Вечером, в субботу, в клубе села Нового собрались обсуждать только что полученную пьесу. Собралось человек двенадцать — участники художественной самодеятельности.
Речь держит Ваня Татусь, невысокий крепыш, честолюбивый, обидчивый и вредный. Он в этом году окончил областную культпросветшколу и неумеренно форсит. Он — руководитель художественной самодеятельности.
— Я собрал вас, чтобы сообщить важную новость…
— К нам едет ревизор? — это Володька Маров. Володька дружит с медсестрой Верой, которая нравится Ване Татусю, но Ваня это скрывает, надеется, что Вера сама заметит гордого Ваню и покинет дубинистого Володьку. Если же она останется с шофером Володькой, то пусть пеняет на себя. Основания для того, чтоб она потом страдала и раскаивалась, — будут. А Володька знает — почувствовал, что ли, — тайные помыслы Вани и ест его поедом. Для того и в самодеятельность записался. Медсестра Вера сидит здесь же — она помешалась на самодеятельности, и тем еще злит Ваню, что с такой-то любовью к драматическому искусству не может, дурочка, сообразить, что любить надо — режиссера. Интересно, о чем они говорят с Володькой? О поршнях?
— Маров, острить будешь потом, — Ваня понимает, что не надо даже и замечать-то Володьку, не то что вступать в разговоры с ним, но не может сдержаться — старается тоже укусить соперника. — Мы получили из области пьесу. Пьесу написал наш областной автор. Мы должны ее отрепетировать и показать на областном смотре. Острит, Маров, тот, кто острит последним.
— Ослит, — поправляет Володька.
— Вот именно. Надо сначала отрепетировать пьесу, а потом будем острить и смеяться…
— Как дети, среди упорной борьбы и труда…
— Перестань! — сердито прерывает Вера. — Про что пьеса, Ваня? Женские роли есть?
— Пьеса из колхозной жизни, бьет по… — Ваня заглянул в аннотацию. — Бьет по частнособственническим интересам. Автор сам вышел из народной гущи, хорошо знает современную колхозную деревню, ее быт и нравы. Слово его крепко, как… дуга.
— Как это — из гущи? — спросил Васька Ермилов, по общему мнению, дураковатый парень, любитель выпить, тоже шофер, дружок Володьки. Володька привлек его с собой в самодеятельность, чтобы не скучно было. Васька, глядя на своего дружка, понял так, что здесь надо вовсю острить и подсмеиваться. — Он что, алкаш?
— Вася, помолчи, ради бога! — Вера гневно смотрит на Ваську.
— Но я недопонимаю: как это — вышел из гущи? Гуща — это когда пива на донышке остается.
— Кто про что, а вшивый все про баню, — заметил один женатый мужик, который от семьи — от детей! — бегал репетировать пьески.
— А ты понимаешь?
— Из гущи — значит, из низов, из простонародья.
— Простонародья теперь нет. Из рядовых колхозников, — поправил Ваня.
— Так бы и писали, — ворчит Васька. Он совсем не умеет шутить.
— Я бы сказал так, — не унимается женатый мужик, — из трудового крестьянства.
Ходил еще в самодеятельность один старик, Елистратыч, вечный шут. Он среди молодых считался специалистом по вопросам старины, и все, что в пьесах касалось крестьянства, коллективизации, например, — прямо касалось его: он по сей день жалел, например, что многих и многих в селе не раскулачили тогда, в тридцатом году. Когда сказали «крестьянство», Елистратыч встрепенулся.
— Крестьян теперь тоже нет — колхозники (он говорил: кольхозники).
— Ваня, женские роли есть? — спросила нетерпеливая Вера.
— Помолчите, товарищи! — строговато сказал Ваня. — Я сейчас коротко расскажу содержание пьесы, и вам станет все понятно. В колхоз из армии возвращается хороший парень Иван Петров. Сначала он… — Ваня читает предисловие, — активно включается в трудовую жизнь колхозного крестьянства…
— Пожалуйста: колхозного крестьянства! — воскликнул женатик.
— Трудового — тоже можно говорить. Колхозное крестьянство — это и есть трудовое. Продолжаю: активно включается в трудовую жизнь, но затем женится… Есть, как видите, женщины. Иначе, на ком же он женится?
— А может, он этот… как их? — подает голос Васька.
— Ну дайте же послушать-то! — взмолилась Вера. — Идиоты, честное слово. Еще же ничего не ясно.
— Я предлагаю так, — поднялся женатик, — кто вякнет не по существу, того выводить.
— Ты эти замашки брось, — советует Володька. — Мы же не в отделении милиции.
Женатик чего-то вдруг рассмеялся.
— А я же и не говорю, что — приводить. Я говорю: выводить.
— Ваня, продолжай.
— Он женится и попадает под влияние тестя и тещи, а потом и жены: становится стяжателем. Начинает строить себе дом, обносит его высоким забором… Пьеса называется «Крыша» над головой». Крыша — взято в кавычки, потому что дом большой — это уже не крыша. Ивану делают замечание — чтобы он поумерился. Иван отговаривается материальным стимулированием, скрывая под этим чисто кулацкие взгляды…
— А отец с матрей его живые? — встрепенулся опять Елистратыч.
— Всех удивляет: откуда в нем это? Его продергивают в стенгазете, молодежь из самодеятельности сложила о нем обличительные частушки… То, что я и предлагал сделать с Ивановым, но меня не поддержали.
— Иванов — трудяга.
— А этот? Вопрос: в чью пользу трудяга? В общем, озорные девчата исполняли эти частушки с клубной сцены; в зале — веселая реакция. Но Иван не унимается. Тогда его разбирают на колхозном собрании. Один за другим на трибуну поднимаются колхозные активисты, бывшие товарищи Ивана, пожилые колхозники — суд их суров, но справедлив. Все разъясняют Ивану, что он, возводя над собой так называемую крышу, тем самым отгораживается от коллектива… То есть, под крышей надо понимать забор. Крыша — тире забор. Это понятно?
— А какую позицию занимает жена? — это все Вера.
— Там же сказано: действовали совместно, — сказал женатик. Групповая.
Елистратыч вспомнил народную мудрость:
— Муж да жена — одна сатана.
— Она тоже присутствует на собрании?
— И только тут, на собрании, — продолжает Ваня, — Иван осознает, в какое болото затащили его тесть с тещей. Он срывается и бежит к недостроенному дому… Дом уже он подвел под крышу. Он подбегает к дому, трясущимися руками достает спички… — Ваня понизил голос, помолчал… И дал: — И — поджигает дом!
Никто не ждал этого.
— Как?
— Сам?
— Он что?..
— Эт-то он… А пожарка в деревне есть?
Вера потрясена пьесой.
— Это трагедия, да? Вань?
— Если не трагедия, то… во всяком случае, социальная драма.
— А мы чего-нибудь будем жечь? — интересуется один любитель пиротехники.
— Да, товарищи, — продолжает довольный Ваня, — он сам поджигает дом, который сам, собственными руками рубил в неурочное время.
— Дом-то сгорел? — спрашивает Володька, задетый за живое Ваниным торжеством. Ему не верится, чтобы в современной пьесе сгорел дом.
— Когда дело-то происходит? — женатик тоже не понимает, как это дом поджигает. — Летом?
— Спокойно, спокойно, — говорит артист Ваня. — Он поджигает дом, но колхозники… Тут самый накал пьесы. Развязка. Обратите внимание, как автор подходит к финалу — резкими мазками! Иван срывается с места и с криком «Подонки! Куда они меня завели?!» выбегает с собрания. Жена…
— Он же уже выбежал.
— Жена бросается за ним.
— Он же уже выбежал!
— Через некоторое время бледная жена прибегает на собрание… В это время собрание перешло к другому вопросу. Жена врывается на собрание и кричит срывающимся голосом: «Скорее! Он поджег дом!» Колхозники срываются с места и бегут к новому дому. Один старик… Здесь мы будем отталкиваться от деда Щукаря. Этот старик бежит совсем в другую сторону — к дому тестя Ивана. И кричит за кулисами: «Вы горите или нет?!» Это уже элемент трагикомедии. Мы всю пьесу будем решать в трагикомическом ключе.
— Но дом-то сгорел? — опять спрашивает Володька.
— Дом спасают колхозники. Ивану объяснили, что дом пойдет под колхозные ясли. Иван сам принимает участие в тушении пожара и все повторяет: «Подонки! Куда они меня завели!»
— Это про кого он? — не понял Васька.
— О, боже мой! Да про тестя с тещей, неужели непонятно?
— Сильная пьеса!
— И все? Конец? — спрашивает Володька.
— В конце Иван, смущенный, но счастливый, подписывает вместе с другими парнями и девчатами обязательство: сдать ясли к Новому году.
— А где он жить будет? — это Володька
— Поживет пока у тестя… — начал было Ваня, но, спохватился: герой только что крыл тестя и тещу «подонками». — Найдет, где жить.
— Где?
— А тебя что, не устраивает идея пьесы?
— Идея-то меня устраивает. Я спрашиваю, где он жить будет?
— А по-моему, тебя сама идея не устраивает.
— Ты мне политику не шей. Я спрашиваю, где он жить будет?
Женатику надоели эти пререкания двух ухажеров.
— Допустим, он себе еще домик срубит — поменьше. Доволен?
— На какие же такие деньги: один дом рубит, другой?..
— Другой — это уже за кадром, — резко сказал Ваня. — Другой нас уже не интересует. Перед нами — пьеса, и надо относиться к ней профессионально. Но, по-моему, тебя и первый дом не устраивает…
— На первое время к тестю пойдет, — сказал женатик.
— Да не пойдет он к тестю! — взорвался Васька. — Вы что? У них после этого ругань пойдет несусветная. Ведь он же помогал ему рубить дом? Тесть-то? Откуда у солдата деньги? Тесть помогал… А зять — то хотел спалить этот дом, то под ясли отдал. И что, тесть после этого скажет ему: «Спасибо тебе, зятек?»
— Не меряй всех на свой аршин.
— Вот тесть-то меня меньше всего волнует, — жестко сказал Ваня.
Женатик встал.
— Здесь просто хотят подсунуть другую идейку! — и сел. Он не любил Володьку за длинный язык.
— Дальше? — спросил Володька. — Что ж ты замолчал? Какую идейку? Говори.
Женатик встал.
— Здесь просто хотят проявить сочувствие тестю.
— Кулаку-тестю, — уточнил Ваня.
Наступила нехорошая тишина.
— Предлагаю вывести Марова из состава драмкружка, — сказал женатик. — И Ваську тоже. Они не репетируют, а только зубоскалят.
— А меня за что? — обиделся Васька.
— Нет, Ваську, не надо, — пожалел пиротехник. — Он одумается.
Раздались еще голоса:
— Васька — безотказный труженик. Он только — на поводу у Марова.
Женатик предложил другое:
— Поставить Ваське на вид. И предупредить: пусть не злоупотребляет спиртными напитками.
— Вот за это стоит! — подхватил Елистратыч. — Это — стоит. По праздникам — это другое дело. Но ты, Васька, и в будни — нет-нет — да огреешь. А ты — на машине, недолго и до аварии.
— Совсем надо прекратить! — подала голос библиотекарша, женщина в годах, но очень миловидная.
— Нет, совсем-то… как, поди-ка, совсем-то? — усомнился сам Елистратыч. — Он же мужик…
Но тут взорвался женатик:
— Ну и что, что мужик? А спросите его: что за причина, по которой он пьет? Он не ответит.
Тучи сгущались.
— По праздникам все пьют, — вякнул Васька. — А я что, рыжий?
— В общем, так, — подвел Ваня, — Двое упорствуют, двое настаивают на своем. Ставлю на голосование: кто за то, чтобы…
В это время через зал прошла и села на первый ряд Вдовина Матрена Ивановна, пенсионерка, бывшая завотделом культуры райисполкома, негласный шеф и радетель художественной самодеятельности.
— Здравствуйте, товарищи! Ну, как дела?
— Обсуждаем пьесу, Матрена Ивановна.
— Так, так.
— Выяснилось, что идея пьесы не всех устраивает.
— Как так? — удивилась Матрена Ивановна. — Я читала — хорошая пьеса. А кому не нравится идея?
— Мне идея нравится, — заговорил Володька, с презрением поглядев на Ваню, — только я не знаю, где он жить будет…
— Кто?
— Солдат.
— Какой солдат?
— Герой пьесы, Матрена Ивановна, — пояснил Ваня. — Надо яснее выражаться, Маров. Он уже давно не солдат.
— Я уж испугалась: как это — где будет жить солдат? Выражайтесь, действительно, яснее. А то ведь можно подумать, что у нас солдатам жить негде. А почему идея не нравится?
— Да вот… ставят двусмысленный вопрос: где будет жить Иван?
— Ты мне — не двусмысленный! — разозлился Володька. — Двусмысленный… Вопрос самый обыкновенный.
— Ну, ну?
— Дом он отдал под ясли, к тестю он после всего не пойдет… Где же он жить будет?
— Ну, нашли о чем спорить! Петухи. Жилье ему выделит колхоз. Обязан выделить. Человек отдал дом под ясли…
— В пьесе-то этого нет.
Вдовина подумала.
— А вот тут, возможно, что и упущение автора. Вот что, ребята: я свяжусь с автором по телефону, попрошу его добавить насчет жилья. А то, действительно, можно не так понять… Можно понять, что его оставили на произвол судьбы. Я попрошу его уточнить с жильем. О том, что мы взяли его пьесу, я ему звонила, он поздравляет нас и передает всем привет. Дело серьезное, ребятки. Как говорят охотники: есть шанс убить медведя. Если мы займем первое место на смотре…
Тут все загалдели.
— То что тогда, Матрена Ивановна?
— Ой, ну скажите?..
— Матрена Ивановна, скажите!
— Звание народного театра?
— Ну, за один спектакль…
— Как сделать!
— Нам устроят турне по области?
Вдовина, улыбающаяся, захлопала в ладоши.
— Тихо, ребятки, тихо!
— Ну скажите, Матрена Ивановна!
— Нет, нет, даже не просите, — Вдовина улыбалась. — Не будете знать, лучше будете работать. Вот так. Это и педагогичнее будет. За работу, друзья!
В клуб вошла девушка с почты.
— Матрена Ивановна, вам телеграмма. Я была у вас дома, там никого нет…
Матрена Ивановна надела очки, прочитала телеграмму.
— Какое совпадение, — сказала она. — Только что о нем говорили…
— От автора?
— Да. Он пишет: «Песню ?Мой Вася?» снимите. Точка. Героиня поет: «Вот кто-то с горочки спустился». Точка. Желаю удачи. Красницкий». Болит ретивое-то — думает.
— А она разве поет там? — спросил Ваня.
— Кто?
— Героиня-то. Она же у нас не поет.
— Да, верно… Я не помню, чтобы она у нас пела. Он, наверно, перепутал пьесы. Где-нибудь ставят еще его пьесу… Конечно, он перепутал. Я буду звонить, все выясню. А теперь — за работу, друзья. За работу!
Отзывы о сказке / рассказе: