VI
Тетушка Колетта была высокая бледная женщина с седыми волосами и красивым лицом. Она, по-видимому, нисколько не удивилась приезду Сильвены.
— Я была почти уверена, что ты приедешь, — сказала она, целуясь с ней, — я видела обеих вас во сне. А теперь я взгляну на твою дочь, такая ли она, какой я видела ее во сне?
Катерина подошла, тетушка Колетта пристально посмотрела на нее своими большими светло-серыми глазами, которые, казалось, могли видеть то, что делается в самой глубине души, потом она ее поцеловала и прибавила: «Хорошо, очень хорошо! Ты не понапрасну родилась на свет».
Когда путешественницы отдохнули немного, тетушка Колетта показала им свои комнаты.
Дом, казавшийся издали маленьким, вблизи был довольно велик, он был весь деревянный, но выстроен так хорошо и из такого отличного соснового леса, что был очень крепок.
Благодаря огромным камням, которыми была обложена крыша, ветер не мог не только снести, но даже покачнуть ее. Внутри везде было очень чисто, и мебель так блестела, что на нее весело было смотреть. В шкафах было много посуды и разной домашней утвари, кровати были на деревянных ларях, на которых лежали тюфяки, набитые шерстью и волосом, они были застланы прекрасными белыми простынями и теплыми одеялами, потому что там никогда не было тепло. Печи топили там целое лето и в дровах не было недостатка. Большая часть деревьев, окружавших луг, а также и самый луг, принадлежали тетушке Колетте. На лугу, который был очень велик, паслись ее коровы, несколько коз и небольшой осел, которого она держала для перевозки тяжестей. За скотом смотрел мальчик, а хозяйством занималась девочка, которая выполняла также разные поручения, потому что тетушка Колетта любила удобства и два раза в неделю посылала в деревню за говядиной и за хлебом; словом, она была богата, даже очень богата для крестьянки, и Сильвена, которая совсем не подозревала этого и которая приехала для того, чтобы помочь ей, если она была в нужде, с удивлением смотрела на все и даже чувствовала перед ней некоторую робость, как перед особой, стоящей гораздо выше нее по своему положению.
Катерина также казалась немного смущенной, но не потому, что бабушка была богаче ее, а потому что она сознавала, что та была выше ее по образованию. Но когда она увидела, какая она была добрая и ласковая, то успокоилась совершенно и даже почувствовала к ней такую дружбу, как будто знала ее всю жизнь.
С первого же дня Катерина без церемоний начала ее расспрашивать и узнала, что она была доверенным лицом одной пожилой дамы, за которой она ухаживала до самой ее смерти и которая оставила ей кое-какие деньги.
— Но она была небогата, моя добрая старушка, — прибавила тетушка Колетта, — и на ее деньги я не могла бы окружить себя всеми удобствами, которые вы видите здесь. Я завела все это благодаря моим трудам и уменью вести дела.
— Вы купили все это на деньги, которые получили от распродажи вашего скота? — спросила Сильвена.
— Мой скот действительно доставляет мне выгоду, — отвечала Колетта, — но на какие деньги куплена земля, на которой он пасется? Не отгадаешь ли ты это, Катерина?
— Нет, тетушка, я этого никак не могу отгадать.
— Умеешь ли ты прясть, дитя мое?
— Я? Разумеется, тетушка, если бы в мои лета я не умела прясть, то была бы очень глупа.
— Умеешь ли ты прясть очень тонко?
— Д-да… И довольно тонко.
— Она у нас первая пряха, — с гордостью сказала Сильвена, — она умеет прясть все, что угодно.
— Сумеешь ли ты прясть паутину? — спросила тетушка Колетта.
Катерина подумала, что она шутит, и со смехом отвечала:
— Право же, я не знаю, я никогда не пробовала.
— Покажи-ка мне, как ты прядешь, — сказала Колетта, поставив перед ней прялку из черного дерева и положив ей на колени веретено в серебряной оправе.
— Какие хорошенькие вещицы! — сказала Катерина, любуясь изящной прялкой, которая была так пряма, как тростинка, и веретеном, которое было не тяжелее пера. — Но, тетушка, чтобы прясть, нужно навязать что-нибудь на прялку.
— Это всегда можно найти с помощью изобретательности, — ответила тетушка.
— Но я здесь ничего не вижу, что можно было бы прясть, — заметила Катерина. — Вы сейчас говорили о паутине, но ваш дом так чисто выметен, что нигде не видно паутины.
— А на дворе? Не видишь ли ты чего-нибудь, что можно было бы навязать на прялку.
— Нет, тетушка, потому что кору с деревьев нужно сначала истолочь, а шерсть с коз вычесать… Разве только достать вон те облака, которые я вижу на ледяной горе и которые похожи на огромные связи хлопка.
— А почем ты знаешь, может быть облако можно прясть.
— О! Я этого никак не думала, тетушка, — сказала Катерина и вдруг сделалась задумчивой и рассеянной.
VII
— Разве ты не видишь, — сказала Сильвена, — что бабушка смеется над тобой?
— Знаете ли, как меня зовут здесь? — спросила Колетта.
— Нет, не знаем, — ответила Сильвена, — мы не понимаем здешнего наречия, и вы можете насмехаться над нами, сколько вам угодно.
— Я и не думаю насмехаться. Позовите Бенуа, моего маленького слугу, который накрывает на стол в беседке, он знает по-французски и скажет вам, как меня зовут здесь.
Сильвена позвала Бенуа и с любопытством спросила его:
— Как зовут в здешней стране мою тетушку, г-жу Колетту?
— Неужто вы не знаете, что ее зовут здесь пряхой облаков? — ответил Бенуа.
Позвали маленькую горничную, которая, нисколько не задумавшись, ответила то же самое.
— Как это странно! — сказала Катерина своей матери, — прясть облака! Однако же, тетушка, — прибавила она, — вы сказали то, о чем я и сама думала уже несколько раз, то есть, что из облаков можно делать что-нибудь. Однажды, когда я была маленькая… — Она вдруг остановилась, увидевши, что мать сердито взглянула на нее, и как будто хотела сказать ей: не заводи эту старую песню.
Колетта начала расспрашивать, и Сильвена сказала ей:
— Не сердитесь на нее, тетушка, она еще так молода! И совсем не хотела посмеяться над вами, как вы сейчас смеялись над ней, она знает, что вы имеете на это право, и что она не может позволить себе того же.
— Но, — возразила старушка, — я никак не могу понять из этого, что она хотела сказать.
— Милая тетушка, — сказала Катерина со слезами на глазах, — я никогда не позволю себе смеяться над вами, но мама думает, что я лгу, а я уверяю вас, что однажды, когда я была еще маленькая, то принесла домой в фартуке маленькое белое облачко.
— Очень может быть! — сказала тетушка, по-видимому, нисколько не рассердись и не удивляясь. — Что же ты с ним сделала, малютка? Попробовала ли ты его прясть?
— Нет, тетушка, я его выпустила, и оно потом сделалось розовое и, улетая, все время пело.
— Поняла ли ты, что оно пело?
— Ни одного слова! Но, тетушка, я была еще так мала!
— После того, как оно улетело, не было ли у вас бури?
— Вы отгадали, тетушка, ветер снес у нас крышу, а громом сломило нашу большую яблоню, которая была вся в цвету.
— Вот что значит доверять неблагодарным! — произнесла Колетта совершенно серьезно. — Нужно остерегаться всего, что изменчиво, а изменчивее облаков нет ничего в мире, но я думаю, что вы обе проголодались, а обед уже готов. Помогите мне заправить суп и потом пойдем обедать.
Обед был очень хорош, и Катерина кушала с большим аппетитом. Сыр и сливки были отличные, обед закончился десертом, так как у тетушки были в банке медовые пряники, которые она сама приготовляла и которые были необыкновенно вкусны. Сильвена и ее дочь никогда еще не имели такого роскошного обеда.
Когда наступил вечер, Колетта зажгла лампу и принесла небольшой ящик, который поставила на стол.
— Поди сюда, — сказала она Катерине. — Я хочу, чтоб ты знала, почему меня называют пряхой облаков. Пойди и ты, Сильвена, ты сейчас узнаешь, как я нажила мое маленькое состояние.
Что же было в этом ящике, ключ от которого тетушка Колетта держала в руках? Катерина просто сгорала от нетерпения узнать поскорее, что там было.
VIII
Там было что-то белое, мягкое и легкое, до такой степени похожее на облако, что Катерина вскрикнула от удивления, а Сильвена вообразила, что ее тетка была колдунья или фея, и от страха побледнела как полотно.
Однако же это было не облако, но огромный моток тонких ниток, таких тонких, таких тонких, что нужно было один волосок разнять на десять частей для того, чтобы вышла такая тонкая нить. Этот моток был так бел, что до него нельзя было дотронуться, и так легок, что, казалось, мог улететь, если на него дунуть.
— Ах, тетушка, — в восторге вскричала Катерина, — если это вы пряли, то вас можно назвать первой пряхой во всем свете, после этого все другие не прядут, а сучат веревки.
— Это моя пряжа, — ответила Колетта, — и каждый год я продаю несколько таких ящиков. Не заметили ли вы, когда приехали сюда, что здешние женщины делают самое тонкое кружево, которое продают очень дорого. Я не могу снабжать их всех пряжей, и здесь есть много прях, которые работают очень хорошо, но ни одна из них не может сравниться со мной, поэтому мне платят в десять раз дороже, нежели другим. Моя пряжа покупается нарасхват, потому что из нее можно делать такое кружево, какого уже не будет, когда я умру. А я уже стара, и будет очень жаль, если мой секрет пропадет даром, не правда ли, Катерина?
— Ах, тетушка, — вскричала Катерина, — если бы вы передали мне его! Мне не нужно денег, но мне так хотелось бы выучиться прясть, как вы. Откройте мне, пожалуйста, ваш секрет.
— Вот так, сейчас же! — сказала Колетта, смеясь. — Но ведь я уже сказала тебе, что нужно выучиться прясть облака.
Она спрятала свой ящик и, простившись с Сильвеной и Катериной, ушла к себе. Они легли спать в той комнате, в которой были, и в которой стояла еще третья кровать для Рене, маленькой горничной.
Так как кровати двух девочек стояли недалеко одна от другой, то они болтали между собою до тех пор, пока не заснули. Сильвена так устала, что была не в состоянии прислушаться к тому, что они говорили. Катерина предлагала тысячу вопросов Рене, которая была почти одних лет с нею. Ее преследовала одна мысль, и она все спрашивала, знает ли Рене тетушкин секрет.
— Тут нет никакого секрета, — отвечала та, — тут нужно только большое терпение и особенное искусство прясть.
— Но для этого нужно поймать облако, привязать его к прялке, не дать ему разойтись по всем пальцам и выделать из него нитку…
— Это еще не велика важность, а главное, нужно уметь выделать облако.
— Как! Выделать облако?
— Ну да, чесать его!
— Чесать облако! Чем же?
Рене ничего не ответила, она уже спала.
Катерина тоже попробовала заснуть, но она была слишком взволнована, и сон никак не приходил. Свеча погасла, и в камине осталось только несколько угольков. Катерина видела, однако же, небольшой свет в верхней комнате. Она приподняла голову с подушки и увидела, что на верху лестницы, по которой ушла тетушка Колетта, из-под двери виднелась длинная полоса света. Она не могла больше выдержать и потихоньку, босиком дошла до лестницы. Она была деревянная, и Катерина боялась, что она заскрипит. Но она ступала так легко, что без малейшего шума добралась до последней ступеньки и заглянула через щель в комнату тетушки. Отгадайте, что она там увидела?
IX
Она увидела небольшую и чисто убранную комнату с маленькой лампой, висевшей у камина, и только. В этой комнате никого не было, и пристыженная Катерина ушла назад. Она сознавала, что поступила очень дурно, стараясь завладеть врасплох чужим секретом, которого она не заслуживала больше знать. Она легла опять в свою постель, упрекая себя за свое любопытство, и оттого ей всю ночь виделись дурные сны. Проснувшись, она дала себе слово не любопытничать больше и терпеливо ждать, когда тетушка пожелает открыть ей свой секрет. Рене взяла ее доить коров, после чего они обе увели их на луг, если только можно назвать лугом уступ горы, который, правда, был весь покрыт травой, но совсем не был расчищен; несмотря на это, вид луга был очень живописен: чистая холодная вода, сочившаяся с ледяной горы, текла извилинами вдоль утеса и падала вниз в траву в виде каскада. Катерине, видевшей каскад только в шлюзе мельницы, так понравилась падающая вода, что она не могла отвести от нее глаз и любовалась на блестящие алмазные капли, сверкавшие на солнце. Однако же она не решалась перейти через воду, прыгая с камня на камень, как это делала Рене, но вскоре она выучилась этому, и не больше как через два часа она находила уже большое удовольствие в этом занятии.
Ей хотелось попробовать взобраться подальше на ледяную гору. Рене показала ей, до которых пор можно дойти, не подвергая себя опасности попасть в трещину, и научила ее ходить так, чтобы ноги не скользили. К концу дня Катерина уже чувствовала себя как дома и даже знала несколько слов на смешанном горном наречии.
Так как все предметы были для нее новы, то они очень занимали ее, и она почувствовала такую дружбу к горам, что была очень огорчена, когда на следующий день Сильвена объявила ей, что пора уже ехать домой! Тетушка Колетта была такая ласковая, такая снисходительная! Катерина полюбила ее даже больше, чем горы.
— Есть только одно средство помочь твоему горю, Катерина, — сказала Сильвена, — если хочешь, то оставайся здесь. Тетушка желает, чтобы ты осталась у нее, она обещала мне выучить тебя прясть так же, как она, но для этого нужно время и, главное, терпение, а так как я знаю, что ты не очень терпелива и, кроме того, непостоянна, то я не согласилась тебя оставить. Но ты выучилась уже прясть не хуже меня, и если ты думаешь, что можешь выучиться прясть так же, как тетушка, то я не стану мешать тебе сделаться богатой и счастливой, как она. Ты сама должна решить это.
Первою мыслью Катерины было броситься на шею к матери и уверить ее, что она ни за что с ней не расстанется, но когда на другой день Сильвена сказала ей, что не следует упускать такого отличного случая научиться чему-нибудь, то она начала колебаться. Еще через день Сильвена сказала ей:
— Мы небогаты. У твоей старшей сестры уже трое детей, а у старшего брата пятеро, я уже немолода и могу умереть не сегодня-завтра. Если ты сделаешься богатой, то можешь быть опорой для всего семейства. Останься здесь, тетушка Колетта полюбила тебя, твои недостатки не раздражают ее, и я уверена, что она будет даже баловать тебя. Через три месяца я приеду за тобой, и если ты пожелаешь, то увезу тебя домой. Если же тебе понравится здесь, то ты останешься опять и, кто знает, может быть тетушка оставит тебе все, что у нее есть?
Катерина заплакала при мысли о разлуке с матерью.
— Останься со мной, — сказала она ей, — уверяю тебя, что я очень скоро выучусь отлично прясть.
Но Сильвена страдала уже тоской по родине.
— Если я останусь здесь, — сказала она, — то умру или с ума сойду от тоски, а ты, наверное, не желаешь этого. С другой стороны, как упустить такой отличный случай составить себе состояние.
Катерина, рыдая, легла спать, но в то же время обещала матери поступить так, как она ей посоветует.
На другой день Рене не разбудила ее, и она проспала до девяти часов утра. Проснувшись, она увидела возле себя тетушку Колетту, которая обняла ее и сказала:
— Моя маленькая Катерина, ты должна собрать все свое мужество и рассудительность, твоя мать уехала сегодня рано утром, она горячо поцеловала тебя в то время, как ты спала, и поручила мне сказать тебе, что она приедет через три месяца. Она не хотела тебя будить, потому что отъезд ее, наверное, очень огорчил бы тебя.
Катерина горько заплакала и просила тетушку не сердиться на нее за это.
— Я не вижу ничего дурного в том, что ты плачешь о своей матери, — сказала тетушка Колетта, — это так и должно быть, и если бы ее отъезд не огорчил тебя, то ты была бы дурной девочкой. Но для твоей же пользы я прошу тебя, дитя мое, успокойся немного, я обещаю тебе сделать все, что от меня зависит, для того, чтобы ты была со мной счастлива. Подумай о том, что твоей матери нелегко было расстаться с тобой, и ты очень утешишь ее, если охотно выполнишь ее желание.
Катерина подавила свои слезы, поцеловала тетушку и обещала ей, что будет прилежно работать.
— Сегодня тебе нужно развлечься и погулять, а с завтрашнего дня мы примемся за дело.
X
На следующий день Катерине дан был первый урок, но это было совсем не то, чего она ожидала. Ей не было открыто никакого секрета, тетушка дала ей прялку со льном и сказала:
— Постарайся прясть как можно тоньше.
На первый раз этого было совершенно достаточно, потому что в той стране, где жила Катерина, женщины пряли только из пеньки и из пряжи ткали довольно толстое полотно. Она выполнила свою задачу довольно удачно, но все-таки работа ее была еще очень далека от того, как ей хотелось бы сделать, что она боялась даже показать ее. Она думала, что ее будут бранить, но тетушка напротив похвалила ее и сказала, что для первого дня это очень хорошо и что завтра, наверное, выйдет еще лучше. Катерина попросила, чтоб ей позволили остаться дома, ей хотелось увидеть, как работает тетушка.
— Нет, — сказала та, — я не могу работать, когда на меня смотрят, к тому же я всегда работаю у себя, а тебе не следует целый день сидеть в запертой комнате. Ты будешь работать на дворе, где ты можешь также гулять и присматривать за моими коровами, если тебе это вздумается. Я не хочу принуждать тебя, потому что я вижу, что ты неленива и наверное будешь стараться работать.
Катерина не была ленивой, но была нетерпелива, и это ученье в одиночестве совсем не нравилось ей, а главное, в этом не было ничего похожего на тот великий секрет, узнать который, по ее мнению, было так же легко, как проглотить чашку вкусного молока. Правда и то, что она каждый день делала небольшие успехи, и с каждым днем пряжа на ее веретене становилась все тоньше, но она сама не замечала большой разницы, и к концу недели она уже соскучилась, и одобрительные слова тетушки только раздражали ее. Рене, несмотря на всю свою доброту и услужливость, тоже сердила ее своим спокойствием; обязанность Рене состояла в том, чтобы смотреть за скотом и за молочной, и ничто другое не интересовало ее. Бенуа никогда не было дома, он почти жил в лесу, и когда бывал свободен, то тотчас же уходил на охоту и не любил никакого общества, кроме общества своей собаки. Катерина часто оставалась совершенно одна, она видела тетушку только за столом, вечером. Колетта рано уходила к себе работать. Рене, добравшись до подушки, уже храпела, Катерина бродила из стороны в сторону, погруженная в свои мечты, и по временам плакала. Она повторяла про себя, что, если тетушка будет продолжать учить ее так, как теперь, то она доживет до седых волос и все-таки не выучится прясть так хорошо, как она; при этом ей приходило в голову, как будет смеяться над нею мать, когда через три месяца увидит, что дела ее нисколько не подвинулись вперед.
Однажды Катерина ушла из дома очень рано. Она дала себе слово, что на этот раз будет работать так хорошо, что тетушка принуждена будет открыть ей свой секрет. Она нарочно села между утесами, для того чтобы не видеть, что делается вокруг, и ничем не развлекаться. Но можно ли не смотреть ни на что? Она невольно взглянула наверх и увидела над собой ледяную гору и даже самую вершину горы. До сих пор она ни разу еще не видала ее, потому что над ней постоянно стоял скрывавший ее густой туман. Небо было совершенно ясно, и она начала любоваться на белые снежные зубцы, выделявшиеся в голубом воздухе; вдруг ей захотелось отправиться туда, но она знала, что это очень опасно. Рене не раз говорила ей это, тетушка Колетта также запретила ей взбираться высоко на гору и сказала, что это делают только мальчики.
Катерина вздохнула и продолжала смотреть на прекрасные снежные зубцы, до которых ей хотелось дотронуться и которые, казалось, были так близко, хотя на самом деле они были очень далеко. В эту минуту она увидала в небе волокна маленьких золотистых облаков, собиравшихся к самому верхнему зубцу горы и обвивших его точно ожерелье из огромных жемчужин. «Как это красиво, — подумала Катерина, — и как бы мне хотелось уметь прясть так тонко, чтоб можно было нанизать на нитку эти воздушные жемчужины.»
Продолжая смотреть наверх, она увидела на зубце горы что-то маленькое, блестящее, похожее на розовую точку, которая была освещена солнечными лучами и которая двигалась под самым ожерельем маленьких облаков. Что бы это было? Цветок, птица или звезда?
Отзывы о сказке / рассказе: