Рассказывают также, что был в древние времена и минувшие века и столетия один купец среди купцов, пребывавший в земле Басры, и было у этого купца двое детей мужского пола, и обладал он большими деньгами. И определил Аллах всеслышащий и премудрый, чтобы преставился этот купец к милости великого Аллаха и оставил свои богатства, и принялись сыновья обряжать его и похоронили. А после того они разделили деньги между собою поровну, и каждый из них взял свою долю, и они открыли себе две лавки один стал медником, а другой — ювелиром.
И ювелир, в один из дней, сидел у себя в лавке и вдруг видит — идет на рынке, среди людей, человек персиянин. И он прошел мимо лавки юноши-ювелира и взглянул на его изделия и осмотрел их с пониманием, и они ему понравились. А имя юноши-ювелира было Хасан. И персиянин покачал головой и сказал: «Клянусь Аллахом, ты хороший ювелир!» — и стал смотреть, как юноша работает. А тот стал смотреть в старую книгу, которая была у него в руке, и он всегда так поступал, когда люди любовались его красотой, прелестью, стройностью и соразмерностью.
А когда настало время послеполуденной молитвы, лавка очистилась от людей, персиянин обратился к Хасану и сказал ему: «О дитя мое, ты красивый юноша! Что это за книга? У тебя нет отца, а у меня нет сына, и я знаю ремесло, лучше которого нет на свете…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот семьдесят девятая ночь
Когда же настала семьсот семьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что персиянин обратился к Хасануювелиру и сказал ему: «О дитя мое, ты красивый юноша, и у тебя нет отца, а у меня нет сына, и я знаю ремесло, лучше которого нет на свете. Много народу из людей просило меня научить их, но я не соглашался, а теперь моя душа согласна, чтобы я научил тебя этому ремеслу и сделал тебя моим сыном. И я поставлю между тобою и бедностью преграду, и ты отдохнешь от работы с молотком, углем и огнем». — «О господин мой, а когда ты меня научишь?» спросил Хасан. И персиянин ответил: «Завтра я к тебе приду и сделаю тебе из меди чистое золото, в твоем присутствии».
И Хасан обрадовался и простился с персиянином и пошел к своей матери. Он вошел и поздоровался и поел с нею и рассказал ей историю с персиянином, ошеломленный, потеряв ум и разумение. И мать его сказала: «Что с тобой, о дитя мое? Берегись слушать слова людей, особенно персиян, и не будь им ни в чем послушен. Это великие обманщики, которые знают искусство алхимии и устраивают с людьми штуки и берут их деньги и съедают их всякой ложью». — «О матушка, — ответил Хасан, — мы люди бедные, и нет у нас ничего, на что бы он позарился и устроил с нами штуку. Этот персиянин — старец праведный, и на нем следы праведности, и Аллах лишь внушил ему склонность ко мне». И мать Хасана умолкла, затаив гнев. А сердце ее сына было занято, и сон не брал его в эту ночь, так сильно он радовался тому, что сказал ему персиянин.
А когда наступило утро, он взял ключи и отпер лавку, и вдруг подошел к нему тот персиянин. И Хасан поднялся для него и хотел поцеловать ему руки, но старик не дал ему и не согласился на это и сказал: «О Хасан, приготовь плавильник и поставь мехи». И Хасан сделал то, что велел ему персиянин, и зажег угли. И тогда персиянин спросил его: «О дитя мое, есть у тебя медь?» — «У меня есть сломанное блюдо», — ответил Хасан. И персиянин велел ему сжать блюдо и разрезать его ножницами на мелкие куски. И Хасан сделал так, как сказал ему старик, и изрезал блюдо на мелкие куски и, бросив их в плавильник, дул на огонь мехами, пока куски не превратились в жидкость. И тогда персиянин протянул руку к своему тюрбану и вынул из него свернутый листок и, развернув его, высыпал из него в плавильник с полдрахмы чего-то, и это было что-то похожее на желтую сурьму. И он велел Хасану дуть на жидкость мехами, и Хасан делал так, как он ему велел, пока жидкость не превратилась в слиток золота.
И когда Хасан увидел это, он оторопел, и его ум смутился от охватившей его радости. И он взял слиток и перевернул его и, взяв напильник, обточил слиток, и увидел, что это чистое золото высшей ценности. И его ум улетел, и он был ошеломлен от сильной радости и склонился к руке персиянина, чтобы ее поцеловать, но тот не дал ему и сказал: «Возьми этот слиток, пойди на рынок, продай его и получи его цену поскорее, и не разговаривай». И Хасан пошел на рынок и отдал слиток посреднику, и тот взял его и потер и увидел, что это чистое Золото. И ворота пены открыли десятью тысячами дирхемов, и купцы стали набавлять, и посредник продал слиток за пятнадцать тысяч дирхемов, и Хасан получил его цену. И он пошел домой и рассказал матери обо всем, что сделал, и сказал: «О матушка, я научился этому искусству».
И мать стала над ним смеяться и воскликнула: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до семисот восьмидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до семисот восьмидесяти, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан-ювелир рассказал своей матери о том, что сделал персиянин, и сказал: «Я научился этому искусству», его мать воскликнула: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!» — и умолкла, затаив досаду.
А Хасан взял по своей глупости ступку и пошел с нею к персиянину, который сидел в лавке, и поставил ее перед ним. И персиянин спросил его: «О дитя мое, что ты хочешь делать с этой ступкой?» — «Мы положим ее в огонь и сделаем из нее золотые слитки», — сказал Хасан. И персиянин засмеялся и воскликнул: «О сын мой, бесноватый ты, что ли, чтобы выносить на рынок два слитка в один и ют же день! Разве ты не знаешь, что люди нас заподозрят и пропадут наши души? О дитя мое, когда я научу тебя этому искусству, не применяй его чаще, чем один раз в год, — этого хватит тебе от года до года». — «Ты прав, о господин мой», — сказал Хасан и сел в лавке и поставил плавильник и бросил уголь в огонь. И персиянин спросил его: «О дитя мое, что ты хочешь?» — «Научи меня этому искусству», сказал Хасан. И персиянин засмеялся и воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Ты, о сын мой, малоумен и совсем не годишься для этого искусства. Разве кто-нибудь в жизни учится этому искусству на перекрестке дороги или на рынках? Если мы займемся им в этом месте, люди скажут на нас: „Они делают алхимию“. И услышат про нас судьи, и пропадут наши души. Если ты хочешь, о дитя мое, научиться этому искусству, пойдем со мной ко мне в дом».
И Хасан поднялся и запер лавку и отправился с персиянином, и когда он шел по дороге, он вдруг вспомнил слова своей матери и стал строить в душе тысячу расчетов. И он остановился и склонил голову к земле на некоторое время, и персиянин обернулся и, увидев, что Хасан стоит, засмеялся и воскликнул: «Бесноватый ты, что ли? Я затаил для тебя в сердце благо, а ты считаешь, что я буду тебе вредить! — А потом сказал ему: — Если ты боишься пойти со мной в мой дом, я пойду с тобою к тебе домой и научу тебя там». — «Хорошо, о дядюшка», — ответил Хасан. И персиянин сказал: «Иди впереди меня!»
И Хасан пошел впереди него, а персиянин шел сзади, пока юноша не дошел до своего жилища. И Хасан вошел в дом и нашел свою мать, и рассказал о приходе персиянина (а персиянин стоял у ворот), и она убрала для них дом и привела его в порядок и, покончив с этим дедом, ушла. И тогда Хасан позволил персиянину войти, и тот вошел, а Хасан взял в руку блюдо и пошел с ним на рынок, чтобы принести в нем чего-нибудь поесть. И он вышел и принес еду и, поставив ее перед персиянином, сказал: «Ешь, о господин мой, чтобы были между нами хлеб и соль. Аллах великий отомстит тому, кто обманывает хлеб и соль». И персиянин ответил: «Ты прав, о сын мой! — А затем улыбнулся и сказал: — О дитя мое, кто знает цену хлеба и соли?» И потом персиянин подошел, и они с Хасаном ели, пока не насытились, а затем персиянин сказал: «О сын мой Хасан, принеси нам чего-нибудь сладкого». И Хасан пошел на рынок и принес десять чашек сладкого, и он был рад тому, что сказал персиянин. И когда он подал ему сладкое, персиянин поел его, и Хасан поел с ним, и потом персиянин сказал Хасану: «Да воздаст тебе Аллах благом, о дитя мое! С подобным тебе водят люди дружбу, открывают свои тайны и учат тому, что полезно! О Хасан, принеси инструменты», — сказал он потом.
И Хасан не верил этим словам, и он побежал, точно жеребенок, несущийся по весеннему лугу, и пришел в лавку и взял инструменты и вернулся и положил их перед персиянином. И персиянин вынул бумажный сверток и сказал: «О Хасан, клянусь хлебом и солью, если бы ты не был мне дороже сына, я бы не показал тебе этого искусства, так как у меня не осталось эликсира, кроме того, что в этом свертке. Но смотри внимательно, когда я буду составлять зелья и класть их перед тобой. И знай, о дитя мое, о Хасан, что ты будешь класть на каждые десять ритлей меди полдрахмы того, что в этой бумажке, и тогда станут эти десять ритлей золотом, чистым и беспримесным. О дитя мое, о Хасан, — сказал он потом, — в этой бумажке три унции, на египетский вес, а когда кончится то, что в этой бумажке, я сделаю тебе еще».
И Хасан взял бумажку и увидел в ней что-то желтое, более мелкое, чем первый порошок, и сказал: «О господин, как это называется, где его находят, и для чего оно употребляется?» И персиянин засмеялся и захотел захватить Хасана и сказал: «О чем ты спрашиваешь? Работай и молчи!» И он взял чашку из вещей дома и разломал ее и бросил в плавильник и насыпал туда немного того, что было в бумажке, и медь превратилась в слиток чистого золота. И когда Хасан увидел это, он сильно обрадовался и смутился в уме и был занят только мыслью об этом слитке. И персиянин быстро вынул из тюрбана на голове мешочек, в котором был такой бандж, что если бы его понюхал слон, он бы, наверное, проспал от ночи до ночи, и разломал этот бандж и положил его в кусок сладкого и сказал: «О Хасан, ты стал моим сыном и сделался мне дороже души и денег, и у меня есть дочь, на которой я тебя женю». — «Я твой слуга, и все, что ты со мной сделаешь, будет сохранено у Аллаха великого», — ответил Хасан. И персиянин сказал: «О дитя мое, продли терпение и внуши твоей душе стойкость, и достанется тебе благо!»
И затем он подал ему тот кусок сладкого, и Хасан взял его и поцеловал персиянину руку и положил сладкое в рот, не зная, что таится для него в неведомом. И он проглотил кусок сладкого, и голова его опередила ноги, и мир исчез для него. И когда персиянин увидел, что на Хасана опустилось небытие, он обрадовался великой радостью и поднялся на ноги и воскликнул: «Попался, о негодяй, о пес арабов, в мои сети! Я много лет искал тебя, пока не завладел тобой, о Хасан!..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот восемьдесят первая ночь
Когда же настала семьсот восемьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан-ювелир съел кусок сладкого, который дал ему персиянин, и упал на землю, покрытый беспамятством, персиянин обрадовался и воскликнул: «Я много лет искал тебя, пока не завладел тобою!» А потом персиянин затянул пояс и скрутил Хасана, связав ему ноги с руками, и, взяв сундук, вынул вещи, которые в нем были, положил в него Хасана и запер его. И он опорожнил другой сундук и положил в него все деньги, бывшие у Хасана, и золотые слитки, которые он сделал, и запер сундук, а потом он вышел и побежал на рынок и привел носильщика, и тот взял оба сундука и вынес их за город и поставил на берегу моря.
И персиянин направился к кораблю, который стоял на якоре (а этот корабль был назначен и приготовлен для персиянина, и капитан корабля ожидал его), и когда матросы увидели его, они подошли к нему и понесли сундуки и поставили их на корабль. И персиянин закричал капитану и всем матросам: «Поднимайтесь, дело кончено, и мы достигли желаемого!» И капитан крикнул матросам: «Выдергивайте якоря и распускайте паруса!» И корабль поплыл при хорошем ветре, и вот что было с персиянином и Хасаном.
Что же касается матери Хасана, то она ждала его до времени ужина, но не услышала его голоса и не узнала о нем вестей вообще и совершенно. И она пришла к дому и увидела, что он отперт, и, войдя, не увидала в нем никого и не нашла ни сундуков, ни денег. И поняла она, что ее сын пропал и что исполнился над ним приговор, и стала бить себя по щекам и разодрала свои одежды и начала кричать и вопить, восклицая: «Увы, мой сын! Увы, плод моей души!» — а потом произнесла такие стихи:
«Терпенье уменьшилось, волненье усилилось;
Сильнее рыдания о вас и привязанность.
Аллахом клянусь, в разлуке с вами нет стойкости,
И как мне быть стойкою, расставшись с надеждами?
И после любимого могу ль насладиться сном,
И кто наслаждается, живя в унижении?
Уехал ты, и тоскует дом, и живущий в нем,
И чистую замутил в колодце ты воду мне.
Ты был мне помощником во всех моих бедствиях,
Ты славой мне в мире был, и сыном, и помощью,
О, пусть не настал бы день, когда в отдаленье ты
От глаз, если вновь тебе вернуться не суждено!«
И она плакала и рыдала до утра, и вошли к ней соседи и спросили ее про сына, и она рассказала им о том, что случилось у него с персиянином, и решила, что она никогда не увидит его после этого. И она стала ходить по дому и плакать, и, когда она ходила по дому, она вдруг увидела две строки, написанные на стенке. И она позвала факиха, и тот прочитал их, и оказалось, что в этих строках написано:
«Летела тень Лейлы к нам, когда одолел нас сон
Под утро, и все друзья в равнине заснули.
По вот пробудились мы, когда прилетела тень,
И вижу я — дом пустой и цель отдаленна«.
И, услышав эти стихи, мать Хасана закричала: «Да, о дитя мое, дом пустой и цель отдаленна!» И соседи оставили ее, пожелав ей быть стойкой и вскоре соединиться с сыном, и ушли, а мать Хасана не переставая плакала в часы ночи и част дня. И она построила посреди дома гробницу и написала на ней имя Хасана и число его исчезновения и не покидала этой гробницы, и это было всегда для нее обычным с тех пор, как сын оставил ее.
Вот что было с нею. Что же касается ее сына Хасана и персиянина, то персиянин был магом2 и очень ненавидел мусульман, и всякий раз как он овладевал кемнибудь из мусульман, то губил его. Это был человек скверный, мерзкий, кладоискатель, алхимик и нечестивец, как сказал о нем поэт:
Он пес, и рожден был псом, и дед его тоже пес,
А блага не жди от пса, что псом был рожден на свет,
И еще такой стих:
Злодеев сын, собачий сын, ослушник он,
Разврата сын, обмана сын, отступник он!
И было имя этого проклятого — Бахрам-маг, и каждый год у него был один мусульманин, которого он Захватывал и убивал над кладом. И когда удалась его хитрость с Хасаном-ювелиром, он проплыл с ним от начала дня до ночи, и корабль простоял у берега до утра. А когда взошло солнце и корабль опять поплыл, персиянин приказал своим рабам и слугам принести сундук, в котором был Хасан, и ему принесли его, и персиянин открыл сундук и вынул оттуда Хасана. Он дал ему по«нюхать уксусу и вдунул ему в нос порошок, и Хасан чихнул и изверг бандж и раскрыл глаза и посмотрел на» право и налево и увидел себя посреди моря, и корабль плыл, и персиянин сидел подле него.
И понял Хасан, что это хитрость с ним устроенная, и устроил ее проклятый Бахрам-маг, и что он попал в беду от которой предостерегала его мать, и тогда Хасан произнес слова, говорящий которые не устыдится: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! Боже мой, будь милостив ко мне в твоем приговоре и дай мне терпение в испытании твоем, о господь миров!» А потом он обратился к персиянину и заговорил с ним мягкими словами и сказал ему: «О мой родитель, что это за по» ступки, и где хлеб и соль и клятва, которой ты мне поклялся?«И персиянин посмотрел на него и сказал: «О пес, разве подобный мне признает хлеб и соль? Я убил тысячу юношей таких, как ты, без одного, и ты завершишь тысячу».
И он закричал на Хасана, и тот умолк и понял, что стрела судьбы пронзила его…«
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот восемьдесят вторая ночь
Когда же настала семьсот восемьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан увидел, что он попал в руки проклятого персиянина, он заговорил с ним мягкими словами, но это не помогло, и персиянин закричал на него, и Хасан умолк и понял, что стрела судьбы его пронзила. И тогда проклятый велел развязать его узы, и ему дали выпить немного воды, а маг смеялся и говорил: «Клянусь огнем, светом и тенью и жаром, не думал я, что ты попадешься в мои сети! Но огонь дал мне против тебя силу и помог мне тебя захватить, чтобы я исполнил задуманное. Я вернусь и сделаю тебя жертвою огня, чтобы он надо мной умилостивился!» — «Ты обманул хлеб и соль», — сказал ему Хасан. И маг поднял руку и ударил его один раз, и Хасан упал и укусил землю зубами и обмер, и слезы потекли по его щеке.
А потом маг приказал своим слугам зажечь огонь, и Хасан спросил его: «Что ты будешь с ним делать?» И маг ответил: «Этот огонь — владыка света и искр; ему-то я и поклоняюсь. Если ты поклонишься ему, как я, я отдам тебе половину моего богатства и женю тебя на моей дочери». И Хасан закричал на мага и сказал ему: «Горе тебе! Ты маг и нечестивец и поклоняешься огню, вместо всевластного владыки, творца ночи и дня, и эта религия — бедствие среди религий». И маг разгневался и воскликнул: «Разве ты не уступишь мне, о пес арабов, и не войдешь в мою веру?» И Хасан не уступил ему в этом, и тогда проклятый маг встал и пал перед огнем ниц и велел своим слугам разложить Хасана вниз лицом. И Хасана разложили лицом вниз, и маг принялся бить его бичом, сплетенным из кожи, и разодрал ему бока. И Хасан звал на помощь, но не получил ее, и взывал о защите, но никто его не защитил. И он поднял взоры к владыке покоряющему, и искал близости к нему через избранного пророка, и лишился он стойкости, и слезы текли по его щекам, как дождь, и он произнес такие стихи:
«Терпенье в том, что ты судил мне, о мой бог.
Я все стерплю, когда тебе угодно так!
Жестоки, злобны и враждебны были к нам.
Быть может, кроткий, все простишь, что было, ты«.
И маг приказал рабам посадить Хасана и велел им принести ему кое какой еды и питья, и ему принесли, по Хасан не согласился есть и пить. И маг пытал его ночью и днем на протяжении пути, а Хасан был стоек и умолял Аллаха, великого, славного, и сердце мага было к нему жестоко.
И они плыли по морю три месяца, и Хасан плыл с магом, подвергаясь мучениям. И когда три месяца исполнились, Аллах великий послал на корабль ветер, и море почернело и взволновалось под кораблем из-за сильного ветра. И капитан и матросы сказали: «Клянемся Аллахом, всему виной этот юноша, который уже три месяца терпит мучения от этого мага! Это не дозволено Аллахом великим!» И они напали на мага и убили его слуг и тех, кто был с ним. И когда маг увидел, что они убили слуг, он убедился в своей гибели и испугался за себя, и освободил Хасана от уз, и, сняв бывшую на нем поношенную одежду, одел его в другую и помирился с ним, и обещал ему, что научит его искусству и возвратит его в его страну, и сказал: «О дитя мое, не взыщи с меня за то, что я с тобой сделал». «Как я могу на тебя полагаться», — сказал Хасан. И маг воскликнул: «О дитя мое, не будь греха, не было бы и прощения, и я сделал с тобой эти дела, только чтобы видеть твою стойкость! Ты ведь знаешь, что все дела в руках Аллаха!»
И матросы с капитаном обрадовались освобождению Хасана, и он пожелал им блага и прославил Аллаха великого и поблагодарил его. И ветры успокоились, и рассеялся мрак, и хорошим стал ветер и спокойным — путешествие. И потом Хасан сказал магу: «О персиянин, куда ты направляешься?» И тот ответил: «О дитя мое, я направляюсь к Горе Облаков, где находится эликсир, с которым мы делаем алхимию». И маг поклялся Хасану огнем и светом, что у него не осталось для Хасана ничего страшного, и сердце Хасана успокоилось, и он обрадовался словам мага и стал с ним есть и пить и спать, и маг одевал его в платья из своих платьев.
И так они непрерывно плыли в течение еще трех месяцев, а после этого их корабль пристал к длинной полосе суши, которая была вся покрыта камешками: белыми, желтыми, синими, черными и всевозможных других цветов, и когда корабль пристал, маг поднялся на ноги и сказал: «О Хасан, поднимайся, выходи! Мы прибыли к тому, что ищем и желаем».
И Хасан поднялся и вышел вместе с персиянином, и маг поручил капитану свои вещи, а потом Хасан пошел с магом, и они отдалились от корабля и скрылись с глаз. И маг сел и вынул из-за пазухи медный барабан и шелковый жгут, разрисованный золотом, на котором были написаны талисманы, и стал бить в барабан, и когда он кончил, поднялась над пустыней пыль. И Хасан удивился поступкам мага и испугался и раскаялся, что пошел с ним, и цвет его лица изменился, и маг посмотрел на него и сказал: «Что с тобой, о дитя мое? Клянусь огнем и мечом, тебе нечего больше меня бояться! Если бы мое дело не было исполнимо только с помощи твоего имени, я бы не увел тебя с корабля. Радуйся же полному благу. А эту пыль подняло то, на чем мы поедем и что поможет нам пересечь пустыню и облегчит ее тяготы…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот восемьдесят третья ночь
Когда же настала семьсот восемьдесят третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что персиянин сказал Хасану: «Эта пыль пыль от того, на чем мы поедем и что нам поможет пересечь пустыню и облегчит ее тяготы». И прошло лишь небольшое время, и пыль рассеялась, открыв трех верховых верблюдов. И персиянин сел на одного, и Хасан сел на другого, а припасы они положили на третьего. И они проехали семь дней и доехали до обширной земли, и, остановившись на этой земле, они увидели постройку в виде купола, утвержденную на четырех столбах из червонного золота, и сошли с верблюдов и вошли под купол и поели, попили и отдохнули.
И Хасан бросил взгляд и увидел вдруг что-то высокое и спросил персиянина: «Что это такое, о дядюшка?» И маг ответил: «Это дворец». — «Не встанешь ли ты, чтобы нам войти туда и отдохнуть там и посмотреть на дворец?» — спросил Хасан. И маг рассердился и сказал: «Не говори мне об этом дворце! В нем мой враг, и у меня с ним случилась история, которую сейчас не время тебе рассказывать». И потом он ударил в барабан, и подошли верблюды, и путники сели и проехали еще семь дней.
А когда наступил восьмой день, маг сказал: «О Хасан, что ты видишь?» И Хасан ответил: «Я вижу облака и тучи между востоком и западом». — «Это не облака и не тучи, — ответил маг, — это гора, большая и высокая, на которой разделяются облака. Здесь нет облаков выше нее, так велика ее высота и так значительно она поднимается. Эта гора и есть цель моих стремлений, и на вершине ее — то, что нам нужно, и я из-за этого привел тебя с собою, и мое желание исполнится твоей рукою». И Хасан отчаялся, что будет жив, и сказал магу: «Ради того, кому ты поклоняешься, и ради той веры, которую ты исповедуешь, скажи мне, что это за желание, из-за которого ты меня привел?» И маг ответил: «Искусство алхимии удается только с травой, которая растет в таком месте, где проходят облака и разрываются. Такое место — эта гора, и трава — на ее вершине, и когда мы добудем траву, я покажу тебе, что это за искусство». И Хасан сказал ему со страху: «Хорошо, о господин!» — и потерял надежду, что будет жив, и заплакал из-за разлуки со своей матерью, близкими и родиной. И он раскаялся, что не послушался матери, и произнес такие стихи:
«Взгляни на дело господа — приносит
Любезную тебе он быстро помощь«
Храни надежду, не достигнув дела,
Ведь сколько милости в делах предивной!«
И они ехали до тех пор, пока не приехали к этой горе, и остановились под нею. И Хасан увидал на этой горе дворец и спросил мага: «Что это за дворец?» — «Это — обиталище джиннов, гулей и шайтанов», — ответил маг. А потом он сошел со своего верблюда и велел сойти Хасану и, подойдя к нему, поцеловал его в голову и сказал: «Не взыщи с меня за то, что я с тобой сделал, — я буду тебя охранять, когда ты войдешь во дворец, и возьму с тебя клятву, что ты не обманешь меня ни в чем из того, что принесешь оттуда, и мы будем с тобою в этом равны». И Хасан сказал: «Внимание и повиновение!»
И тогда персиянин открыл мешок и вынул оттуда жернов и еще вынул немного пшеницы и смолол ее на этом жернове и замесил из нее три лепешки. И он зажег огонь и спек лепешки, а затем он вынул медный барабан и разрисованный жгут и начал бить в барабан, и появились верблюды, и тогда персиянин выбрал из них одного и зарезал его и содрал с него шкуру и, обратившись к Хасану, сказал ему: «Слушай, о дитя мое, о Хасан, что я тебе скажу». — «Хорошо», — ответил Хасан. И персиянин молвил: «Войди в эту шкуру, и я зашью тебя и брошу на землю, и прилетит птица ястреб, и понесет тебя, и взлетит с тобою на вершину горы. Возьми с собой этот нож, и, когда птица перестанет лететь, и ты почувствуешь, что она положила тебя на гору, проткни ножом шкуру и выйди: птица тебя испугается и улетит, а ты нагнись ко мне с вершины горы и крикни мне, и я скажу тебе, что делать».
И он приготовил ему те три лепешки и бурдючок с водой и положил это, вместе с ним, в шкуру и зашил ее.
А потом персиянин удалился, и прилетела птица ястреб и понесла Хасана и взлетела с ним на вершину горы. И она положила Хасана, и когда Хасан понял, что ястреб положил его на гору, он проткнул шкуру и вышел из нее и крикнул магу. И, услышав его слова, маг обрадовался и заплясал от сильной радости и крикнул: «Иди назад и обо всем, что увидишь, осведоми меня». И Хасан пошел и увидел много истлевших костей, возле которых было множество дров, и рассказал персиянину обо всем, что увидел, и персиянин крикнул: «К этому-то мы и стремимся и этого ищем! Набери дров шесть вязанок и сбрось их ко мне. С ними-то мы и делаем алхимию».
И Хасан сбросил ему шесть вязанок, и, увидев, что эти вязанки достигли его, маг крикнул Хасану: «О негодяй, исполнено дело, которое я хотел от тебя! Если хочешь, оставайся на горе или кинься вниз на землю, чтобы погибнуть». И после этого маг ушел, а Хасан воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Этот пес схитрил со мной!» И он сел и принялся оплакивать себя и произнес такие стихи:
«Когда Аллах захочет сделать что-нибудь
С разумным мужем, видящим и слышащим,
Он оглушит его, и сердце ослепит,
И разум вырвет у него, как волосок!
Когда же суд над ним исполнит свой господь,
Вернет он ум ему, чтоб поучался он.
Не спрашивай о том, что было, «Почему?»
Все будет, как судьба твоя и рок велит…«
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот восемьдесят четвертая ночь
Когда же настала семьсот восемьдесят четвертая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда маг поднял Хасана на гору и Хасан сбросил ему сверху то, что было ему нужно, персиянин выругал его, а потом он оставил его и ушел.
И воскликнул Хасан: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Этот проклятый пес схитрил со мной».
И он поднялся на ноги и посмотрел направо и налево и пошел по вершине горы, уверенный в душе, что умрет. И он ходил, пока не дошел до другого конца горы. И тогда он увидел возле горы синее море, где бились волны, и море пенилось, и каждая волна была, как большая гора. И Хасан сел и прочитал сколько пришлось из Корана и попросил Аллаха великого облегчить его участь либо смертью, либо освобождением от этих бедствий, а потом он прочитал над собой похоронную молитву и бросился в море. И волны несли его, хранимого Аллахом великим, пока он не вышел из моря невредимый, по могуществу Аллаха великого, и он обрадовался и прославил великого Аллаха и поблагодарил его.
И потом Хасан встал и пошел, ища чего-нибудь поесть, и, когда это было так, он вдруг оказался в том месте, в котором стоял с Бахрамом-магом. И он прошел немного и вдруг увидел большой дворец, высящийся в воздухе, и он вошел туда, и оказалось, что это тот дворец, о котором он спрашивал мага, и Бахрам сказал ему: «В этом дворце мой враг». И Хасан воскликнул: «Клянусь Аллахом, я непременно должен войти в этот дворец. Быть может, облегчение достанется мне там!» И он подошел ко дворцу и увидел, что ворота его открыты, и, войдя в ворота, он увидел в проходе каменную скамью, а на скамье — двух девушек, подобных луне, перед которыми стояла шахматная доска, и они играли. И одна из девушек подняла голову к Хасану и закричала от радости и сказала: «Клянусь Аллахом, это сын Адама, и я думаю, это тот, которого привел в этом году Бахрам-маг».
И когда Хасан услышал ее слова, он бросился перед девушками на землю и заплакал сильным плачем и воскликнул: «О госпожи мои, клянусь Аллахом, я и есть этот бедняк!» И младшая девушка сказала своей старшей сестре: «Засвидетельствуй, о сестрица, что этот человек — мой брат по обету Аллаха и клятве ему, и я умру его смертью, буду жить его жизнью, радоваться его радостью и печалиться его печалью». И она поднялась и обняла Хасана и поцеловала его и, взяв его за руку, вошла с ним во дворец, и ее сестра вошла с нею. И девушка сняла с Хасана его поношенные одежды, принесла одеяние из платьев царей и надела его на юношу, а потом приготовила ему всевозможные кушанья и подала их Хасану и села, вместе со своей сестрой. И они поели с Хасаном и сказали ему: «Расскажи нам твою историю с этим псом и нечестивым колдуном с тех пор, как ты попался ему в руки, и до тех пор, как ты от него освободился, а мы расскажем тебе, что у нас с ним случилось от начала до конца, чтобы ты был от него настороже, когда его увидишь».
И когда Хасан услышал их слова и увидел, что они с ним приветливы, его душа успокоилась, и ум вернулся к нему, и он рассказал девушкам о том, что у него случилось с магом от начала до конца. «А ты спрашивал его об этом дворце?» — спросили девушки. И Хасан ответил: «Да, я его спрашивал, и он сказал мне: «Я не люблю упоминания о нем, так как этот дворец принадлежит шайтанам и дьяволам». И девушки разгневались сильным гневом и сказали: «Разве этот нечестивец считает нас шайтанами и дьяволами?» — «Да», — ответил Хасан. И младшая девушка, сестра Хасана, воскликнула: «Клянусь Аллахом, я убью его наихудшим убиением и лишу его земного ветерка». — «А как ты до него доберешься и убьешь его: он ведь колдун и обманщик?» — спросил Хасан. И девушка ответила: «Он в саду, который называется аль-Машид, и я непременно вскоре его убью». — «Хасан сказал правду, и все, что он говорил про этого пса, — правильно, — сказала ее сестра, — но расскажи ему всю нашу историю, чтобы она осталась у него в уме».
И молоденькая девушка сказала: «Знай, о брат мой, что мы царевны и отец наш царь из царей джиннов, великих саном, и у него есть войска, приближенные и слуги из маридов. И наделил его Аллах великий семью дочерьми от одной жены, и охватила его скупость, ревность и гордость, больше которой не бывает, так что он не отдавал нас замуж ни за кого из людей. И он позвал своих везирей и приближенных и спросил их: «Знаете ли вы для меня место, куда не заходит прохожий, ни из джиннов, ни из людей, и где много деревьев, плодов и каналов?» И спрошенные сказали ему: «Что ты будешь гам делать, царь времени?» И царь ответил: «Я хочу поместить туда семь моих дочерей». — «О царь, — сказали тогда везири, — для них подойдет дворец Горы Облаков, построенный одним ифритом из маридов-джиннов, которые взбунтовались во времена господина нашего Сулеймана, — мир с ним! — и когда этот ифрит погиб, никто не жил после него во дворце, ни джинн, ни человек, так как он отовсюду отрезан и не может добраться до него никто. И окружают его деревья, плоды и каналы, и вокруг него текучая вода, слаще меда и холоднее снега, и не пил ее никто из больных проказой, слоновой болезнью или чем-нибудь другим, без того, чтобы не поправиться в тот же час и минуту». И когданаш отец услышал это, он послал нас в этот дворец и послал с нами солдат и воинов и собрал для нас все, что нам во дворце нужно. И когда наш отец хочет выезжать, он бьет в барабан, и являются к нему все войска, и он выбирает из них тех, кого посадит на коней, а остальные уходят. А когда наш отец хочет, чтобы мы явились к нему, он приказывает своим приближенным из колдунов привести нас, и они приходят к нам и берут нас и доставляют к нему, чтобы он развлекался с нами и мы бы сказали о том, что мы от него хотим, а потом они снова приводят нас на место. И у нас есть еще пять сестер, которые ушли поохотиться в этой пустыне, в ней столько зверей, что их не счесть и не перечислить. И две из нас по очереди остаются дома, чтобы готовить кушанье, и пришла очередь оставаться нам: мне и этой моей сестре, и мы остались готовить им кушанье. И мы просили Аллаха, — слава ему и величие! — чтобы он послал к нам человека, который бы нас развлек; да будет же слава Аллаху, который привел тебя к нам! Успокой свою душу и прохлади глаза: с тобою не будет дурного«.
И Хасан обрадовался и воскликнул: «Хвала Аллаху, который привел нас на путь освобождения и расположил к нам сердца!» И его сестра поднялась, взяла его за руку и привела в комнату и вынесла из нее материи и подстилки, которых не может иметь никто из сотворенных. А потом, через некоторое время, пришли ее сестры с охоты и ловли, и им рассказали историю Хасана, и девушки обрадовались ему и вошли к нему в комнату и поздоровались с ним и поздравили его со спасением. И Хасан жил у них наилучшей жизнью, в приятнейшей радости и выходил с ними на охоту и ловлю и резал дичь и подружился с девушками. И он оставался у них таким образом, пока тело его не выздоровело и он не исцелился от того, что с ним было, и его тело стало сильным, и потолстело и разжирело, так как он жил в уважении и пребывал с девушками в этом месте. И он ходил и гулял с ними в этом разукрашенном дворце и во всех садах, среди цветов, и девушки обращались с ним ласково и дружески с ним разговаривали, и прошла его тоска от одиночества, и увеличилась радость и счастье девушек из-за Хасана, и он тоже радовался им, еще больше, чем они ему радовались. И его маленькая сестра рассказала своим сестрам историю о Бахраме-маге и рассказала им, как он счел их шайтанами, дьяволами и гулями, и они поклялись ей, что непременно его убьют.
А когда наступил следующий год, явился этот проклятый, и с ним был красивый юноша-мусульманин, подобный луне, и он был закован в оковы и подвергался величайшим пыткам. И маг спустился с ним ко дворцу, в котором жил Хасан с девушками, а Хасан сидел у канала, под деревьями. И когда он увидал мага, его сердце затрепетало, и цвет его лица изменился, и он всплеснул руками…«
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот восемьдесят пятая ночь
Когда же настала семьсот восемьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан-ювелир увидел мага, его сердце затрепетало, и цвет его лица изменился, и он всплеснул руками и сказал девушкам: «Ради Аллаха, сестрицы, помогите мне убить этого проклятого! Вот он пришел и оказался в ваших руках и с ним пленный юноша-мусульманин из сыновей знатных людей, и маг его пытает всякими болезненными пытками. Я хочу его убить и исцелить от него мое сердце и избавить этого юношу от пытки и получить небесную награду, а юноша-мусульманин вернется на родину и встретится со своими братьями, родными и любимыми, и будет это ему милостыней от вас, и вы получите награду от Аллаха великого». И девушки ответили: «Внимание и повиновение Аллаху и тебе, о Хасан!»
А затем они опустили на лица покрывала, надели боевые доспехи и подвязали мечи и привели Хасану коня из лучших коней и снарядили его, дав ему полное облачение, и вооружили его прекрасным оружием. А затем они все отправились и увидели, что маг уже зарезал верблюда и ободрал его и мучает юношу и говорит ему: «Влезь в эту шкуру!» И Хасан подошел к магу сзади, а маг не знал этого, и закричал на него и ошеломил его и помрачил ему рассудок.
А потом Хасан подошел к магу и крикнул: «Убери руку, о проклятый, о враг Аллаха и враг мусульман, о пес, о вероломный, о поклоняющийся огню, о шествующий по дороге нечестия. Будешь ты поклоняться огню и свету и клясться тенью и жаром?» И маг обернулся и увидел Хасана и сказал ему: «О дитя мое, как ты освободился и кто свел тебя на землю?» — «Меня освободил Аллах великий, который обрек твою душу на гибель, — ответил Хасан. — Как ты мучил меня всю дорогу, о нечестивый, о зиндик, так и сам попал в беду и уклонился от пути! Ни мать не поможет тебе, ни брат, ни друг, ни крепкий обет! Ты говорил: „Кто обманет хлеб и соль, тому отомстит Аллах“, вот ты и обманул хлеб и соль, и вверг тебя великий Аллах в мои руки, и стало освобождение твое далеким». — «Клянусь Аллахом, о дитя мое, ты мне дороже души и света моего глаза!» — воскликнул маг.
Но Хасан подошел к нему и поспешил ударить его в плечо, и меч вышел, блистая, из его шейных связок, и поспешил Аллах направить его дух в огонь (скверное это обиталище). А потом Хасан взял мешок, который был у персиянина, и развязал его и вынул из него барабан и жгут и ударил жгутом по барабану, и прибежали к Хасану верблюды, как молния. И Хасан освободил юношу от уз и посадил его на одного верблюда, а другого он нагрузил пищей и водой, и потом он сказал юноше: «Отправляйся к своей цели». И юноша уехал после того, как Аллах великий освободил его из беды руками Хасана. А девушки, увидев, что Хасан отрубил магу голову, обрадовались сильной радостью и окружили его, дивясь его доблести и силе его ярости, и поблагодарили его за то, что он сделал, поздравили его со спасением и сказали: «О Хасан, ты сделал дело, которым излечил больного и ублаготворил великого владыку!»
И Хасан пошел с девушками во дворец и проводил время с ними за едой, питьем, играми и смехом, и приятно было ему пребывание у них, и забыл он свою мать. И когда он жил с ними самой сладостной жизнью, вдруг поднялась из глубины пустыни великая пыль, от которой померк воздух, и девушки сказали ему: «Поднимайся, о Хасан, иди в твою комнату и спрячься, а если хочешь, пойди в сад и спрячься среди деревьев и лоз — с тобой не будет дурного». И Хасан поднялся и вошел в свою комнату и спрятался там и заперся в комнате, внутри дворца. И через минуту пыль рассеялась, и показалось из-под нее влачащееся войско, подобное ревущему морю, которое шло от отца девушек. И когда воины пришли, девушки поселили их у себя наилучшим образом и угощали их три дня, а после этого они спросили об их обстоятельствах и в чем с ними дело, и воины сказали: «Мы пришли от царя, за вами!» — «А что царь от нас хочет?» — спросили девушки. И воины сказали: «Кто-то из царей устраивает свадьбу, и ваш отец хочет, чтобы вы присутствовали на этой свадьбе и позабавились». — «А сколько времени мы будем отсутствовать?» — спросили девушки. И воины сказали: «Время пути туда и назад и пребывания у вашего отца в течение двух месяцев».
И девушки поднялись и вошли во дворец к Хасану и осведомили его о том, как обстоит дело, и сказали ему: «Это место — твое место, и наш дом — твой дом; будь же спокоен душою и прохлади глаза. Не бойся и не печалься! Никто не может прийти к нам в это место. Будь же спокоен сердцем и весел умом, пока мы не придем к тебе, и вот у тебя будут ключи от наших комнат. Но только, о брат мой, мы просим тебя, во имя братства, не открывай вот этой двери: открывать ее тебе нет разрешения». И затем они простились с Хасаном и ушли вместе с воинами.
И остался Хасан сидеть во дворце один. И грудь его стеснилась, и стойкость истощилась, и увеличилась его грусть, и он почувствовал себя одиноким и опечалился о том, что расстался с девушками, великой печалью, и стал для него тесен дворец при его обширности. И, увидев себя одиноким и тоскующим, Хасан вспомнил девушек и произнес такие стихи:
«Тесна равнина стала вся в глазах моих,
И смутилось сердце теперь совсем из-за этого.
Ушли друзья, и после них все ясное
Снова стало смутным, и слез струя из глаз течет.
Покинул сон глаза мои, как ушли они,
И все опять так смутно стало в душе моей.
Увидим ли, что время снова нас сведет
И вернется с ними любимый друг, собеседник мой…«
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот восемьдесят шестая ночь
Когда же настала семьсот восемьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Хасан, после ухода девушек, сидел во дворце один, и стеснилась его грудь из-за разлуки с ними, и он стал ходить один на охоту в равнинах и приносил дичь и убивал ее и ел один, и усилилась его тоска и тревога из-за одиночества.
И однажды он поднялся и обошел дворец кругом и осмотрел его со всех сторон и открыл комнаты девушек и увидел там богатства, которые отнимают разум у смотрящих, но ничто из этого его не услаждало по причине отсутствия девушек. И запылал у него в душе огонь из-за той двери, которую его сестра наказывала ему не открывать и велела ему к ней не приближаться и никогда не открывать ее, и Он сказал про себя: «Моя сестра наказала мне не открывать этой двери лишь потому, что там есть нечто, чего она не хочет никому дать узнать. Клянусь Аллахом, я встану и открою ее, и посмотрю, что там есть, даже если бы за этой дверью была гибель». И Он взял ключ и отпер дверь и не нашел в комнате никаких богатств, но увидел в глубине комнаты каменную винтовую лестницу из йеменского оникса. И он стал взбираться по этой лестнице и поднимался до тех пор, пока не достиг крыши дворца, и тогда он сказал себе: «Вот отчего они меня удерживали».
И он обошел по крыше кругом и оказался над местностью под дворцом, которая была полна полей, садов, деревьев, цветов, Зверей и птиц, щебетавших и прославлявших Аллаха великого, единого, покоряющего, и Хасан начал всматриваться в эту местность и увидел ревущее море, где бились волны. И он ходил вокруг этого дворца направо и налево, пока не дошел до помещения на четырех столбах, и В нем он увидел залу, украшенную всевозможными камнями: яхонтами, изумрудами, бадахшансними рубинами и всякими драгоценностями, и она была построена так, что один кирпич был из золота, другой — из серебра, третий — из яхонта, и четвертый — из зеленого изумруда. А посредине этого помещения был пруд, полный воды, и над ним тянулась ограда из сандалового дерева и алоэ, в которую вплетены были прутья червонного золота и зеленого изумруда, украшенные всевозможными драгоценностями и жемчугом, каждое зерно которого было величиной с голубиное яйцо. А возле пруда стояло ложе из алоэ, украшенное жемчугом и драгоценностями, и в него были вделаны всевозможные цветные камни и дорогие металлы, которые, в украшениях, были расположены друг против друга. И вокруг ложа щебетали птицы на разных языках, прославляя Аллаха великого красотой своих голосов и разнообразием наречий.
И не владел дворцом, подобным этому, ни Хосрой, ни кесарь [616].
И Хасан был ошеломлен, увидя это, и сел и стал смотреть на то, что было вокруг него, и он сидел в этом дворце, дивясь на красоту его убранства и блеск окружавшего его жемчуга и яхонтов и на бывшие во дворце всевозможные изделия и дивясь также на эти поля и птиц, которые прославляли Аллаха, единого, покоряющего. И он смотрел на памятник тех, кому великий Аллах дал власть построить такой дворец, — поистине, он велик саном!
И вдруг появились десять птиц, которые летели со стороны пустыни, направляясь в этот дворец к пруду.
И Хасан понял, что они направляются к пруду, чтобы налиться воды. И он спрятался от птиц, боясь, что они увидят его и улетят, а птицы опустились на большое прекрасное дерево и окружили его. И Хасан заметил среди них большую прекрасную птицу, самую красивую из всех, и остальные птицы окружали ее и прислуживали ей. И Хасан удивился этому, а та птица начала клевать девять других птиц клювом и обижать их, и они от нее убегали, и Хасан стоял и смотрел на них издали. И потом птицы сели на ложе, и каждая из них содрала с себя когтями кожу и вышла из нее, и вдруг оказалось, что это одежды из перьев. И из одежд вышли десять невинных девушек, которые позорили своей красотой блеск лун. И, обнажившись, они все вошли в пруд и помылись и стали играть и шутить друг с другом, а птица, которая превосходила их, начала бросать их в воду и погружать, и они убегали от нее и не могли протянуть к ней руки.
И, увидав ее, Хасан лишился здравого рассудка, и его ум был похищен, и понял он, что его сестра запретила ему открывать дверь только по этой причине. И Хасана охватила любовь к этой девушке, так как он увидел ее красоту, прелесть, стройность и соразмерность. И она играла и шутила и брызгалась водой, а Хасан стоял и смотрел на девушек и вздыхал от того, что был не с ними, и его ум был смущен красотой старшей девушки. Его сердце запуталось в сетях любви к ней, и он попал в сети страсти, и глаза его смотрели, а в сердце был сжигающий огонь — душа ведь повелевает злое. И Хасан заплакал от влечения к ее красоте и прелести, и вспыхнули у него в сердце огни из-за девушки, и усилилось в нем пламя, искры которого не потухали, и страсть, след которой не исчезал.
А потом, после этого, девушки вышли из пруда, и Хасан стоял и смотрел на них, а они его не видели, и он дивился их красоте, и прелести, и нежности их свойств, и изяществу их черт. И он бросил взгляд и посмотрел на старшую девушку, а она была нагая, и стало ему видно то, что было у нее между бедер, и был это большой круглый купол с четырьмя столбами, подобный чашке, серебряной или хрустальной, и Хасан вспомнил слова поэта:
И поднял рубаху я, и каф ее обнажил,
И вижу, что тесен он, как нрав мой и мой надел
И дал половину я, она же — вздохнула лишь.
Спросил я: «О чем?» Она в ответ: «Об оставшемся»,
А когда девушки вышли из воды, каждая надела свои одежды и украшения, а что касается старшей девушки, то она надела зеленую одежду и превзошла красотой красавиц всех стран, и сияла блеском своего лица ярче лун на восходах. И она превосходила ветви красотою изгибов и ошеломляла умы мыслью об упреках, и была она такова, как сказал поэт:
Вот девушка весело, живо прошла,
У щек ее солнце лучи занимает.
Явилась в зеленой рубашке она,
Подобная ветке зеленой в гранатах.
Спросил я: «Одежду как эту назвать?»
Она мне в ответ: «О прекрасный словами,
Любимым пронзали мы желчный пузырь,
И дул ветерок, пузыри им пронзая…«
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот восемьдесят седьмая ночь
Когда же настала семьсот восемьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан увидал, как девушки вышли из пруда, и старшая из них захватила его ум своей красотой и прелестью, он произнес эти стихи. А девушки, надев свои платья, сели и стали беседовать и пересмеиваться, а Хасан стоял и смотрел на них, погруженный в море страсти, и блуждал в долине размышлений и говорил про себя: «Клянусь Аллахом, моя сестра сказала мне: „Не открывай этой двери“, только из-за этих девушек, боясь, что я привяжусь к одной из них».
И он принялся смотреть на прелести старшей девушки, а она была прекраснее всего, что создал Аллах в ее время, и превзошла красотой всех людей. Ее рот был подобен печати Сулеймана [617], а волосы были чернее, чем ночь разлуки для огорченного и влюбленного, а лоб был подобен новой луне в праздник Рамадана, и глаза напоминали глаза газели, а нос у нее был с горбинкой, яркой белизны, и щеки напоминали цветы анемона, и уста были подобны кораллам, а зубы — жемчугу, нанизанному в ожерельях самородного золота. Ее шея, подобная слитку серебра, возвышалась над станом, похожим на ветвь ивы, и животом со складками и уголками, при виде которого дуреет влюбленный, взволнованный и пупком, вмещающим унцию мускуса наилучшего качества, и бедрами — толстыми и жирными, подобными мраморным столбам или двум подушкам, набитым перьями страусов, а между ними была вещь, точно самый большой холм или заяц с обрубленными ушами, и были у нее крыши и углы. И эта девушка превосходила красотой и стройностью ветвь ивы и трость камыша и была такова, как сказал о ней поэт, любовью взволнованный:
Вот девушка, чья слюна походит на сладкий мед,
А взоры ее острей, чем Индии острый меч.
Движенья ее смущают ивы ветвь гибкую,
Улыбка, как молния, блистает из уст ее.
Я с розой расцветшею ланиты ее сравнил,
И молвила, отвернувшись: «С розой равняет кто?
С гранатами грудь мою сравнил, не смущаясь, он:
Откуда же у гранатов ветви, как грудь моя?
Клянусь моей прелестью, очами и сердцем я,
И раем сближенья, и разлуки со мной огнем
Когда он к сравнениям вернется, лишу его
Услады я близости и гнева огнем сожгу.
Они говорят: «В саду есть розы, но нет средь них
Ланиты моей, и ветвь на стан не похожа мой«.
Коль есть у него в саду подобная мне во всем,
Чего же приходит он искать у меня тогда?«
И девушки продолжали смеяться и играть, а Хасан стоял на ногах и смотрел на них, позабыв об еде и питье, пока не приблизилось время предвечерней молитвы, и тогда старшая девушка сказала своим подругам: «О дочери царей, уже наскучило оставаться здесь. Поднимайтесь же, и отправимся в наши места». И все девушки встали и надели одежды из перьев, и когда они завернулись в свои одежды, они стали птицами, как раньше, и все они полетели вместе, и старшая девушка летела посреди них. И Хасан потерял надежду, что они вернутся, и хотел встать и уйти, но не мог встать, и слезы потекли по его щекам. И усилилась его страсть, и он произнес такие стихи:
«Лишусь я пусть верности в обетах, коль после вас
Узнаю, как сладок сон и что он такое.
И глаз не сомкну я пусть, когда вас со мною нет.
И после отъезда пусть не мил будет отдых.
Мне грезится, когда сплю, что вижу опять я вас,
О, если бы грезы сна для нас были явью!
Поистине, я люблю, когда и не нужно, спать
Быть может, во сне я вас, любимые, встречу«.
И потом Хасан прошел немного, не находя дороги, и спустился вниз во дворец. И он полз до тех пор, пока не достиг дверей комнаты, и вошел туда и запер ее и лег, больной, и не ел и не пил, погруженный в море размышлений, и плакал и рыдал над собой до утра, а когда наступило утро, он произнес такие стихи:
«И вот улетели птицы вечером, снявшись,
А умер кто от любви, в том нет прегрешенья.
Я буду скрывать любовь, пока я смогу скрывать,
Но коль одолеет страсть, ее открывают.
Пришел ко мне призрак той, кто видом всем схож с зарей,
У ночи моей любви не будет рассвета.
Я плачу о них, и спят свободные от любви,
И ветер любви теперь со мною играет,
Я отдал слезу мою, и деньги, и душу всю,
И разум, и весь мой дух, — а в щедрости прибыль.
Ужаснейшей из всех бед и горестей нахожу
Я милой красавицы враждебность и злобу,
Он говорит: «Любовь к прекрасным запрещена,
А кровь тех, кто любит их, пролить не запретно«
Что делать, как не отдать души изнуренному
Отдаст он ее в любви, — любовь — только шутка.
Кричу от волнения и страсти к любимой я
Ведь истинно любящий на плач лишь способен«
А когда взошло солнце, он отпер дверь комнаты и пошел в то место, где был раньше, и сидел напротив той залы, пока не пришла ночь, но ни одна птица не прилетела, и Хасан сидел и ждал их. И он плакал сильным плачем, пока его не покрыло беспамятство, и тогда он упал на землю, растянувшись, а придя в себя после обморока, он пополз и спустился вниз, и пришла ночь, и сделался весь мир для него тесен.
И Хасан плакал и рыдал над собою всю ночь, пока не наступило утро и не взошло солнце над холмами и долинами, и он не ел, не пил и не спал и не находил покоя.
И днем он был в смятении, а ночь проводил в бденье, ошеломленный, пьяный от размышлений и от сильной страсти, охватившей его, и произносил такие слова поэта, любовью взволнованного:
«О ты, что смущаешь солнце светлое на заре
И ветви позор несешь, хоть ей то неведомо,
Узнать бы, позволит ли, чтоб ты возвратилась, рок,
Погаснет ли тот огонь, что пышет в моей груди?
И сблизят ли нас при встрече страсти объятия,
Прильну ли щекой к щеке и грудью к груди твоей?
Кто это сказал: «В любви усладу находим мы»
В любви ведь бывают дни, что горше, чем мирры сок…«
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот восемьдесят восьмая ночь
Когда же настала семьсот восемьдесят восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Хасан-ювелир, когда ею страсть усилилась, произнес эти стихи, будучи один во дворце, и не находил никого, кто бы его развлек. И когда он был в муках волнения, вдруг поднялась из пустыня пыль, и Хасан побежал вниз и спрятался, и понял он, что хозяева дворца вернулись. И прошло не более часа, и воины спешились и окружили дворец, и семь девушек тоже спешились и вошли во дворец и сняли оружие и бывшие на них боевые доспехи, а что касается до младшей девушки, сестры Хасана, то она не сняла с себя боевых доспехов, а вошла в комнату Хасана и не нашла его. И она стала его искать и нашла его в одной из комнат, больного и исхудавшего, и тело его утомилось, и кости его стали тонки, и цвет его лица пожелтел, и глаза его провалились на лице, от скудости пищи и питья и от обилия слез из-за его привязанности к той девушке и его любви к ней.
И когда его сестра-джинния увидела, что он в таком состоянии, она была ошеломлена, и ее рассудок исчез. Она спросила Хасана, каково ему, что с ним и что его поразило, и сказала ему: «Расскажи мне, о брат мой, чтобы я ухитрилась снять с тебя твои страдания и была за тебя выкупом». И Хасан горько заплакал и произнес:
«Влюбленному, коль его оставит любимая,
Останутся только скорбь и муки ужасные.
Снаружи его — тоска, внутри его — злой недуг,
Вначале он говорит о ней, в конце — думает«.
И когда услышала это сестра Хасана, она удивилась ясности его речи и красноречью его слов и тому, как он хорошо сказал и ответил ей стихами, и спросила его: «О брат мой, когда ты впал в это дело, в которое ты впал, и когда это с тобой случилось? Я вижу, что ты говоришь стихами и льешь обильные слезы. Заклинаю тебя Аллахом, о брат мой, и святостью любви, которая между нами: расскажи мне о твоем положении и сообщи мне твою тайну и не скрывай от меня ничего, что с тобою случилось в наше отсутствие. Моя грудь стеснилась, и жизнь моя замутилась из-за тебя».
И Хасан вздохнул и пролил слезы, подобные дождю, и воскликнул: «Я боюсь, о сестрица, что, если я тебе расскажу, ты мне не поможешь в том, к чему я стремлюсь, и оставишь меня умирать в тоске с моей горестью». «Нет, клянусь Аллахом, о брат мой, я не отступлюсь от тебя, даже если пропадет моя душа», — ответила девушка. И Хасан рассказал ей, что с ним случилось и что он увидел, когда отпер дверь, и поведал ей, что причина несчастья и беды — его страсть к девушке, которую он увидел, и любовь к ней и что он десять дней не пробовал ни пищи, ни питья. И потом он горько заплакал и произнес такие два стиха:
«Верните сердце, как было прежде, телу вы,
И дремоту глазу, потом меня оставьте вы«
Или скажете, изменила ночь мой обет в любви?
«Пусть не будет тех, кто меняется!» — я отвечу вам«.
И сестра Хасана заплакала из-за его плача и пожалела его из-за его страсти и сжалилась над изгнанником и сказала: «О брат мой, успокой свою душу и прохлади глаза. Я подвергну себя опасности, вместе с тобою, и отдам душу, чтобы тебя удовлетворить. Я придумаю для тебя хитрость, даже если будет в ней гибель моих драгоценностей и моей души, и исполню твое желание, если захочет Аллах великий. Но я наказываю тебе, о брат мой, скрывать тайну от моих сестер. Не показывай твоего состояния ни одной из них, чтобы не пропала моя и твоя душа, и если они тебя спросят, открывал ли ты дверь, скажи им: «Я не открывал ее никогда, но мое сердце занято из-за вашего отсутствия и моей тоски по вас и оттого, что я сидел во дворце один». — «Хорошо, так и будет правильно!» — воскликнул Хасан.
И он поцеловал девушку в голову, и успокоилось его сердце, и расправилась у него грудь, так как он боялся своей сестры, потому что открыл дверь, а теперь душа к нему вернулась после того, как он был близок к гибели от сильного страха. И он попросил у сестры чего-нибудь поесть, и она поднялась и вышла от него и вошла к своим сестрам, печальная, плача о Хасане. И сестры спросили ее, что с ней, и она сказала им, что ее ум занят мыслью о ее брате и что он болен и вот уже десять дней, как к нему в живот не опускалось никакой пищи. И сестры спросили ее о причине его болезни, и она ответила: «Причина ее — наше отсутствие и то, что мы заставили его тосковать эти дни, когда мы отсутствовали, тянулись для него дольше, чем тысяча лет, и ему простительно, так как он на чужбине и одинок, а мы оставили его одного, и не было у него никого, кто бы его развлек и успокоил бы его душу. Он, при всех обстоятельствах, юноша и еще мал, и, может быть, он вспомнил родных и мать — а она женщина старая — и подумал, что она плачет о нем в часы ночи и части дня и постоянно о нем печалится, а мы его утешали своей дружбой».
И, услышав слова девушки, ее сестры заплакали от сильной печали о Хасане и сказали: «Клянемся Аллахом, ему простительно!» И они вышли к воинам и отпустили их, и вошли к Хасану, и пожелали ему мира, и увидели, что его прелести изменились и цвет его лица пожелтел и исхудало его тело. И они заплакали от жалости к нему и сели подле него и стали его развлекать и успокаивать его сердце разговором и рассказали ему обо всем, что видели из чудес и диковинок, и о том, что произошло у жениха с невестой, и оставались с ним в течение целого месяца, развлекая его и уговаривая, но его болезнь каждый день усиливалась, и всякий раз, как девушки его видели в таком состоянии, они плакали о нем сильным плачем, и больше всех плакала младш
Отзывы о сказке / рассказе: