О, мать-провинция!
Ты дорога мне, близка моему сердцу по многим причинам: мне мил твой уют, твоя тихая сытая жизнь, сонная дрема твоих пустынных пыльных улиц, твои беззлобные сплетни и пересуды, и, наконец, твое истерическое стремление ко всему модному, столичному, ко всему тому, что издает хоть отдаленный выдохшийся аромат Петербурга и Москвы.
И всякая мода, о, провинция, не мчится к тебе на всех парах, не летит экспрессом, а мирно плетется товаро-пассажирской скоростью, подолгу останавливаясь не только на больших станциях, но и на полустанках.
Вот — скажем — получил великолепный, изысканный Петербург прежнего времени парижский модный журнал — чудесное платьице с какой-нибудь выемкой впереди и подхватом сбоку.
Надела его петербургская модница, поносила месяц-другой, а там уж парижский экспресс мчит следующую по порядку новинку.
А эта — платьице с выемкой впереди и подхватом сбоку — уже красуется на харьковской или киевской моднице, вызывая зависть и восхищение черниговской, курской, севастопольской — модниц.
Но — три-четыре месяца — и уже не увидишь этого платьица на киевской моднице — устарел фасончик, тем более что только что докатился в Киев из столицы фасон: широкая юбка и лиф с перехватом спереди, или что-нибудь подобное — не знаю, я этих платьев не носил.
А старомодное киевское уже ласкает взоры черниговцев, курян или мелитопольцев…
И уже вы слышите, как симферопольская Анна Григорьевна заискивающе клянчит у гордой мелитопольской Марьи Семеновны:
— Голубчик, что за чудный фасончик? Не дадите ли выкройки?
Пока сшила симферопольская мастерица по затрепанному журналу, пока надела Марья Семеновна в подходящем случае платьице, — глядишь, парижский журнал уже на год вперед ускакал.
Петербург уже десять фасончиков переменил, а Симферополь все еще в старомодной шляпе с птичьим крылом и в платье с буфами щеголяет на потеху заезжих столичных модников.
* * *
Вот я должен признаться, что я такой заезжий столичный модник, и меня часто очень смешит крымская провинциальная манера напялить на себя смешной, давно уже вышедший из моды петербургский «фасончик» и щеголять в нем на потеху заезжих человеков.
Довелось мне совсем недавно услышать речь одного эсдекского так называемого «партийного работника» — что это за старомодное, намозолившее глаза, выцветшее, выгоревшее от солнца и непогод — тряпье. Тут и:
«Довольно гражданской войны!»,
И:
«Единство демократического фронта»,
И:
«Дорогу общественности!»,
И:
«Организация пролетариата для борьбы за свои классовые интересы».
Донашивают.
Не хватает еще только позапрошлогоднего звучного «Долой десять министров-капиталистов!», не хватает свеженького лозунга «Мир хижинам, война дворцам», чтобы костюмчик получился для любого огорода — только руки, при этом, растопырь…
То обветшалое, старомодное, запачканное грязью, а кое-где и кровью — платье, которое уже 2 года как сброшено поумневшими столичными рабочими, — это платье со смешными обезьяньими ужимками донашивают севастопольские, симферопольские и карасубазарские модники, думая, что на их плечах красуется первейший «дернье кри де ля мод».
Нелепее, а иногда и трогательнее в своей убогой беспомощности старомодные карасубазарские чудаки! Мода уже на целых два года опередила вас и теперь в изъеденных социализмом, изглоданных до костей столицах самый модный фасончик — траурное платье по настоящей, украденной авторами ваших лозунгов, свободе, а «дернье кри де ля мод» — один:
— Спасите, кто в Бога верует!
Отзывы о сказке / рассказе: