Сергей Баруздин — Котенкина мама: Рассказ

Осенью жил я в деревне. Совсем маленькой — на сорок дворов.
Хозяйка моя Христина Георгиевна была очень мила, и только в одном я чувствовал смущение, когда она начинала спрашивать меня про животных. То ли ей сказал кто-то, то ли сама она читала мои «животные» рассказы, но ее неожиданные вопросы порой ставили меня в тупик. Начинала она со слонов, которых не видела, переходила к верблюдам, бегемотам, ослам, лошадям, коровам, свиньям, собакам…
И тут:
— А вы кочешку эту видели? Ходит у дома и по огороду, сине-голубая, с полосками красивыми. Она родила. Всех котят куда-то рассовала. Кошка от Третьяковых, а они, известно, всех котят топят. Вот она и ушла от них и бродит по деревне. К Третьяковым не заходит, поверьте, сама видела…
Третьяковых я не знал, но с разной живностью общался: слонами, медведями, крокодилами…
— Что нужно делать? — спросил я Христину Георгиевну.
— А что делать! Ясно, что делать! — сказала Христина Георгиевна. — Вот вы тут сидите, что-то пишете, вы — свободный человек. Надо поискать, куда она прячет котят. Пока вам делать нечего — вы поищите, а я с работы вернусь, тоже буду искать. Я уже и сегодня утром на зорьке встала, козу в стадо выгнала и все смотрела… Не нашла…
Признаюсь, что я не очень люблю кошек. Но эта — я ее видел и много раз — мне чем-то нравилась. Она бродила у дома, появлялась на огороде, а то и на дороге — всегда сверхосторожная и, право, симпатичная. Шерсть, конечно, не голубая, а серая, но с голубизной и с бурыми полосками от головы и по бокам вплоть до хвоста. Увы, хвост был длинноват, но все остальное — красиво.
Бросив работу после разговора с Христиной Георгиевной, я вышел на улицу. Кошки не было. Полчаса прошло и час, наверное, я вернулся домой. Взял книгу — работать уже не мог.
И тут слышу кто-то появился на подоконнике.
Смотрю: она — эта самая кошка.
Я открыл дверь.
Действительно, она. По представлениям Христины Георгиевны — «сине-голубая, с полосками красивыми». По моим — вовсе не голубая, а серая с голубизной и с бурыми полосками от головы и по бокам вплоть до хвоста. Слишком длинного хвоста! Но — она.
— Что ты хочешь? — спросил я ее самым ласковым голосом. — Может, поесть?
Она замяукала, но в комнату за мной не пошла.
Тогда я пошел за нею.
Кошка привела меня в дровяной сарай, где…
Дрова — березовые, сосновые, осиновые — лежали в полном порядке.
А под ними лежал котенок. Вовсе не похожий на свою маму — камышового цвета и совсем не маленький. Он бросился к маме навстречу и стал лизать ее: голову, бока, а потом лапы. И мама облизывала котенка, все время поглядывая на меня: не уйду ли я? А вдруг я — Третьяков?
Что делать?
Я не люблю кошек, но и не люблю, когда топят котят.
Эта кошка спасла от Третьяковых единственного котенка.
Этого нельзя было бросить.
Но что думает мама-кошка?
Я взял котенка на руки, и мама позволила мне это сделать. Я вынес котенка из дровяного сарая, и мама пошла за мной. Я внес котенка в дом, но тут мама остановилась за мной на пороге.
Я просил ее, умолял даже:
— Ну, иди! Чего ты боишься?
Она не шла.
Так и осталась на улице.
Котенка я напоил молоком, а когда вечером пришла с работы Христина Георгиевна, она еще и манную кашу ему сварила. Он чувствовал себя отлично и маму-кошку не вспоминал.
А наутро я увидел на пороге задушенную мышь. Во второй половине дня — еще двух мышей. К вечеру — еще одну.
— Это она! — объяснила мне Христина Георгиевна. — Вот вы и я тоже — не Третьяковы. Так она оценила…
Котенок, вовсе не вспоминавший о маме-кошке, резвился в доме и доставлял нам с Христиной Георгиевной радость, хотя и отрывал меня от работы. До тех пор, пока я уехал в Москву.
А котенкина мать каждый день приносила своему сыну пойманных мышей и скромно клала их на порог чужого дома. Чужого дома, но не дома Третьяковых, где она жила раньше.