Я живу в колодце. Я похож на дымок, живущий в колодце. Или на испарения каменного горла. Я не передвигаюсь. Не предпринимаю ничего. Я только жду. Наверху я вижу холодные звезды — ночные и утренние, вижу солнце. И иногда пою старые песни этого мира, песни его молодости. Как сказать вам, кто я, если я не знаю этого сам? Никак. Я просто жду. Я — туман, лунный свет, я — память. Я — печален, и я — стар. Иногда я падаю вниз, в колодец, подобно дождю. Поверхность воды растрескивается тенетами паука в тех местах, где мои капли ударяются о нее. Я жду в холодной тишине и знаю, что наступит день, когда я перестану ждать.
Сейчас утро. Я слышу оглушительный гром. Ловлю доносящийся издалека запах гари. Слышу скрежет металла. Жду. Прислушиваюсь.
Голоса. Издали.
— Хорошо!
Голос. Чужой голос. На языке, которого я не знаю. Ни одного знакомого слова. Вслушиваюсь.
— Вышлем людей на разведку!
Хруст кристаллического песка.
— Марс! Вот он какой. Марс!
— Флаг?
— Пожалуйста, сэр!
— Отлично, отлично!
Солнце высоко в голубом небе, его золотые лучи наполняют колодец, и я парю в них цветочной пыльцой — невидимый, клубящийся в теплом сиянии.
Голоса.
— От имени Правительства Земли объявляю эту территорию нашими Марсианскими владениями, предназначенными для равного, раздела между странами-участницами.
О чем они говорят? Я оборачиваюсь на песке, подобно колесу, невидимый и безмятежный, золотой и неутомимый.
— Что это? Вон там!
— Колодец!
— Не может быть!
— Пошли! Это в самом деле колодец.
Чувствую приближение тепла. Три объекта нагибаются над жерлом колодца, и моя прохлада поднимается им навстречу.
— Здорово!
— Настоящая чистая вода?
— Посмотрим.
— Кто-нибудь, принесите лабораторную бутылку для анализов и веревку!
— Сию минуту!
Звук бега. Возвращение.
— Вот, держите!
Я жду.
— Опускай вниз! Потихоньку!
Стекло поблескивает, медленно опускаясь вниз на веревке.
Поверхность воды мягко морщится, когда стекло прикасается к ней, заполняется внутри. Поднимаюсь с теплым воздухом к жерлу колодца.
— Вот! Хочешь попробовать воду, Риджент?
— Давай!
— Какой красивый колодец! Чего стоит одна конструкция! Когда, интересно, его построили?
— Бог его знает. В том городе, где мы сели вчера, Смит сказал, что жизни на Марсе нет уже десять тысяч лет.
— Невероятно!
— Ну что, Риджент? Как вода?
— Чистая, как стеклышко. Налить стакан?
Звук льющейся на солнце воды. Я танцую в воздухе, как пыль, как тонкие веточки под легким дуновением ветра.
— Что с тобой, Джонс?
— Не знаю. Ужасно заболела голова. Как-то вдруг.
— Ты выпил воды?
— Нет, не успел. Не из-за этого. Я как раз нагибался над колодцем, и голова у меня точно раскололась. Сейчас уже лучше.
Теперь я знаю, кто я.
Мое имя — Стивен Леонард Джонс, мне двадцать пять лет, и я только что прибыл сюда на ракете с планеты под названием Земля. Я стою сейчас на планете Марс вместе с моими добрыми друзьями Риджентом и Шоу у старого колодца.
Я гляжу на мои золотые пальцы, загорелые и крепкие. Я вижу мои длинные ноги, мою серебристую форму и моих друзей.
— Джонс, что с тобой? — спрашивают они.
— Все в порядке, — говорю я, глядя на них. — Со мной все в порядке.
Пища вкусная. За десять тысяч лет я забыл, что такое вкус пищи. Она приятно ложится на язык, а вино, которым я запиваю ее, согревает. Я вслушиваюсь в звучание голосов. Составляю слова, которые не понимаю и все-таки странным образом понимаю. Пробую воздух.
— Что с тобой происходит, Джонс?
Наклоняю голову — мою голову — в сторону и кладу на стол руки, в которых держу серебряные инструменты для еды. Я все ощущаю, осязаю.
— Что ты хочешь этим сказать? — отвечаю я новым приобретением — голосом.
— Ты как-то нелепо дышишь — хрипишь, — говорит другой из них.
Нахожу точный ответ, произношу:
— Наверное, заболеваю. Простуда.
— Не забудь провериться у доктора!
Я киваю головой и обнаруживаю, что кивать головой приятно. Спустя десять тысяч лет приятно многое. Приятно вдыхать воздух, чувствовать, как согревает тело и проникает все глубже и глубже солнечное тепло, приятно ощущать позвоночный столб и хитроумное сплетение костей, упрятанных в толщу согретой плоти, приятно различать звуки, доносящиеся гораздо яснее и ближе, чем в каменной глубине колодца. Я сижу зачарованный.
— Джонс, очнись! Кончай с этим! Надо идти!
— Хорошо, — говорю я, загипнотизированный тем, как легко, словно влага на языке, образуются слова, как медленно и грациозно они срываются и плывут.
Я иду, и мне приятно идти. Я — высок, и земля далеко под моими ногами. Я словно на вершине высокого утеса и рад этому.
Риджент стоит у каменного колодца и глядит в него. Другие, тихо переговариваясь, ушли на свой серебристый корабль.
Я чувствую мою руку вплоть до кончиков пальцев, чувствую, как улыбаются мои губы.
— Колодец глубокий, — говорю я.
— Да, глубокий.
— Он называется Колодец Души.
Риджент поднимает голову, глядит на меня.
— Откуда ты знаешь?
— Ты считаешь, он не похож на Колодец Души?
— Я о таком колодце никогда не слыхал.
— Это место, где живут те, кто ждут, — те, кто когда-то были живыми, а теперь только ждут и ждут, — отвечаю я, дотрагиваясь до его руки.
Полуденный зной. Песок горит как огонь, корабль пылает серебристым пламенем, жара мне приятна. Я слышу шум собственных шагов по жесткому песку, звуки ветра, гуляющего по палимым солнцем долинам. Улавливаю запах: обшивка ракеты кипит под солнцем. Стою прямо под выходным люком.
— Где Риджент? — спрашивает кто-то.
Отвечаю:
— Я видел его у колодца.
Один человек бежит к колодцу. Я начинаю дрожать. Я дрожу прекрасной трепетной дрожью, исходящей откуда-то из глубины, дрожь становится все сильнее. И в первый раз я слышу его — голос, доносящийся, как из колодца, из глубины, — тонкий и испуганный голос: Отпусти меня, отпусти! Я чувствую: что-то пытается высвободиться, хлопает дверьми в лабиринте ходов, бросается темными коридорами вниз и вверх, кричит и отзывается на собственный крик.
— Риджент упал в колодец!
Люди бегут, все пятеро! Я бегу вместе с ними, мне становится плохо, дрожь переходит в яростное биение.
— Он сорвался в него! Джонс, ты был с ним! Ты видел, что произошло? Джонс! Ну, говори же, Джонс!
— Джонс, что с тобой?
Я падаю на колени, дрожь совсем меня доконала.
— Ему плохо! Сюда! Помогите приподнять!
— Это все солнце.
— Нет, это не солнце, — бормочу я.
Меня укладывают на песке, судороги прокатываются по моему телу волнами, как землетрясения, голос из глубины кричит: Это Джон с, это я, это не он, не он, не верьте ему, выпустите меня, вы пустите! Я вижу согнувшиеся надо мной фигуры, мои веки трепещут, открываются и закрываются. Люди щупают запястье моей руки.
— Сердце останавливается.
Закрываю глаза. Крики замирают. Дрожь прекращается.
И я взмываю вверх, как в холодном колодце, я снова свободен.
— Он умер, — говорит кто-то.
— Джонс умер.
— От чего?
— Кажется, от шока.
— От какого еще шока? — спрашиваю я. Теперь мое имя — Сешенз, мои губы движутся твердо и решительно, я — капитан этого корабля, начальник всех этих людей. Я стою среди них и гляжу на остывающее на песке тело. Потом вдруг хватаюсь руками за голову.
— Что случилось, капитан?
— Ничего! — говорю я. — Заболела голова. Сейчас приду в норму. Ну вот, — шепчу я, — все снова нормально.
— Вы бы сошли с солнцепека, сэр!
— Да, — соглашаюсь я, глядя на лежащего Джонса. — Нам не следовало сюда прилетать. Марс отторгает нас.
Мы относим тело в ракету, и тут же какой-то новый голос из глубины снова взывает, чтобы его отпустили.
— На помощь! На помощь! — доносится из влажных внутренностей моего тела. — На помощь! — отдается эхом и прокатывается по кроваво-красным сосудам.
На этот раз дрожь охватывает меня гораздо раньше. И мне труднее сдерживать ее.
— Капитан, вы бы лучше сошли с солнца! У вас нездоровый вид, сэр!
— Хорошо! — говорю я и выкрикиваю: — На помощь!
— Что вы сказали, сэр?
— Я ничего не говорил.
— Вы сказали: «На помощь», сэр!
— В самом деле, Мэтьюз? Я в самом деле это сказал?
Меня укладывают в тень, отбрасываемую кораблем: внутри, в глубоких катакомбах скелета, в темно-красных приливах крови кто-то кричит, мои руки дергаются, иссушенный рот раскалывается надвое, ноздри расширяются, глаза выкатываются из орбит. На помощь! Помогите! Помогите! Выпустите меня! Нет, нет, не надо!
— Не надо! — повторяю я.
— О чем вы, сэр?
— Не обращай внимания! — говорю я. — Я должен освободиться, — и я зажимаю рот рукой.
— Сэр, что с вами происходит? — настойчиво кричит Мэтьюз. Я кричу им:
— Все на корабль! Все, все! Возвращайтесь на Землю! Немедленно!
В руке у меня пистолет. Я поднимаю его.
— Не стреляйте!
Взрыв! Мельтешение теней. Крик оборван. Свистящий звук падения.
Через десять тысяч лет. Как хорошо умереть. Как хороша внезапная прохлада, расслабленность. Я как рука, влитая в перчатку, восхитительно прохладную перчатку в раскаленном песке. Как прекрасен всеобъемлющий черный покой забвения! Однако медлить нельзя.
Треск, щелчок!
— Боже мой, он застрелился! — кричу я, открывая глаза. Капитан сидит, прислонившись к борту, его череп расколот пулей, глаза расширены, язык высунут меж двумя рядами белых зубов. Из головы хлещет кровь. Я наклоняюсь и дотрагиваюсь до него.
— Глупец, — говорю я. — Зачем он это сделал?
Люди в ужасе. Они стоят над двумя трупами и вертят головами, озираясь на марсианские пески и отдаленный колодец, в глубоких водах которого колышется тело Риджента. С пересохших губ срываются хрипы и всхлипы — они как дети, не принимающие страшного сна.
Люди поворачиваются ко мне.
После паузы один говорит:
— Теперь, Мэтьюз, капитан — ты.
— Знаю, — неторопливо отвечаю я.
— Нас осталось всего шестеро.
— Боже, все случилось так быстро!
— Я не хочу этого! Нужно немедленно убираться!
Люди раскричались. Я подхожу к каждому и дотрагиваюсь — на этот раз моя уверенность глубока, она просто поет от восторга.
— Слушайте! — говорю я и дотрагиваюсь до их локтей, рук, ладоней.
Мы все смолкаем.
Мы — вместе, мы — одно.
— Нет, нет, нет, нет, нет, нет! — кричат внутренние голоса из глубины, из узилищ их тел.
Мы смотрим друг на друга. Мы — это Сэмюэль Мэтьюз, Реймонд Мозес, Уильям Сполдинг, Чарльз Эванс, Форрест Коул и Джои Саммерз; мы молча разглядываем друг друга: у нас побледнели лица, руки трясутся.
Потом все как один поворачиваемся в сторону колодца.
— Пора, — говорим мы.
— Нет, нет! — пронзительно протестуют голоса, уже упрятанные, складированные, подготовленные к вечному хранению.
Ноги несут нас по песку, со стороны могло бы казаться, будто это гигантская двенадцатипалая ладонь передвигается по горячему морскому дну, перебирая пальцами.
Нагибаясь над колодцем, мы заглядываем в него. И видим шесть лиц: они смотрят на нас из холодных глубин.
Нагибаясь все ниже и теряя равновесие, мы падаем один за другим в жерло, в прохладную темноту, в холодные воды колодца.
Солнце заходит. Медленно по кругу перемещаются звезды. Далеко среди них мигает лучик света. Это приближается еще один космический корабль, оставляя позади себя красный след.
Я живу в колодце. Я похож на дымок, живущий в колодце. Или на испарения каменного горла. Наверху я вижу холодные звезды — ночные и утренние, вижу солнце. И иногда пою старые песни этого мира, песни его молодости. Как сказать вам, кто я, если я не знаю этого сам? Никак. Я просто жду.
Отзывы о сказке / рассказе: