить, — заметила Таф-фи. —  У тебя рот становится круглый, как яйцо или как камень. Значит, можно положить яйцо или камень.

— Под  рукою  не  всегда  найдутся яйца или камни.  Мы лучше нацарапаем такой кружок. Он нарисовал вот что.

—  Сколько звуков мы уже с тобою нацарапали! — воскликнула Таффи. — Рот карпа, хвост карпа, яйцо! Крикни еще что-нибудь, папа.

— Ссс! — сказал папа и наморщил лоб,  но девочка от возбуждения даже не заметила этого.

— Это легко, — заявила она, царапая по коре.

— Что такое? — спросил отец. — Я думаю, а ты мне мешаешь.

— Это тоже звук. Так шипит змея,  папа, когда она думает, а  ей мешают. Пусть будет с змея, хорошо?

И она нарисовала вот  что.  — Знаешь, — сказала Таффи, — у нас будет еще секрет. Если ты нарисуешь шипящую змею у входа в маленькую пещеру, где  ты  чинишь  гарпуны,  я буду знать, что ты крепко  задумался,  и  войду тихо-тихо.

Если ты ее нарисуешь на дереве около реки, когда ловишь рыбу, то я буду знать, что ты велишь мне сидеть смирно и не мешать тебе.

— Отлично, —  сказал  Тегумай.  — Это игра  серьезнее, чем ты  думаешь. Таффи, голубка,  мне кажется, что дочь твоего отца придумала  ловкую  штуку, какой еще никто не изобрел с тех пор, как племя Тегумай научилось насаживать на  гарпуны зубы  акулы вместо кремневых наконечников. Мы, кажется,  открыли величайшую тайну в мире.

— Какую? — с любопытством спросила Таффи.

— Сейчас объясню, — ответил папа. — Как называется вода на  тегумайском языке?

— Ну, разумеется, уа, и река то же самое. Вагай-уа значит река Вагай.

—  Как  называется  вредная болотная вода,  от которой люди  заболевают лихорадкой?

— У о. А что?

— Теперь  смотри,  —  сказал  отец. — Представь себе, что ты увидела бы этот знак около лужи на бобровом болоте.

Он нарисовал вот что.

—  Хвост  карпа  и круглое яйцо. Два звука вместе. У-о! Дурная вода!  — воскликнула Таффи.  —  Конечно, я не стала бы пить этой  воды,  так  как  ты сказал бы, что она вредная.

— Но мне  вовсе не нужно для этого стоять у пруда. Я мог  бы быть очень далеко, на охоте, и все-таки…

—  И все-таки  я знала бы,  что вода вредная, словно ты  стоял бы там и говорил: «Уйди, Таффи, а то получишь лихорадку». А на самом деле говорит это хвост карпа и яйцо. О, папа, надо скорее пойти и рассказать это маме!

Девочка от восторга прыгала около отца.

— Нет, погоди еще, — остановил ее Тегумай. — Надо придумать дальше.  Уо значит дурная вода, а со — кушанье, приготовленное на огне. Не правда ли?

И он нарисовал вот что.

— Да. Змея и  яйцо, — сказала Таффи, — это значит обед готов. Если б ты увидел,  что  на  дереве  выцарапаны такие  знаки, то  понял  бы,  что  пора возвратиться в пещеру, и я тоже.

— Совершенно верно, деточка, — ответил Тегумай. — Однако надо подумать. Тут есть затруднение. Со значит «иди обедать», а шо — это шесты, на  которых мы вешаем шкуры для просушки.

— Ах, противные  шесты! — воскликнула Таффи.  —  Я ненавижу, когда  мне приходится развешивать  на  них мокрые,  тяжелые,  мохнатые  шкуры.  Если ты нарисуешь  змею и яйцо, я подумаю, что  пора обедать,  и вернусь  из лесу, а мама велит мне вешать шкуры, что же тогда будет?

— Ты разозлишься, и мама тоже. Нет, нам  надо  придумать новый знак для шо. Нарисуем  пятнистую  змею,  которая  шипит ш-ш-ш,  и будем  играть,  что простая змея шипит с-с-с.

— Я  не знаю,  как нарисовать пятна,  — сказала  Таффи. — Да и  ты  сам второпях  можешь забыть про них. Я подумаю со, а  окажется шо,  и  мама все- таки заставит меня развешивать шкуры.  Нет, лучше нарисуем  эти самые шесты, чтобы не было никакой ошибки. Я сейчас нацарапаю их. Смотри!

И она нарисовала вот что.

— Правда, это будет лучше. И шесты совсем как наши, — со смехом заметил папа.  —  Теперь я  тебе опять что-то  скажу,  где  есть шесты. Слушай:  ши. По-тегумайски ши значит ведь копье, Таффи.

Он опять засмеялся.

— Не  дразни  меня,  — сказала Таффи,  припоминая  свой рисунок,  из-за которого досталось бедному незнакомцу. — Вот попробуй сам нарисовать.

— Теперь  мы обойдемся  без бобров и без гор, не  правда ли?  — спросил папа. — Я нарисую стоячие копья и одно наклоненное.

Он нарисовал вот что.

— Даже мама на этот раз не подумала бы, что меня убили, — добавил он.

— Не вспоминай об этом, папа. Мне неприятно. Давай будем еще кри- чать. У нас дело пошло на лад.

— Как будто бы, — сказал Тегумай  и задумался. — Скажем теперь  ше,  то есть небо. Таффи нарисовала шесты и остановилась.

— Нужно придумать новый знак для последнего звука, да? — спросила она.

—  Ше-е-е-е — произнес Тегумай.  — Это похоже  на круглое  яйцо, только потоньше.

— Тогда нарисуем тоненькое круглое яйцо, такое  тоненькое, как лягушка, которая весь век голодала.

— Нет, — возразил папа. — Если  спешно нацарапать тоненькое яйцо, то мы будем ошибаться и принимать его за обыкновенное. Ше-ше-ше! Мы сделаем иначе: отломим  и  отогнем  кусочек  скорлупки.  Тогда  видно  будет,  что  звук  о становился все тоньше и тоньше и, наконец, превратился в е.

И он нарисовал вот что.

—  Ах,  как  хорошо!  Это  даже  лучше  тоненькой  лягушки.  Продолжай, продолжай! — сказала Таффи, в свою очередь царапая по коре зубом акулы.

Папа продолжал рисовать, хотя его рука дрожала от волнения.

Наконец он нарисовал вот что.

— Смотри-ка, Таффи, — сказал он. — Не поймешь ли ты, что это означает на тегумайском языке? Если поймешь, то мы сделали великое открытие.

— Шесты, сломанное  яйцо, хвост карпа и рот карпа, — перечисляла Таффи. — Ше-уа, небесная вода, дождь.

В это  время на руку  ей  упала дождевая  капля  — погода как  раз была серенькая.

— Папа, дождь идет. Ты это хотел сказать мне?

—  Ну конечно,  — ответил отец. — И я сказал тебе это молча,  не правда ли?

— Я, вероятно, догадалась бы, хотя не сразу, но дождевая  капля помогла мне. Теперь зато  я уж никогда не  забуду. Ше-уа значит  «дождь» или  «дождь идет». Молодец, папа!

Таффи вскочила и стала кружиться около него.

—  Подумай  только:  ты  уйдешь  утром,  когда  я  еще  буду  спать,  и нацарапаешь на закоптелой стене  ше-уа.  Я пойму,  что  скоро будет дождь, и надену свой плащ из бобровых шкур. То-то мама удивится!

Тегумай тоже принялся скакать. В те времена  отцы  не  гнушались такими забавами.

— Чем дальше, тем лучше, — говорил Тегумай. — Положим, я захочу сказать тебе,  что  дождя  не  будет, и ты  можешь прийти к  реке. Вспомни,  как это по-тегумайски?

—  Ше-уа-лас уа-мару (  дождь  кончился, к  реке  приди). Сколько новых звуков! Я не придумаю, как их нарисовать.

— А я зато придумал! — воскликнул Тегумай.

— Постой минуту, Таффи, я тебе покажу, и затем на сегодня уже довольно. Мы знаем, как изобразить ше-уа, остановка только за лас. Ла-ла- ла!

— твердил он, помахивая зубом акулы.

— На  конце шипящая змея, а перед  нею рот карпа — ас-ас-ас. Нам  нужно только ла-ла, — сказала Таффи.

— Я знаю, но нам приходится  выдумать ла-ла. И мы с  тобою первые люди, которые за это берутся, Таффимай.

— Ну  что  же? —  заметила  Таффи и зевнула,  так как чувствовала  себя немного утомленной.

— Лас значит «сломать» и еще «кончить», не правда ли?

— Да,  разумеется, — сказал  Тегумай. —  Уо-лас значит, что вся  вода в чану вышла  и мама не может готовить, а меня как нарочно нет, я от- правился на охоту.

—  А ши-лас означает, что копье сломано. Если  б я  тогда додумалась до этого, то не стала бы делать дурацких рисунков с бобрами для чужака.

—  Ла-ла-ла! — повторял Тегумай, размахивая палкой, и морщил лоб. — Вот еще досада!

— Ши я умею нарисовать, —  продолжала Таффи. — А потом я попробовала бы нарисовать сломанное копье.

— Отлично! — воскликнул Тегумай. — Теперь у нас есть ла, и этот знак не похож на другие.

— Нужно уа.  Ах, это  уже было.  Остается только маре. М-м-м-м… Чтобы сказать м-м-м, надо закрыть рот. Давай нарисуем закрытый рот.

— После  него поставим разинутый рот  карпа.  Выйдет ма-ма-ма, — сказал Тегумай. — А как же мы сделаем р-р-р, Таффи?

—  Такой  же  острый, угловатый  звук слышится, когда ты  выдалбливаешь челнок, — сказала Таффи.

— Угловатый? Острый? Вот такой? — спросил Тегумай.

— Да, — ответила Таффи, — но не надо столько углов, довольно и двух.

— Я поставлю  даже  один, — сказал Тегумай. — Для нашей игры  чем проще знаки, тем лучше.

—  Теперь мы  добились толку, — сказал  Тегумай  и  подпрыгнул на одной ноге.

— Я возьму и нанижу все знаки подряд, как рыб на жердочку.

—  Не  поставить ли между словами палочки,  чтобы они не теснились и не толкались, словно карпы?

—  Я сделаю между  ними промежутки, —  сказал Тегумай,  но от  волнения позабыл и  нацарапал их без промежутков  на куске свежей  березовой коры.

— Ше-уа-лас уа-маре, — произнесла Таффи, читая по складам.

— На сегодня довольно, — сказал Тегумай.

— Я вижу, что ты очень устала, Таффи. Но ты  не смущайся. Мы уже завтра все окончим, а помнить о нас люди  будут еще много-много лет после того, как срубят на дрова самые большие деревья, которые ты здесь видишь.

Они вернулись домой. Целый вечер Тегумай сидел по одну сторону очага, а Таффи по другую. Они рисовали уа, уо, ше иши на закоптелой стене  и  до  тех пор шушукались и пересмеивались, пока мама не сказала:

— Право, Тегумай, ты ничем не отличаешься от Таффи.

— Не сердись, мамочка, — убеждала Таффи.

— У  нас  с папой секрет. Мы  сами все тебе  расскажем, когда  настанет время, только,  пожалуйста,  сейчас  не  расспрашивай,  а то я не выдержу  и разболтаю.

Мама не стала расспрашивать.  На следующий день Тегумай ушел ранехонько к реке придумывать новые  знаки, а Таффи, когда встала, увидела слова уа-лас ( воды нет,  вода кончилась), написанные  мелом на стенке большого каменного чана, который стоял около входа в пещеру.

—  Гм!  —  ворчала  Таффи.  — Эти картинки-звуки  бывают  иногда совсем некстати. Папа как  будто пришел сюда и велел мне принести воды в чан, чтобы маме было на чем готовить.

Она пошла к  ручью за пещерой и, набирая воду ведром из березовой коры, наносила полный чан.  Затем она побежала к реке и дернула папу за левое ухо. Это ухо принадлежало ей, и она могла его дергать, когда была умницей.

—  Ну, давай рисовать остальные звуки,  — сказал папа. Они  целый  день провели  за делом, отрываясь только, чтобы позавтракать и  немного побегать. Когда они  дошли до звука т, то Таффи заявила, что  с этого звука начинаются их  имена — ее, папино и мамино — и потому  надо нарисовать семейную группу, где бы они все трое держались за руки. Это легко было нарисовать раз-другой, но когда пришлось повторить то  же  самое  шесть-семь раз, то  Таффи  и папа справлялись все хуже и  хуже,  и, наконец, от рисунка  остался один высокий, худой Тегумай, протягивающий руки жене  и дочери.  На картинках 20, 21 и  22 видно, как это постепенно делалось.

Многие  другие  рисунки  были  так  замысловаты,  что  их  трудно  было выцарапывать,  особенно  натощак. Но  по  мере  того, как их снова  и  снова царапали  на  березовой  коре,  они становились проще и яснее,  и,  наконец, Тегумай  остался  совсем  доволен.

Они  повернули  шипящую  змею на  другую сторону,  чтобы  получить г.

Очень часто у них попадалось е, и  во избежание  недоразумений  они   совсем  загнули  отломанную  скорлупку  яйца.

Звук з получился из рисунка.  изображающего священного  для  тегумайцев зверя —  бобра.

Некрасивый носовой звук н они хотели изобразить  в виде носа и  рисовали  носы до тех пор,  пока  у  них остались черточки, которые они продолжили вверх и вниз.

Пасть жадной щуки дала твердый звук д.

Изобразив, как щука  своей  острой  пастью  натыкается  на  копье,  они сделали  рисунок  для  звука  к,  который  всегда произносится  с усилием,  словно натыкаешься на  препятствие. Когда  они  нарисовали кусочек извилистой реки Вагай, то получили картинку для звука в.

Таким  образом, Таффи и  ее папа  нацарапали  все звуки, какие  им были нужны, и составили азбуку. Прошли тысячелетия, и люди пробовали применять те или другие знаки,  пока не вернулись опять к той азбуке, простой и понятной, которую выдумали Таффи и Тегумай. По ней теперь учатся все детки,  когда они уже в таком возрасте, что могут учиться.

Поэтому я стараюсь не забывать Тегумая Бопсулая, и Таффимай Металлумай, и Тешумай Тевиндрау,  ее дорогую маму, и все то,  что некогда происходило на берегах большой реки Вагай!

Вскоре после того, как Тегумай  Бопсулай  сочинял с Таффи азбуку,  он надумал сделать волшебное азбучное ожерелье из букв,  чтобы поместить его  в тегумайском храме  и сохранить  на вечные  времена.  Все  тегумайское  племя принесло свои драгоценности и бусы, которыми и украшены были буквы.

Таффи и Тегумай целых пять лет трудились над этим ожерельем. Я прилагаю здесь его изображение. Оно нанизано  было  на крепкую оленью жилу и перевито тонкой медной проволокой.

Весит ожерелье один фунт и семь с половиной  унций*. Черный фон  кругом букв нарисован для того, чтобы они больше выделялись.

* Это значит, что ожерелье весило  около 666 г,  т. е. оно  было  очень тяжелым.