Все началось под Новый год.
Жил в одной деревне богатый крестьянин. Деревня стояла на берегу озера, и на самом видном месте высился дом богача — с пристройками, амбарами, сараями, за глухими воротами.
А на другом берегу, у лесной опушки, ютился маленький домишко, всем ветрам открытый. Да только и ветер ничем не мог здесь разжиться. На дворе была стужа. Деревья так и трещали от мороза, а над озером кружились тучи снега.
— Послушай, хозяин, — сказала жена богатея, — давай положим на крышу хоть три ржаных колоса для воробьев! Ведь праздник нынче, Новый год.
— Не так я богат, чтобы выбрасывать столько зерна каким-то воробьям, — сказал старик.
— Да ведь обычай такой, — снова начала жена. — Говорят, к счастью это.
— А я тебе говорю, что не так я богат, чтобы бросать зерно воробьям, — сказал, как отрезал, старик.
Но жена не унималась.
— Уж, наверное, тот бедняк, что на другой стороне озера живет, — сказала она, — не забыл про воробьев в новогодний вечер. А ведь ты сеешь хлеба в десять раз больше, чем он.
— Не болтай вздора! прикрикнул на нее старик. — Я и без того немало ртов кормлю. Что еще выдумала — воробьям зерно выбрасывать!
— Так-то оно так, — вздохнула старуха, — да ведь обычай…
— Ну вот что, — оборвал ее старик, — знай свое дело, пеки хлеб да присматривай, чтобы окорок не подгорел. А воробьи не наша забота.
И вот в богатом крестьянском доме стали готовиться к встрече Нового года — и пекли, и жарили, и тушили, и варили. От горшков и мисок стол прямо ломился. Только голодным воробьям, которые прыгали по крыше, не досталось ни крошки. Напрасно кружили они над домом — ни одного зернышка, ни одной хлебной корочки не нашли.
А в бедном домишке на другой стороне озера словно и забыли про Новый год. На столе и в печи было пусто, зато воробьям было приготовлено на крыше богатое угощение — целых три колоса спелой ржи.
— Если бы мы вымолотили эти колосья, а не отдали их воробьям, и у нас был бы сегодня праздник! Каких бы лепешек я напекла к Новому году! — сказала со вздохом жена бедного крестьянина.
— Какие там лепешки! — засмеялся крестьянин. — Ну много ли зерна намолотила бы ты из этих колосьев! Как раз для воробьиного пира!
— И то правда, — согласилась жена. — А все-таки…
— Не ворчи, мать, — перебил ее крестьянин, — я ведь скопил немного денег к Новому году. Собирай-ка скорее детей, пусть идут в деревню да купят нам свежего хлеба и кувшин молока. Будет и у нас праздник — не хуже, чем у воробьев!
— Боюсь я посылать их в такую пору, — сказала мать, — тут ведь и волки бродят…
— Ничего, — сказал отец, — я дам Юхану крепкую палку, этой палкой он всякого волка отпугнет.
И вот маленький Юхан со своей сестренкой Ниллой взяли санки, мешок для хлеба, кувшин для молока, здоровенную палку на всякий случай и отправились в деревню на другой берег озера.
Когда они возвращались домой, сумерки уже сгустились. Вьюга намела на озере большие сугробы. Юхан и Нилла с трудом тащили санки, то и дело проваливаясь в глубокий снег. А снег все валил и валил, сугробы росли и росли, а до дома было еще далеко.
Вдруг во тьме перед ними что-то зашевелилось. Человек не человек, и на собаку не похоже. А это был волк — большущий, худой. Пасть открыл, стоит поперек дороги и воет.
— Сейчас я его прогоню, — сказал Юхан и замахнулся палкой.
А волк даже с места не сдвинулся. Видно, ничуть его не испугала палка Юхана, но и на детей нападать он как будто не собирался. Он только завыл еще жалобнее, словно просил о чем-то. И как ни странно, дети отлично понимали его.
— У-у-у, какая стужа, какая лютая стужа, — жаловался волк, — моим волчатам совсем есть нечего! Они пропадут с голоду!
— Жаль твоих волчат, — сказала Нилла, — но у нас самих нет ничего, кроме хлеба. Вот возьми два свежих каравая для своих волчат, а два останутся нам.
— Спасибо вам, век не забуду вашу доброту, — сказал волк, схватил зубами два каравая и убежал.
Дети завязали потуже мешок с оставшимся хлебом и, спотыкаясь, побрели дальше. Они прошли совсем немного, как вдруг услышали, что кто-то тяжело ступает за ними по глубокому снегу. Кто бы это мог быть? Юхан и Нилла оглянулись. А это был огромный медведь. Медведь что-то рычал по-своему, и Юхан с Ниллой сначала никак не могли понять его. Но скоро они стали разбирать, что он говорит.
— Мор-р-роз, какой мор-р-роз, — рычал медведь. — Все р-р-р-ручьи замерзли, все р-р-реки замерзли…
— А ты чего бродишь? — удивился Юхан. — Спал бы в своей берлоге, как другие медведи, и смотрел бы сны.
— Мои медвежата плачут, просят попить. А все реки замерзли, все ручьи замерзли. Как же мне напоить моих медвежат?
— Не горюй, мы отольем тебе немного молока. Давай твое ведерко!
Медведь подставил берестяное ведерко, которое держал в лапах, и дети отлили ему полкувшина молока.
— Добрые дети, хорошие дети, — забормотал медведь и пошел своей дорогой, переваливаясь с лапы на лапу.
И Юхан с Ниллой пошли своей дорогой. Поклажа на их санках стала полегче, и теперь они быстрее перебирались через сугробы. Да и свет в окне их домика уже виднелся сквозь тьму и метель.
Но тут они услышали какой-то странный шум над головой. Это был и не ветер, и не вьюга. Юхан и Нилла посмотрели вверх и увидели безобразную сову. Изо всех сил она била крыльями, стараясь не отстать от детей.
— Отдайте мне хлеб! Отдайте молоко! — выкрикивала сова скрипучим голосом и уже растопырила свои острые когти, чтобы схватить добычу.
— Вот я тебе сейчас дам! — сказал Юхан и принялся размахивать палкой с такой силой, что совиные перья так и полетели во все стороны.
Пришлось сове убираться прочь, пока ей совсем не обломали крылья. А дети скоро добрались до дому. Они стряхнули с себя снег, втащили на крыльцо санки и вошли в дом.
— Наконец-то! — радостно вздохнула мать. — Чего я не передумала! А вдруг, думаю, волк им встретится…
— Он нам и встретился, — сказал Юхан. — Только он нам ничего плохого не сделал. А мы ему дали немного хлеба для его волчат.
— Мы и медведя встретили, — сказала Нилла. — Он тоже совсем не страшный. Мы ему молока для его медвежат дали.
— А домой-то привезли хоть что-нибудь? Или еще кого-нибудь угостили? — спросила мать.
— Еще сову! Ее мы палкой угостили! — засмеялись Юхан и Нилла. — А домой мы привезли два каравая хлеба и полкувшина молока. Так что теперь и у нас будет настоящий пир!
Время уже подходило к полуночи, и все семейство уселось за стол. Отец нарезал ломтями хлеб, а мать налила в кружки молока. Но сколько отец ни отрезал от каравая, каравай все равно оставался целым. И молока в кувшине оставалось столько же, сколько было.
— Что за чудеса! — удивлялись отец с матерью.
— Вот как много мы всего накупили! — говорили Юхан и Нилла и подставляли матери свои кружки и плошки.
Ровно в полночь, когда часы пробили двенадцать ударов, все услышали, что кто-то царапается в маленькое окошко.
И что же вы думаете? У окошка топтались волк и медведь, положив передние лапы на оконную раму. Оба весело ухмылялись и приветливо кивали хозяевам, словно поздравляли их с Новым годом.
На следующий день, когда дети подбежали к столу, два свежих каравая и полкувшина молока стояли будто нетронутые. И так было каждый день. А когда пришла весна, веселое чириканье воробьев словно приманило солнечные лучи на маленькое поле бедного крестьянина, и урожай у него был такой, какого никогда никто не собирал. И за какое бы дело ни взялись крестьянин с женой, все у них в руках ладилось и спорилось.
Зато у богатого крестьянина хозяйство пошло вкривь и вкось. Солнце как будто обходило стороной его поля, и в закромах у него стало пусто.
— Все потому, что мы не бережем добро, — сокрушался хозяин. — Тому дай, этому одолжи. Про нас ведь слава: богатые! А где благодарность? Нет, не так мы богаты, жена, не так богаты, чтобы о других думать. Гони со двора всех попрошаек!
И они гнали всех, кто приближался к их воротам. Но только удачи им все равно ни в чем не было.
— Может, едим слишком много, — сказал старик.
И велел собирать к столу только раз в день. Сидят все голодные, а достатка в доме не прибавляется.
— Верно, мы едим слишком жирно, — сказал старик. — Слушай, жена, пойди к тем, на другом берегу озера, да поучись, как стряпать. Говорят, в хлеб можно еловые шишки добавлять, а суп из брусничной зелени варить.
— Что ж, я пойду, — сказала старуха и отправилась в путь.
Вернулась она к вечеру.
— Что, набралась ума-разума? — спросил старик.
— Набралась, — сказала старуха. — Только ничего они в хлеб не добавляют.
— А что, ты пробовала их хлеб? Уж, верно, они свой хлеб подальше от гостей держат.
— Да нет, — отвечает старуха, — кто ни зайдет к ним, они за стол сажают, да еще с собой дадут. Бездомную собаку и ту накормят. И всегда от доброго сердца. Вот оттого им во всем и удача.
— Чудно, — сказал старик, — что-то не слыхал я, чтобы люди богатели оттого, что другим помогают. Ну да ладно, возьми целый каравай и отдай его нищим на большой дороге. Да скажи им, чтобы убирались подальше на все четыре стороны.
— Нет, — сказала со вздохом старуха, — это не поможет. Надо от доброго сердца подавать…
— Вот еще! — заворчал старик. — Мало того, что свое отдаешь, так еще от доброго сердца!.. Ну ладно, дай от доброго сердца. Но только уговор такой: пусть отработают потом. Не так мы богаты, чтобы раздавать свое добро даром.
Но старуха стояла на своем:
— Нет, уж если давать, так без всякого уговора.
— Что же это такое! — Старик от досады прямо чуть не задохнулся. — Свое, нажитое — даром отдавать!
— Так ведь если за что-нибудь, это уж будет не от чистого сердца, — твердила старуха.
— Чудные дела!
Старик с сомнением покачал головой. Потом вздохнул тяжело и сказал:
— Слушай, жена, на гумне остался небольшой сноп немолоченной ржи. Вынь-ка три колоса да прибереги к Новому году для воробьев. Начнем с них.
Отзывы о сказке / рассказе: