XI
«Если бы на мне были тетушкины серебряные очки, — думала Катерина, — то я, наверное, рассмотрела бы, что это такое, потому что тетушка говорила, что в этих очках она видит то, чего никто не видит».
Однако же ей пришлось удовлетвориться только своими глазами, и, продолжая смотреть на красную точку, она увидела, что притянула к себе все маленькие золотистые облака, которыми ее так заволокло, что ничего, уже не стало видно. Из маленьких облаков, собравшихся вместе, образовалось одно огромное облако, которое сияло и оборачивалось, как золотой шар над самой вершиной горы.
Через минуту шар начал подниматься еще выше и в то же время стал уменьшаться, наконец, он сделался совершенно розовым, и Катерина услышала, — что он запел таким чистым и приятным голосом, которого она никогда еще не слыхала: «Здравствуй, Катерина, узнаешь ли ты меня?»
— Да, да, — вскричала Катерина — я несла тебя в фартуке! Ты мой старый маленький друг, мое розовое облачко, вот теперь ты говоришь со мной, и я понимаю каждое твое слово. Но какое ты жестокое, мое хорошенькое облачко, ты сломало мою большую цветущую яблоню. Впрочем, я прощаю тебе это, ты такое розовенькое, и я так люблю тебя!
Облако отвечало ей:
— Твою яблоню сломало не я, Катерина, а гром, это злой дух, который закрадывается в мое сердце и который делает меня жестоким. Но смотри, каким я становлюсь кротким и спокойным в ту минуту, когда ты с любовью смотришь на меня! Не придешь ли ты как-нибудь на вершину ледяной горы? Это совсем не так трудно, как тебе говорили, напротив, это очень легко, и тебе стоит только захотеть. К тому же и я буду там, и если ты упадешь, то упадешь прямо на меня, я поддержу тебя, чтобы тебе не было больно. Приходи завтра, Катерина, приходи на рассвете дня. Я буду ждать тебя всю ночь и, если ты не придешь, то это так меня огорчит, что у меня из глаз польются крупные слезы, и весь день будет идти дождь.
— Я приду! — вскричала Катерина, — непременно приду!
Только что она успела сказать эти слова, как послышался страшный шум, похожий на пушечный выстрел, сопровождаемый треском картечи. Ей сделалось так страшно, что она бросилась бежать, думая, что гадкое облако опять принимается за прежнее и опять хочет отплатить ей за добро злом. Когда она в испуге бежала домой, ей встретился Бенуа, который спокойно шел из леса со своей собакой.
— Это ты выстрелил из ружья или это был гром? — спросила она у него.
— А, тебя напугал этот шум, — со смехом сказал он. — Это не ружейный выстрел и не гром, это лавина.
— Что это значит?
— Это значит то, что лед тает на солнце и с треском скатывается вниз, а вместе с ним обрушиваются камни, земля и иногда деревья, если они попадают ему на дороге, и даже люди, если они не успеют убежать вовремя, впрочем, это случается не часто, несчастные случаи бывают редки, но ты должна привыкнуть к этому. Теперь у нас стоит теплая погода, и лавины будут обрушиваться каждый день и даже каждый час.
— Я постараюсь привыкнуть к этому. Кстати, Бенуа, скажи мне, пожалуйста, можешь ли ты взойти на самый верхний зубец горы? Ты ведь мальчик и, наверное, ничего не боишься.
— Ну, нет, — сказал Бенуа, — на эти зубцы нельзя влезать; впрочем, я был недалеко от них, на том месте, где они начинаются. Но теперь не такое время, чтобы можно было забавляться этим, теперь слишком жарко, как раз попадешь в трещину.
— Не можешь ли ты мне сказать, что это за красная точка, которая виднеется иногда над верхним зубцом горы?
— Так ты видела эту точку, ну, у тебя хорошие глаза! Это знамя, которое путешественники водрузили месяц тому назад на самом верхнем утесе горы, для того чтобы дать знать людям, стоявшим внизу, что они добрались до этого места. Но сильный ветер заставил их поскорее вернуться назад, и они оставили там свое знамя, которое вихрем перебросило на вершину ледника и которое, наверное, останется там до тех пор, пока буря не отцепит его.
Катерина должна была удовлетвориться объяснением Бенуа. В эту минуту у ней в голове промелькнула мысль, которая снова пришла ей на ум, когда она увидела тетушку Колетту, проходившую мимо ледяной горы в пунцовом капюшоне, покрывавшем ей голову и плечи. Тетушка шла не так далеко, и Катерина могла узнать ее, и несмотря на то, что в этот день девочка не напряла и трех онов, она все-таки бросилась к ней навстречу, держа в руках свою прялку и пустое веретено.
XII
Очутившись в нескольких шагах от тетушки, она заметила свою рассеянность, но возвращаться назад было уже поздно. Она с нерешительным видом подошла к ней и спросила ее, не устала ли она от ходьбы по ледяной горе.
— В мои лета перестают чувствовать усталость, — ответила Колетта. — Впрочем, я возвращаюсь не с ледяной горы, дитя мое. Я шла безопасными тропинками, которые всегда можно отыскать, если захочешь.
— Ведь это вы, тетушка, были там наверху час тому назад? Я видела ваш пунцовый капюшон.
— Там наверху, Катерина? Где — там наверху?
— На знаю, — сказала Катерина, запинаясь. — Мне показалось, что я видела вас в небе под облаками.
— Почему ты думаешь, что я могу подняться так высоко? Разве ты считаешь меня феей.
— Боже мой, тетушка, если бы вы были феей, то в этом не было бы ничего удивительного. Говорят, что есть добрые и злые феи, вы, разумеется, были бы доброй феей, и люди, которые приходят сюда из деревни и которых я начинаю понимать, правду говорят, что вы работаете, как фея.
— Они говорят это мне самой, — ответила Колетта. — Но это только так говорится и из этого никак нельзя заключать, что я в самом деле фея. Я вижу, что у тебя мечтательная головка, в твои годы это совершенно естественно, и мне не хотелось бы видеть тебя такой же рассудительной, как я, это было бы слишком рано. Но все-таки тебе не мешало бы иметь немножко побольше здравого смысла, моя крошка. Я вижу, что ты не много напряла сегодня!
— Ах, тетушка, вы могли бы сказать, что я ничего не напряла!
— Не плачь, дитя мое, это придет со временем, нужно только иметь терпение…
— Боже мой! Вы всегда повторяете это, — с досадой вскричала Катерина. — Право, милая тетушка, вы уж чересчур терпеливы! Вы обращаетесь со мною как с ребенком, вы думаете, что я не могу выучиться скорее, а между тем, если бы вы только захотели!..
— Но в чем же дело? — сказала тетушка. — Ты делаешь мне упреки, как будто я знаю такой секрет, который может заменить настойчивость и старание. В таком случае, объявляю тебе, что я не знаю такого секрета и никогда не знала его. Ты недоверчиво качаешь головой, у тебя есть что-то на уме, чего я никак не могу отгадать. Дитя мое, открой мне свое сердце и дай мне заглянуть в него, как в книгу.
— Я открою вам все, — сказала Катерина, садясь возле тетушки на камень, обросший мхом. — У меня лежит на совести что-то, и я думаю, что от этого я и сделалась немного глупенькой!
Катерина покаялась тогда в своем любопытстве и рассказала, как она подсмотрела через щель в комнату тетушки.
— Я ничего не увидела и ничего не узнала, потому что вас там не было, но если бы вы не вышли в эту минуту, то я увидала бы, как вы работаете, и украла бы у вас ваш секрет.
— Ты ничего не украла бы, — сказала Колетта. — Повторяю тебе опять, что я не знаю никакого секрета. Если бы ты вздумала войти в мою комнату, то оттуда могла бы пройти и в мою рабочую, которая устроена наверху. В этой комнате я чешу лен и пряду свое облако; в жилых комнатах вредно чесать лен, потому что от него летят чуть заметные былинки, которые попадают в ноздри и в легкие, поэтому я и занимаюсь этим делом в самой верхней комнате, где воздух проходит совершенно свободно и уносит с собой эти былинки, которые подействовали бы вредно как на тебя, так и на других. Но ты мне сказала не все, Катерина, ты все толкуешь об облаках: скажи мне, какое понятие ты составила себе о них? Ты, кажется, смешиваешь облака, которые на небе, с тем тонким и белым веществом; которое я пряду из льна и которое в нашей стране, где так много искусных прях, называют облаком, чтобы дать понятие о чем-то необыкновенно легком.
Катерина была задета за живое тем, что так грубо ошибалась в значении слова и предавалась самым несбыточным фантазиям, тогда как дело было очень просто. Все это, однако же, нисколько не объясняло ей собственных ее видений, и, желая облегчить свое сердце, она заговорила о своем розовом облачке и рассказала все, как было.
Колетта слушала ее, не прерывая и не делая никаких насмешливых замечаний на ее счет. Вместо того, чтобы бранить ее и приказывать молчать, как то делала Сильвена, она захотела узнать все ее мечты, которые роились в этой маленькой головке, и выслушав все до конца, она задумалась и несколько времени сидела молча. Наконец тетушка сказала:
— Я вижу, что ты любишь все чудесное, а этого нужно остерегаться. Когда я была ребенком, то тоже мечтала о розовом облаке. Потом я сделалась молодой девушкой и встретилась с ним. На нем было платье, вышитое золотом, и белый султан…
— Что вы говорите, тетушка? На вашем облаке было платье и султан?..
— Это я только так говорю, дитя мое, это было блестящее, очень блестящее облако, но и только. Это было воплощенное непостоянство, словом, это была одна мечта. Оно тоже принесло с собой грозу и тоже говорило, что это не его вина, потому что в сердце у него были громовые стрелы. И в один прекрасный день, то есть в один несчастный день, я тоже чуть не была сломана, как твоя цветущая яблоня, но после этого я перестала уже верить облакам и перестала любоваться ими. Остерегайся мимолетных облаков, в особенности берегись розовых облаков! Они всегда сулят ясную погоду, а вместо того приносят с собой грозу. Но довольно об этом, — прибавила она, — возьми свою прялку и попробуй прясть или засни немного, после этого ты лучше будешь работать. Никогда не нужно отчаиваться. Мечты улетают, а труд остается.
Катерина попробовала было прясть, продолжая разговаривать с тетушкой, но глаза ее начали слипаться, и веретено выпало из рук.
XIII
Вдруг Катерину подбросило кверху будто от страшного землетрясения. Перед ней стояла тетушка Колетта, и в первый раз она увидела ее в таком гневе. Пунцовый капюшон тетушки Колетты был откинут на плечи, ее седые волосы развевались, и прекрасное бледное лицо было окружено сиянием.
— Ты не спишь, ленивица, — сказала она Катерине голосом полным гнева, — я уже сказала тебе, что ты должна выбрать что-нибудь — и ты выбрала, ты все мечтаешь о пустяках! Ну, вставай же и иди за мной, я вижу, что должна открыть тебе мой секрет, ты сейчас узнаешь его…
Катерина встала и полусонная последовала за тетушкой Колеттой, но она едва поспевала идти за ней, потому что старая тетушка мчалась быстрее ветра и с изумительною скоростью взлетела на лестницу, сделанную из сапфира и изумруда. Катерина вошла в великолепный алмазный дворец, в котором были разостланы на полу горностаевые ковры, а по бокам стояли хрустальные колоннады. В одну минуту она очутилась на крыше волшебного дворца.
— Мы стоим теперь на вершине ледяной горы, — сказала тетушка с ужасным смехом, — ты должна отправиться со мной еще дальше на самый верхний зубец горы. Ухватись за мое платье и пойдем! Бояться тут нечего. Розовое облако тебя давно ждет, ведь ты дала ему слово, что придешь.
Катерина ухватилась за юбку тетушки, но ноги ее скользили, и она не могла идти. Тогда тетушка сказала ей:
— Возьми вот эту веревку и иди без боязни.
Она подала ей конец нитки, такой тоненькой, что ее почти не было видно. Катерина взяла нитку, и несмотря на то, что она тянула ее изо всех сил, нитка не обрывалась.
Когда они добрались до верхних игл ледника, то тетушка вырвала у нее прялку, воткнула ее в снег и страшным голосом сказала ей:
— Так как ты не можешь справиться с прялкою, то вот это будет для тебя более приличным занятием. — И она сунула ей в руки длинную и сучковатую, как ель, метлу. Катерина неустрашимо взяла метлу в руки и с удивлением заметила, что она была очень легка.
— Ну, — сказала тетушка, — теперь ты должна мести, — и она с силою толкнула ее в пространство.
XIV
Катерина почувствовала, что она стремглав летит вниз, но это ей только показалось, она держалась в воздухе на нитке, которую тетушка обвязала вокруг своей руки, и она могла ходить по облакам так же свободно, как по лугу.
— Ну, мети же! — закричала тетушка Колетта, — пригони ко мне все облака, они мне нужны, все до одного.
Катерина обметала, обметала облака, но все-таки не так чисто и не так скоро, как того хотелось тетушке, которая все кричала:
— Скорей же и как можно чаще! Дальше, дальше! Неужели я должна выслать к тебе телегу, запряженную волами, для того чтобы ты привезла ко мне все эти облака?
Катерина бегала по всему небу и собирала облака вместе, сметая их своею огромною метлою. В одну минуту она вымела дочиста все небо.
— Теперь гони их все сюда, — опять закричала Колетта, — толкай их метлой, толкай! Я должна сделать из них одно облако, чтобы его можно было ухватить в руки!
Катерина собирала облака и гнала их к тетушке Колетте, которая укладывала их в огромную копну, покрывшую весь зубец ледяной горы.
— Теперь поди сюда, — сказала тетушка, — и помоги мне, подожди только, пока я надену очки. — Она надела на свой орлиный нос огромные серебряные очки. — Что я вижу! — вскричала она. — Ты забыла захватить розовое облако! Неужто ты думаешь, что я помилую твоего любимца. Сейчас отправляйся за ним и смотри, чтобы оно не улетело.
Катерина долго гонялась за розовым облаком. Увлекаемое ветром, оно начало уже скрываться, Катерина закинула за него нитку, на которой она держалась в воздухе, и оно в одну минуту подлетело к ней и, приютившись у нее на фартуке, запело тихим и жалобным голосом: «Милый фартучек, ты уже спас меня однажды, спаси меня и теперь! Катерина, добрая моя Катерина, сжалься надо мной, не отдавай меня пряхе!»
Катерина вернулась к тетушке, она подобрала свой фартук и крепко завязала его в надежде, что тетушка не обратит на это внимания. Та была очень занята своим делом: она складывала свою копну и уравнивала ее, потом, вооружившись чесалками, принялась чесать облака, как лен. Она работала так скоро, что в одну минуту все уже было кончено, но в то время как Катерина наклонилась, чтобы поднять охапку этих блестящих хлопьев, фартук ее развязался, и розовое облако скатилось на копну.
— Ах ты, плутовка этакая! — закричала тетушка, схватывая облако. — Ты думала, что я его не замечу! Полезай в копну, розовое облако, полезай туда же, где и другие!
— Тетушка, тетушка! Сжальтесь над ним! — вскрикнула Катерина. — Сжальтесь над моим розовым облачком.
— Привяжи его к прялке, — ответила Колетта, — теперь оно совсем расчесано, и ты должна сейчас же начать его прясть, скорей, скорей! Я приказываю тебе это!
Катерина принялась прясть и закрыла глаза, чтобы не видеть предсмертной агонии бедного облака; через минуту она услышала тихие стоны и хотела уже бросить свою прялку и убежать, но руки ее окоченели, в глазах помутилось… Она проснулась и увидела себя лежащей на камне возле тетушки, которая тоже спала.
XV
Она встала и тихо толкнула тетушку Колетту, которая поцеловала ее и сказала:
— Сегодня мы обе проленились целый день и даже успели выспаться. Не видела ли ты чего-нибудь во сне?
— Ах да, тетушка! Я видела во сне, что выучилась прясть так же, как вы, но, увы! Я пряла мое розовое облако!
— Ну, дитя мое, я должна сказать тебе, что я давно уже покончила со своим. Мое розовое облако — это была моя прихоть, моя фантазия, моя несчастная звезда. Я привязала его к прялке, и труд славный, добрый труд научил меня выпрясть такую легкую нить жизни, что я не чувствовала, как несла ее. Ты должна делать, как я, ты не можешь запретить облакам проходить мимо тебя, но ты должна запастись мужеством. Ты должна научиться ловить их и выпрясть из них такую же нить, чтобы они не могли произвести грозу ни около тебя, ни в тебе самой.
Катерина не совсем поняла то, что говорила тетушка, но с тех пор она не видела больше розового облака. Когда через три месяца приехала ее мать, то она уже пряла в десять раз лучше, нежели прежде, а через несколько лет сделалась такой же искусной пряхой, как и тетушка Колетта, наследницей которой она сделалась.
Отзывы о сказке / рассказе: