— Сэр,— сказал дворецкий, снова смертельно побледнев,— это был не доктор. Мой господин,— тут он оглянулся и продолжал шепотом,— мой господин высокий, хорошо сложенный человек, а этот больше походил на карлика.— Утерсон пытался возражать.— О, сэр,— воскликнул Пуль,— неужели вы думаете, что, прослужив двадцать лет в доме доктора, я не знаю его? Неужели вы думаете, что я не знаю, до какого места кабинетной двери достигает его голова, когда я каждое утро видел его в этой двери? Нет, сэр, фигура в маске — не доктор Джекиль. Бог знает, что это было, только не доктор Джекиль! И я убежден, что здесь совершилось убийство!
— Пуль,— заметил адвокат,— раз вы это говорите, я обязан проверить ваши подозрения. Хотя я хотел бы щадить чувства вашего господина, хотя я поражен запиской, которая, по-видимому, доказывает, что он еще жив, я считаю своим долгом силой войти в эту дверь.
— Ах, вот это хорошо! — воскликнул Пуль.
— Теперь второй вопрос,— проговорил адвокат,— кто сделает это?
— Конечно, вы и я, сэр,— последовал бесстрашный ответ.
— Прекрасно сказано,— заметил адвокат,— и что бы ни случилось, я считаю своей обязанностью посмотреть, правы ли вы.
— В зале есть топор,— продолжал Пуль,— а вы можете взять кухонную кочергу.
Адвокат поднял это грубое, но увесистое оружие и покачал им.
— Знаете ли вы, Пуль,— сказал он,— что мы с вами подвергаемся некоторой опасности?
— Действительно, cap,— заметил дворецкий.
— Ну, значит, нам следует быть откровенными,— сказал Утерсон,— мы оба думаем больше, чем говорим. Объяснимся же. Вы узнали замаскированного?..
— Ну, сэр, он бежал так скоро и так вертелся, что я не могу поклясться, что узнал его,— был ответ,— но если вы спрашиваете, был ли это мистер Хайд, я скажу вам, что полагаю, что это был он. Видите ли, замаскированный человек показался мне того же роста, как Хайд, и он побежал его легкой походкой. Потом, кто же другой мог войти в дом через дверь лаборатории? Вы ведь не забыли, сэр, что в день убийства мистера Керью ключ по-прежнему был у него? Но это еще не все, я не знаю, мистер Утерсон, видели ли вы когда-нибудь этого Хайда?
— Да,— сказал адвокат,— как-то раз я говорил с ним.
— Значит, вы знаете, как и все мы, что в этом господине есть что-то странное, что-то поражающее каждого. Я не могу хорошенько объяснить этого впечатления, но мне кажется, что при виде его человек чувствует, как в его мозг проникает тонкая холодная струя.
— Действительно, я сам испытал нечто подобное,— заметил Утерсон.
— Именно так, сэр,— подтвердил Пуль,— так вот, когда этот замаскированный человек бросился в кабинет, как обезьяна, я почувствовал, что по моей спине пробежал ледяной холод. Я знаю, мистер Утерсон, что это не доказательство, я слишком много читал; но у каждого есть чутье и, клянусь вам Библией, что это был мистер Хайд.
— Да, да,— сказал адвокат,— я боюсь того же… Да, я верю вам, мне кажется, что бедный Гарри убит, а его убийца (Бог весть с какой целью) живет в доме своей жертвы. Ну, так будем же мстителями. Позовите Бредшау.
На зов пришел лакей; он был бледен и взволнован.
— Соберитесь с духом, Бредшау,— сказал адвокат.— Я знаю, ожидание жестоко расстроило вас всех; но мы хотим теперь положить ему конец. Пуль и я решили силой войти в кабинет. Если все хорошо, я принимаю на себя ответственность за наше вторжение; мои плечи достаточно широки, они вынесут недовольство друга. Если же что-нибудь не в порядке, если какой-нибудь злодей, забравшийся в дом, вздумает спастись через заднюю дверь, нужно будет его остановить. Позовите с собой грума, пройдите за угол и, взяв две хорошие палки, встаньте у двери, которая выходит на глухую улицу. Мы даем вам десять минут на приготовление.
Когда Бредшау ушел, адвокат взглянул на часы.
— Теперь,— сказал он,— пойдемте, Пуль,— и, взяв кочергу, двинулся к флигелю.
Облако закрыло месяц, и на дворе было совсем темно. Ветер, порывами налетавший в этот колодец между зданиями, колыхал пламя свечи; наконец они вошли в лабораторию и стали молчаливо ждать. За стенами глухо гудел Лондон, но тут, вблизи, тишина прерывалась только звуком шагов человека, ходившего взад и вперед по кабинету.
— И так целый день, сэр,— шепнул Пуль,— и даже большую часть ночи! Только когда из склада приносят новый запас соли, шаги прекращаются. О, да, нечистая совесть прогоняет сон и покой. О, сэр, каждый из этих шагов говорит о подло пролитой крови! Но прислушайтесь повнимательнее, со всем усердием, мистер Утерсон, и скажите мне, неужели это походка доктора?
Раздавались легкие, странные шаги, как бы слегка колебавшиеся, хотя ходивший двигался очень медленно; действительно, они не напоминали тяжелой походки Генри Джекиля, от которой, бывало, дрожал пол. Утерсон вздохнул.
— А больше ничего не слышится? — спросил он.
Пуль кивнул головой.
— Раз,— сказал он,— раз там плакали.
— Плакали? Как так? — сказал адвокат, почувствовав смертельный холод ужаса.
— Кто-то плакал в кабинете, плакал как женщина или как погибшая душа,— ответил дворецкий,— и мне было так тяжело, что я чуть-чуть было сам не зарыдал.
Назначенные десять минут подошли к концу. Пуль вынул топор из-под груды соломы и поставил свечу на ближайший стол. Пуль и Утерсон, задыхаясь, подошли к двери, из-за которой по-прежнему слышались шаги, то удалявшиеся, то подходившие ближе и странно звучавшие в ночной тишине.
— Джекиль,— громко крикнул Утерсон,— мне хочется тебя видеть! — Он подождал несколько секунд, но ответа не последовало.— Предупреждаю тебя, у нас появились различные подозрения; я должен тебя увидеть и увижу, если не с твоего согласия, то силой!
— Утерсон,— ответил голос,— молю пощады во имя Бога!
— А, это голос не Джекиля, а Хайда! — вскрикнул адвокат.— Ломайте дверь, Пуль!
Пуль взмахнул топором. Все здание содрогнулось от удара, а красная дверь подпрыгнула на петлях и на замке. Из кабинета раздался вопль животного ужаса. Топор работал, доски двери расщеплялись, а дверная рама вздрагивала. Четыре раза ударил топор, но дерево было крепко, а петли сделаны в отличной мастерской. Только после пятого удара замок с шумом сломался, и изуродованная дверь упала на ковер кабинета.
Утерсон и Пуль, сами испуганные поднятым ими шумом и внезапно наступившей тишиной, немного отступили и смотрели в открывшуюся комнату. Перед ними был кабинет, освещенный мягким светом лапмы; в камине пылал и потрескивал уголь; котелок с водой пел свою однообразную песенку; несколько ящиков стола остались незадвинутыми; на столе лежали аккуратно сложенные бумаги; близ огня виднелись принадлежности для чая; словом, каждый сказал бы, что этот кабинет — самая мирная комната во всем Лондоне, и не будь в ней нескольких шкафов, полных химическими принадлежностями, самая обыкновенная.
Посреди кабинета ничком лежало тело человека, сведенное судорогой, и еще вздрагивало. Утерсон и Пуль подошли к нему на цыпочках, перевернули на спину и увидели лицо Эдуарда Хайда. Он был одет в слишком широкое платье доктора; мускулы его лица еще вздрагивали, но жизнь уже покинула его. Раздавленный пузырек в руке мертвого и сильный запах, стоявший в воздухе, сказали Утерсону, что перед ним тело самоубийцы.
— Мы пришли слишком поздно,— мрачно заметил адвокат,— не в наших силах осудить или помиловать его. Хайд убил себя, и нам остается только найти тело вашего господина.
Большую часть старого здания наполняли анатомический театр и кабинет. Почти весь нижний этаж был занят театром, а верхний кабинетом. Коридор соединял зал лаборатории с дверью, выходившей на глухую улицу, кабинет же сообщался с коридором посредством второй лестницы. Кроме того, в мрачном строении было несколько темных чуланов и большой подвал. Утерсон и Пуль внимательно осмотрели все закоулки. В чуланы даже не стоило входить, потому что все они были пусты, а по тому количеству пыли, которая сыпалась с их дверей, было ясно, что они давно не отпирались. Подвал был завален старым хламом, вероятно, оставшимся со времени предшественника Джекиля, хирурга. Едва Пуль и Утерсон отворили дверь в него, как поняли, что искать тут нечего; перед ними упала паутина, которая, очевидно, в течение многих лет занавешивала вход в погреб. Нигде не виднелось ни малейших следов живого или мертвого Генри Джекиля.
Пуль топал ногами по плитам коридора.
— Вероятно, он похоронен здесь,— сказал наконец слуга, прислушиваясь к звуку своих шагов.
— Может быть, он бежал,— заметил Утерсон и стал разглядывать дверь на улицу. Она была заперта, а на одной из плит лежал уже заржавленный ключ.— Вряд ли дверь отпиралась этим ключом,— заметил адвокат.
— Этим ключом? — повторил Пуль.— Разве вы не видите, сэр, что он сломан? Его, по-видимому, топтали ногами.
— Да,— продолжал Утерсон,— и в изломах тоже ржавчина.
Оба пугливо переглянулись.
— Я ничего не понимаю, Пуль,— заметил адвокат,— пойдемте назад в кабинет.
Они молча поднялись на лестницу и, пугливо поглядывая на мертвое тело, стали внимательнее прежнего осматривать кабинет. На одном из столов виднелись следы химической работы, аккуратно отвешенные порции какой-то соли, лежавшие на стеклянных блюдечках, точно перед опытом, которого несчастному не дали окончить.
— Вот эти порошки я приносил ему,— сказал Пуль. В эту минуту вода, кипевшая в котле, с шумом перелилась через край.
Они подошли к камину; удобное кресло стояло близ огня; чайные принадлежности были готовы, даже сахар лежал в чашке. На полке стояло несколько книг, одна, раскрытая, лежала рядом с чайным прибором, и Утерсон с изумлением узнал в ней благочестивое сочинение, которое Джекиль так почитал: все поля томика были испещрены самыми богохульственными замечаниями, написанными его собственной рукой!
Наконец, Утерсон и Пуль, осматривая комнату, подошли к большому трюмо и с невольным ужасом заглянули в него. Но оно было повернуто так, что в нем отражался только розовый отсвет солнца, игравший на крыше, пламя, сверкавшее тысячью искр в поверхности стеклянных шкафов, да бледные, испуганные лица Пуля и Утерсона.
— Это зеркало видело странные вещи, сэр,— шепнул Пуль.
— Но все, что происходило, не страннее его присутствия здесь,— тем же тоном ответил адвокат.— Что делал с ним Дж…— он прервал сам, вздрогнул и, поборов свою слабость, договорил: — Зачем оно было нужно Джекилю?
— Да, странно,— подтвердил Пуль.
Они подошли к рабочему столу доктора. Там между множеством бумаг лежал большой конверт, надписанный рукой Джекиля и адресованный на имя Утерсона. Адвокат распечатал пакет, из него выпало несколько бумаг. Первая оказалась завещанием, написанным в таких же эксцентрических выражениях, в которых был составлен и тот документ, который Утерсон вернул доктору несколько месяцев тому назад. Оно тоже говорило о воле Джекиля в случае его смерти или исчезновения, только вместо имени Хайда глубоко пораженный адвокат прочел в нем имя Габриеля-Джона Утерсона. Он взглянул на Пуля, перевел глаза на бумагу и наконец обратил их на тело мертвого злодея.
— У меня голова идет кругом,— сказал адвокат.— Все последние дни завещание было в руках Хайда; он не мог меня любить; он, конечно, выходил из себя от бешенства при виде того, что его лишили наследства, а между тем не уничтожил документа!
Утерсон взял вторую бумагу; это была записка, набросанная почерком доктора с выставленным вверху числом.
— О, Пуль,— вскрикнул адвокат,— Джекиль еще жил сегодня и был здесь! Его не могли уничтожить в такой короткий промежуток времени! Он, конечно, еще жив, он, вероятно, бежал! А зачем? Как? Следует ли нам, в случае его бегства, заявить о самоубийстве мистера Хайда? О, мы обязаны действовать осторожно! Я вижу, что нам легко вовлечь вашего господина в какую-нибудь ужасную катастрофу!
— Почему же вы не прочтете записки, сэр? — спросил Пуль.
— Потому что я боюсь! — торжественно возразил адвокат.— Дай Бог, чтобы мой страх оказался неосновательным! — И он наклонился над листком бумаги и прочитал:
«Мой дорогой Утерсон, когда эта записка будет у тебя в руках, я исчезну, при каких условиях — не могу предвидеть, но мой инстинкт и все обстоятельства моего невероятного положения говорят мне, что конец близок. Когда это свершится, прочитай прежде всего рассказ Ленайона, который он, по его словам, передал тебе; если же ты захочешь узнать большее — прочти исповедь твоего недостойного и несчастного друга
Генри Джекиля«.
— Там было еще что-то? — спросил Утерсон.
— Вот, сэр, — сказал Пуль и подал адвокату довольно объемистый конверт, запечатанный несколькими печатями.
Адвокат положил его себе в карман.
— Я ничего не скажу об этих бумагах. Если ваш господин умер или бежал, мы, по крайней мере, спасем его честь. Теперь десять часов. Я должен отправиться домой и на свободе прочесть эти документы, но я вернусь еще до полуночи, и тогда мы пошлем за полицией.
Утерсон и Пуль ушли, заперли за собой дверь анатомического зала. Утерсон снова миновал слуг, собравшихся у камина приемной, и вернулся к себе домой, чтобы прочесть два рассказа, которые должны были разъяснить ему тайну Джекиля.
Отзывы о сказке / рассказе: