Этот первый день в школе, радостный для всех других детей, был тяжелым днем для Тани. Она вошла одна на школьный двор, вытоптанный детскими ногами.
Сторож уже отзвонил.
Она толкнула тяжелую дверь. В коридоре, как и на дворе, было светло, пусто, тихо. Неужели она опоздала?
— Нет, — сказал ей сторож, — беги скорей. Учителя еще не расходились по классам.
Но она не в силах была бежать. Медленно, точно взбиралась на крутизну, шла она по длинному, натертому воском коридору, а над ее головой висели плакаты. Во все десять огромных окон освещало их солнце, не утаивая ни единой запятой:
«Ребята, поздравляем вас с началом нового года. Добро пожаловать! Будем учиться отлично».
Маленькая девочка с тонкими косичками, завитыми на кончике, пробежала мимо Тани и на бегу обернулась к ней.
— Их бин, ду бист, эр ист! — прокричала она по-немецки и показала ей язык.
Какие тонкие, проворные ноги у этой крошечной девочки! Не прежняя ли это Таня, маленькая Таня, показала себе самой язык?
Но девочка уже исчезла за поворотом, а Таня остановилась у высоких дверей. Тут был ее новый класс.
Дверь была закрыта, и в классе шумели.
И этот шум, как милый шум реки и деревьев, с ранних лет окружавший ее, привел в порядок ее мысли.
Она, словно мирясь сама с собой, сказала:
— Ну ладно, забудем все.
Она распахнула дверь. Громкий крик встретил ее на пороге.
А она уже улыбалась. Так человек, вошедший с морозу в избу и еще не различая с холода ни лиц, ни предметов в доме, все же улыбается заранее и теплу и словам, которые еще не сказаны, но которые — он знает — не будут враждебны ему.
— Таня, к нам! — кричали одни.
— Таня, с нами садись! — кричали другие.
А Филька сделал на парте стойку — прекрасную стойку, которой мог бы позавидовать каждый мальчик, хотя вид у него был при этом печальный.
А Таня все улыбалась.
Она выбрала Женю в подруги и села с ней рядом, как в лагере у костра, а Филька поместился сзади.
И в ту же минуту в класс вошла Александра Ивановна, учительница русского языка.
Она поднялась на кафедру и тотчас же сошла с нее.
«Ибо, — подумала она, — если четыре крашеные доски могут возвысить человека над другими, то этот мир ничего не стоит».
И, тщательно обойдя кафедру, она приблизилась к ученикам настолько, что между ними и ею уже не было никаких преград, кроме собственных недостатков каждого.
Она была молода, лицо у нее было свежее, взгляд светлый и спокойный, невольно привлекавший к себе внимание самых отчаянных шалунов. И всегда на ее черном платье сияла маленькая звездочка, выточенная из уральского камня.
И странно: ее свежесть и молодость дети никогда не принимали за неопытность, над которой они не упустили бы случая посмеяться. Они никогда не смеялись над ней.
— Ребята! — сказала она, после долгого летнего перерыва пробуя свой голос. Он был у нее по-прежнему глубок и тоже невольно привлекал к себе внимание. — Ребята! — сказала она. — Сегодня праздник — мы начинаем учиться, и я рада, что снова с вами, снова буду вашим классным руководителем — вот уже который год. Все вы выросли за это время, а я немного постарела. Но все же учились мы всегда отлично.
И она, разумеется, до конца сказала бы все, что полагалось сказать детям перед началом нового года, если бы в класс в это время не вошли два новых ученика. Это были те самые мальчики, которых Таня встретила на пристани утром. Один — худой и высокий, другой — низенький, с толстыми щеками, придававшими ему вид настоящей бестии.
Все посмотрели на них с любопытством. Но никто из этих сорока мальчиков и девочек, беспокойно сидевших на партах, не поглядел на них с таким ожиданием, как Таня. Вот сейчас она узнает, кто из них причинил ей муку, гораздо большую, чем страх. Может быть, все-таки это Коля.
Учительница спросила, как их зовут.
Толстый мальчик ответил:
— Годило-Годлевский.
А худой сказал:
— Борщ.
«Значит, в самом деле «они» не приехали, — подумала с облегчением Таня и снова сказала себе: — Ладно, пока забудем все».
Зато учительнице смех, зазвеневший в классе, не возвещал хорошего начала. Однако она сказала:
— Итак, мы начнем занятия. Я надеюсь, что за лето, ребята, вы ничего не забыли.
Филька громко вздохнул.
Учительница секунду смотрела на него. Но взгляд ее не был строгим. Она решила быть сегодня снисходительной к детям. Все же это их праздник, и пусть кажется им, что сегодня она у них в гостях.
— Что ты вздыхаешь, Филька? — спросила она.
Филька поднялся со скамьи.
— Я встал на рассвете сегодня, — сказал он, — чтобы написать своему другу письмо, и отложил его в сторону, потому что забыл, какие знаки нужно поставить в таком предложении: «Куда ты утром так рано уходила, дружок?»
— Плохо, если ты забыл, — сказала учительница и посмотрела на Таню.
Та сидела с опущенным взглядом. И, приняв этот взгляд за желание избежать ответа, Александра Ивановна сказала:
— Таня Сабанеева, не забыла ли ты, какие знаки препинания нужны в этом предложении? Скажи нам правильно.
«Что ж это! — подумала Таня. — Ведь он обо мне говорит. Неужели же все, и даже Филька, так жестоки, что ни на минуту не дают мне забыть того, что всеми силами я стараюсь не помнить!»
И, так думая, она ответила:
— В предложении, где есть обращение, требуется запятая или восклицательный знак.
— Вот видишь, — обратилась к Фильке учительница, — Таня отлично помнит правило. Ну-ка иди к доске, напиши какой-нибудь пример, в котором было бы обращение.
Филька, подойдя к доске, взял в руки мел.
Таня сидела по-прежнему с опущенным взглядом, чуть заслонившись рукою. Но и заслоненное рукою лицо ее показалось Фильке таким убитым, что он пожелал себе провалиться на месте, если это он своей шуткой причинил ей хоть какое-нибудь огорчение.
«Что с ней делается?» — подумал он.
И, подняв руку, мелом написал на доске: «Эй, товарищь, больше жизни!»
Учительница развела руками.
— Филька, Филька, — сказала она с укоризной, — все ты забыл, решительно все! Какие уж там запятые! Почему ты слово «товарищ» пишешь с мягким знаком?
— Это глагол второго лица, — ответил без смущения Филька.
— Какой глагол, почему глагол? — вскричала учительница.
— Конечно, глагол второго лица, — с упрямством ответил Филька. «Товарищ! Ты, товарищ, что делаешь?» Отвечает на вопрос «что делаешь?».
Громкий хохот прошелся по всем скамьям, заставив Таню поднять лицо. И когда Филька снова взглянул на нее, она уже смеялась своим милым смехом громче всех остальных.
Филька, чуть ухмыльнувшись, стряхнул со своих пальцев мел.
Филька был доволен.
А учительница с недоумением следила за ним, слегка прислонившись к стене.
Как этот мальчик, которого она ценила за его быстрый ум и находчивость, мог быть доволен своей грубой ошибкой? Нет, тут кроется нечто другое. Дети обманывают ее. А она-то думала, что хорошо знает детское сердце!
Отзывы о сказке / рассказе: