Андрей Платонов — Солдатское сердце

Иван Толокно — труженик войны

1

Он заснул и во сне примерз к земле. «Это у меня тело отдохнуло и распарилось, и шинель отогрелась, а потом ее прихватило к стылому грунту», проснувшись, определил свое положение сапер Иван Семенович Толокно.

— Вставай, организм! — сказал Толокно себе в утешение. — Ишь, земля как держит: то кровью к ней присыхаешь, то потом она не отпускает от себя.

Он с усилием оторвал себя от морозной земли, обдутой здесь ветрами до прошлогодней травы.

В той части, где служил Толокно, саперов называли верблюдами. Каждый сапер, кроме автомата с нормальным боевым запасом и пары ручных гранат, имел при себе лопату, ломик, топор, сумку с рабочим инструментом, бикфордов шнур, личные вещи и еще кое-что, смотря по назначению саперного подразделения. Все эти предметы человек имел неразлучно при себе: он шел с ними вперед, бежал, полз, работал под огнем, отбивался от врага, мешавшего его труду, спал в снегу или в яме, принимал пищу и писал письма домой в надежде на встречу после победы, в надежде на жизнь, которая будет вечно счастливой.

Проснулся Толокно вечером, на закате солнца. Командир подразделения капитан Смирнов собрал в овраге своих людей, осмотрел их, проверил снаряжение и спросил каждого о самочувствии.

— Я всегда чувствую себя хорошо, товарищ капитан, — ответил Толокно командиру.

— А почему — всегда? — заинтересовался капитан.

— А по необходимости, — объяснил Толокно.

— А вы как? — спросил Смирнов у сапера Куткова.

— Ничего, товарищ капитан, — четко отозвался Кутков. — Я не чувствую, а думаю, меня чувство не касается…

— Ну, достаточно рассуждать, — произнес капитан Смирнов. — Нам скоро снова пора идти вперед — на закат солнца, жать врага во тьму!

Капитан указал рукой на заходящее большое солнце, сияющее светом по облакам и по небу; бойцы посмотрели в великое пространство, ожидающее их, — потоки разноцветного света на небе походили сейчас на играющую торжественную музыку.

Затем капитан объяснил бойцам их задачу на нынешнюю ночь. Следовало теперь же вместе с приданной саперному подразделению группой разведчиков выйти к речному руслу, найти место для переправы танков и сделать отлогий выход в отвесном берегу реки в сторону противника; а потом, после этой работы, нужно двигаться вперед на танках вместе с десантной группой пехоты и по приказу сигналом вонзиться в землю и отработать систему траншей, укрытий и блиндажей.

— Бойцы и товарищи! — сказал командир. — Мы ведем дороги на закат солнца и мы, равно и одинаково, должны нашим же трудом и боем упредить, превозмочь его обратное движение на нас. Мы, красноармейцы, мы для врага то же самое, что обратный клапан в машине, который только в одну, как раз в ту сторону, — он показал рукою на запад, — открывается, а назад — нипочем, назад он стоит намертвую… Я так считаю, что достаточно и хватит этому огненному утюгу войны ползать по нашей земле — ей хлеб пора рожать!

— Пора! — сказали бойцы, и душа их тронулась болью и воспоминанием.

И после заката солнца они пошли во тьму, нагруженные инструментом для работы и оружием против смерти.

2

Затемно разведчики привели саперов к речному потоку. Иван Толокно и другой сапер, Петр Расторгуев, осторожно пошли вниз по течению, чтобы осмотреться в местности.

Толокно вышел на лед; лед был тонок и под ним близко чувствовалась живая вода. Сама по себе река была неширокой, но все же она текла поперек наступления и обороняла врага. «А ведь река русская! — подумал Толокно. — Только она сейчас не в руках».

В небе засияли две ослепительные ракеты врага, и вся река и пойма ее озарились неподвижным пустым светом. Иван Толокно лег на живот и пополз. Впереди себя он расслышал равномерное пение воды, будто она там стремилась свободно, а не подо льдом.

Разведчики уже вышли на тот берег и тайно проникли далее по земле, чтобы наблюдать неприятеля и чтобы в нужде и опасности помочь своим саперам.

Разведчики уже вышли на тот берег и тайно проникли далее по земле, чтобы наблюдать неприятеля и чтобы в нужде и опасности помочь своим саперам.

Толокно дополз до подтаявшего, не терпящего тяжести льда и увидел, что вода впереди выходит из-под покрова наружу и струится на воле, шумя на перекате по каменистому беспокойному ложу. Толокно сполз в воду по опустившемуся под ним льду. Он попробовал воду рукой и решил, что в ней можно обтерпеться.

Толокно и Расторгуев пошли пешком по шумной обнаженной воде. Глубина здесь была малая, иногда вода не покрывала и сапогов; однако древние камни, размером по высоте в целого человека, создавали неодолимую преграду машинам для перехода реки вброд.

Толокно и Расторгуев озадачились; все здесь было бы удобно, но великие камни лежали по всему перекату, от берега до берега, а выше и ниже переката река уже имела глубину, и вброд ее переступить невозможно.

Капитан Смирнов подошел к своим бойцам прямо по водяной целине и сказал им, что здесь надо немедля устроить брод.

— Толом, что ль, грузные камни будем рвать? — спросил Расторгуев.

— Еще чего! — сказал Толокно. — Огнем тут будем шуметь, когда немец невдалеке надзирает! А потом он тут нам половодье устроит…

— Сдвинем камни вниз вручную, — сказал командир.

— А силы хватит у нас? — усомнился Расторгуев. — Камень здесь в грунт врос, это неподъемное дело! Его и не расшатаешь, ишь он — леденеет и мокнет, как лаковый стал…

— Ничего, возле смерти человек сильнее, — высказался Толокно.

Две мины рванулись неподалеку и въелись осколками в лед, согревая его в воду.

3

Капитан через связного передал приказ командиру разведывательной группы: начать ниже переката затяжной маскировочный бой; а всех саперов капитан собрал работать на перекат. Однако немцы, не зная ничего точно, чувствовали намерение русских и вели ощупывающий минометный огонь по району переката. Саперы же не могли ответить врагу огнем, чтобы не обнаружить себя; они ютились в тенях за могучими камнями, в тяжелой воде, до боли в сердце остужающей их терпеливые тела, отчего каждый, наблюдая в дальней ночи какой-то пожар, хотел полежать немного в огне того пожара, чтобы согреться.

Иван Толокно, работавший до войны десятником на строительстве уральских заводов, понимал всякое дело. Любую работу он начинал, как он говорил, со сноровки, то есть с обдумывания способа, по которому нужно совершить работу.

Шестеро саперов хотели было по-старинному раскачать камень, вровень дыша друг с другом и говоря что-нибудь в один лад, но камень не послушался силы людей и в ход не пошел.

Толокно присел в воду и, погрузив в нее руки, ощупал камень в основании; затем он отыскал руками и вынул наружу из ложа реки небольшие камни, чтобы разглядеть их при немецком свете и найти подходящие. Найдя, что нужно — продолговатый камень, похожий на клин, — Толокно снял с себя все, что не должно намокнуть, положил это имущество подалее на лед и сел на дно реки. Вода теперь доставала ему по горло.

Обухом топора он начал вгонять клин под сиденье большого камня, желая оторвать его вросшее место от речного грунта. Работал Толокно топором под водой наощупь; мерзлая вода была тяжка, и руки в ней ходили вязко, немея от скорой усталости. Но Толокно был привычен к работе и одолевал в терпении стужу, жгущую его тело, прочность и вес могучего камня и томление своего изнемогающего туловища. Жилы рубцами выступили на его больших руках, обветренных, давно покрывшихся толстой, точно заржавленной кожей, оберегающей жизненное тепло в жилах и в мышцах его рук. Изредка Иван Толокно поднимал руки с топором из потока воды на воздух для их обогревания, а затем снова спешил расклинить камень и стронуть его с места.

Вдалеке, внизу по течению реки, наши разведчики начали стрельбу по неприятельской стороне, чтобы неприятель перестал обращать внимание на перекат. Немцы открыли встречную стрельбу по разведчикам, но и перекат не перестали покрывать редким минометным огнем в знак предупреждения и на всякий случай. Сапер Нечаев был убит осколком мины в голову, унести его было некогда и его положили на лед.

Расторгуев подклинивал тот же камень, что и Толокно, усевшись рядом с ним. Живая вода вошла в зазор, образованный клиньями, и с сосущим звуком ослабила срастание камня с ложем реки. Тогда Толокно велел четырем саперам раскачивать камень во всю свою силу, пока он не двинется, и кантовать его далее, не давая ему ложиться в покой; сам же Толокно быстро вгонял под камень все, что находил подходящего в речном потоке возле себя.

Капитан Смирнов взял пример с Ивана Толокно и поставил саперов по четыре и по шесть человек на каждый грузный камень, чтобы после подклинивания трогать их с места живой силой реки и людей.

Камень Ивана Толокно пошел первым, и его откантовали метров на шесть вниз по течению.

— Достаточно! — сказал капитан.

Немецкие осветительные ракеты погасли в небе. Капитан Смирнов пошел по перекату.

— Скорей, скорей давайте, ребята! — говорил он саперам.

Толокно сменил одного закоченевшего сапера, Трофима Пожидаева, и опустился за него в воду по горло, чтобы без задержки расклинить и оторвать камень.

— Скорее! — торопил командир. — Скоро танки хода запросят.

От тьмы стало как будто еще холоднее. Из-за кручи неприятельского берега начал бить пулемет неприцельным огнем, и пули ложились по перекату кое-где.

— Не утерпел враг погодить немного! — осерчал Толокно, сидя в воде, стругающей его тело ознобом.

— Тут война, товарищ Толокно! — сказал капитан.

— Известно, товарищ капитан! — ответил Толокно. — А тут саперы Красной армии, а у саперов обе руки — правые: одна камень долбит, а другая стреляет…

Подработанные сидни-камни трогались с вековых своих мест и жесткою силой людей угонялись прочь.

Разгромоздив перекат от этих камней, капитан прошел поперек потока и освидетельствовал его, желая убедиться, что проход вброд будет свободен.

Саперы вышли из воды под обрыв неприятельского берега. Враг занимал позиции несколько далее берега, и под обрывом было спокойно. На воздухе саперы враз обмерзли и обледенели, но вскоре они отогрелись и им стало жарко в работе. Саперы взяли в лопаты глинистый береговой отвес и начали въедаться в него пологой траншеей, чтобы танки без усилия могли выйти здесь из реки и помчаться в сторону врага.

Полушубки оттаяли на саперах, и с них пошел пар. Капитан Смирнов время от времени измерял пологость траншеи, чтобы не рыть лишнего, но и не затруднить танковых моторов, и смотрел на своих бойцов.

Еще недавно эти люди заново построили свою родину; их руки не могли бы столь много работать, и тело не вытерпело бы постоянного напряжения, если бы сердце их не было связано тайным согревающим чувством со всей своей родиной.

Мины и пулеметные струи стремились через головы саперов на перекат и там поражали воду, лед и одинокое тело сапера Нечаева.

«Сколько один Иван Толокно настроил в своей жизни построек и всякого добра?», думал капитан Смирнов.

И он спросил об этом у Толокно, рушившего сейчас грунт впереди себя, как плуг в пароконной упряжке.

— Не упомню, товарищ капитан, — кротко ответил Толокно. — Сорок пар рубах от пота еще в мирное время сопрели на мне. Четыре шинели и два полушубка на войне истер, седьмую одежду на себе донашиваю, а кости все целыми живут, и тело ничего…

Капитан посмотрел в сторону Москвы и России. Какое там сердце живет в народе, если оно способно пережить гибель Ивана Толокно или другого труженика-солдата, лишь бы избавить мир от смерти в фашизме! Значит, народ надеется, что и эта жертва посильна для него и не сокрушит его душу отчаянием, и он знает о том верно.

Когда траншейный выход был близок к окончанию, капитан велел связному отойти наверх по реке и дать оттуда сигнал ракетой, что танкам, дескать, путь открыт и пехоте также нет трудных препятствий к походу вперед.

4

После полуночи всюду стало тише. Отвлекающий, ложный бой разведчиков с противником прекратился. Саперы прилегли на отдых в открытой дорожной траншее и задремали до прихода танков.

В нужное время капитан разбудил бойцов и велел им приготовиться к посадке на танки.

Иван Толокно не спеша поправил на себе снаряжение и прислушался к утихшей ночи; и ничего не было слышно, кроме равномерного пения речного потока по каменистому перекату.

Потом Толокно услышал скрежет мелких камней под гусеницами танков, ворчание моторов и шипение взволнованной воды; а подхода машин к реке он не различил — столь безмолвно они подкрались и столь хорошо были отрегулированы их механизмы.

Траншею танки проходили самым тихим ходом, чтобы саперы успели разместиться на них вдобавок к тем бойцам, которые уже находились на машинах.

И танки резко, точно с прыжка, взяв ход, устремились на врага во мрак.

Иван Толокно попал на машину вместе с капитаном Смирновым. Он нашел теплое место на броне возле выхлопных труб и отогревал там руки, чувствуя себя приятно, как в бане или на деревенской печи.

Враг обнаружил наступление машин и стал бить издали артиллерийским огнем. Укрываясь от поражения, танки то сокращали ход, то мчались вперед с ветром, то шли уклончивым маневром, но все время соблюдали главную заданную линию движения.

С вихрем полной скорости, с воем напряженных моторов танки настигли впереди себя русскую деревню с заглохшими, выморочными избушками. Бойцы на танках, Иван Толокно и Смирнов приготовились вести автоматный огонь; но здесь никого не было видно, и только из крайней маленькой избы, что была на выходе, полосовал пулеметный огонь. Один наш танк с ходу покрыл ту избушку и похоронил в ней врага. Если и остались в этой деревушке немцы, то пусть остаются дышать до нашей пехоты; машинам же было некогда и невыгодно тратить свою мощь на всякого мелкого попутного врага.

Немцы били из пушек все более тесным огнем, и Толокно почувствовал, что в воздухе словно немного потеплело. Впереди, по ходу машины, Толокно разглядел неясное темное место, озаряемое мгновенным, но повторяющимся заревом рвущейся в небе шрапнели, и понял, что это деревня, обращенная теперь в ветошь вчерашней работой нашей артиллерии. Но из этой деревни, из-за ее обрушенной церкви, из ее могил и колодцев синими кинжалами все еще сверкал огонь сопротивления.

Танк, на котором находился Толокно, шел теперь на всей скорости своей машины и гремел вперед пушечным огнем, и бойцы, бывшие на машине, кричали, не помня и не слыша себя, воодушевленные мощью боя.

По команде бойцы оставили танк и пошли в охват деревни.

5

Капитан Смирнов вывел своих саперов на западное поле, обойдя деревню вокруг по окрестности и оставив бой позади себя; здесь саперы должны были отстроить новый узел обороны и сопротивления, пока танки, десантники и следующая за ними мотопехота будут блокировать и уничтожать врага в деревне.

Смирнов взял с собой Ивана Толокно для разметки работ по живому рельефу.

Капитан Смирнов хотел разбить линию траншеи с выходом ее в дзот по склону балки, начав траншею у бровки этой балки. Но Толокно посоветовал начать вскрытие траншеи раньше, еще на поле, где рос малый кустарник, чтобы и кустарник был у нас за спиной, на нашей земле — он может пригодиться бойцам. Капитан согласился с этим хозяйственным расчетом.

Второй дзот Толокно задумал строить в самом устье оврага, чтобы пастбище на водоразделе меж двумя оврагами целиком осталось за нами.

— Да ты что, Иван Толокно! — разгневался командир. — Мы что — мы сюда скотину пасти пришли? Мы кто — крестьяне, что ли?

— Я на всякий случай сказал, — смирился Толокно. — Мы не крестьяне — мы бойцы, но мы и то и другое…

— Мы только бойцы, — сказал капитан. — Ступай зови людей!

Саперы привычно взялись за земляную работу; она им напоминала пахоту, и бойцы отходили за ней душой, и чем глубже, тем в земле было теплей и покойней.

Наутро бой все еще гремел в деревне; капитан Смирнов немного беспокоился, что сюда не подходит наша авангардная часть, как быть должно по плану сражения. Он решил усилить свое охранение и послал вперед на посты еще пятерых бойцов в добавление к назначенным прежде, и в их числе он послал Ивана Толокно. «Пусть он заодно отдохнет», решил командир.

Толокно очистил о снег лопату, взял подмышку автомат, поправил гранаты на поясе и пошел в сторону заката солнца. Командир указал ему направление и расстояние, и Толокно вскоре скрылся за ближним водоразделом.

Он шел ближе к врагу, чтобы увидеть его первым, если враг пойдет на помощь своим солдатам, умирающим сейчас в русской деревне. Толокно дошел до одинокого ствола обгорелой погибшей сосны.

Толокно осмотрелся; вокруг было чисто и свободно, как всюду в открытой России, где мало лесов. От подножия погубленной мертвой сосны начинался спуск в большой, разработанный потоками овраг, а по ту сторону земля снова подымалась.

Сапер хотел было закурить в тишине, но прежде доглядел наверх. Ветра не было, но в воздухе что-то напевало вдали.

Из-за земли, склонившейся в овраг, тихо вышел ровно гудящий танк с белым крестом и пошел на разбитую сосну и человека.

Иван Толокно посмотрел на машину и почувствовал горе; и жалость к себе в первый раз тронула его сердце.

Он работал всю жизнь, он уставал до самых своих костей. А теперь в него стреляют из пушек; злодей хочет убить труженика, чтобы сама память об Иване исчезла в вечном забвении, словно человек не жил на свете.

— Ну нет! — сказал Иван Толокно. — Я помирать не буду, я не могу тут оставить беспорядок; без нас на свете управиться нельзя.

Из танка вырвался свет пулеметного огня. Толокно залег за стволом дерева и ответил врагу из автомата по щелям его глаз в машине.

Танк в упор надвинулся на дерево и подмял его под себя. Сосна треснула у корня и ослепила сапера синим светом на разрыве своего ствола. Толокно отодвинулся в сторону от падающего дерева и очутился между ним и гусеницей танка, сжевывающей снег до черной земли, в узкой теснине.

Он увидел, что над ним стало светло; значит, танк прошел далее, пропустив под собою, меж гусеницами, лежащего человека и вторично погубленную поверженную сосну.

Иван Толокно, не теряя времени на соображение, бросился за танком с гранатой, ухватился за надкрылок и в краткий срок был в безопасности на куполе пушечной башни врага.

Танк без стрельбы, молча, шел в сторону, откуда пришел Иван Толокно. Это было для Ивана попутно и хорошо. Он решил взять машину в плен или подорвать ее гранатами.

«Должно быть, это ихний разведчик блуждает, — размышлял Толокно, — а может, на подмогу к своим в одиночку идет. Этот танк после войны будет у нас землю пахать. Броню мы с него снимем, пушки тоже долой. Ничего будет».