Джеймс Фенимор Купер — Блуждающая искра

ГЛАВА XVI

Во время отсутствия капитана и лейтенанта, Рауль с самым простоватым видом осматривал пушки и другие предметы, находившиеся на корабле; но ничто не ускользало от его тонкой наблюдательности. Исчезновение офицеров несколько тревожило его, и он уже начинал сожалеть о своей отчаянной смелости, как вдруг его позвали в каюту капитана. Спускаясь туда, так как ослушаться было довольно рискованно, он заметил, что оба чиновника с острова Эльбы идут за ним следом.

В каюте горела лампа, и едва вошел в нее Рауль, как очутился под ярким освещением. Куф и Гриффин стояли перед столом, а вице-губернатор и подеста поместились по сторонам их; все предвещало допрос. В первое мгновение Рауль почувствовал, что предпочел бы находиться перед судом инквизиции, чем перед этими судьями.

— Вы, должно быть, озябли, — обратился к нему Гриффин. — Сделайте мне удовольствие, наденьте этот черный шелковый платок на шею.

В эту эпоху черный шелковый платок на шее считался необходимой принадлежностью одежды офицера — морского или сухопутного. Рауль это знал, но сознавал в то же время, что и ослушаться было рискованно.

— Вы изволите шутить, ваша светлость! Где нам, судовщикам, думать о ночной свежести; но, если вы этого желаете, я надену. Вы делаете князя из бедного судовщика, синьор: жена примет меня за важного генерала.

— Для полноты сходства, наденьте-ка вот и это платье, дружище, — прибавил Гриффин, подавая ему свой мундир, так как был приблизительно одного с ним роста.

Почти не оставалось никаких сомнений в намерении офицеров, но Рауль пока не видел выхода из своего положения и надел мундир.

— Итак, вице-губернатор, здесь светло, и вы его видите в мундире, что вы теперь скажете?

— Я скажу, что господии офицер посетил меня недавно в Порто-Феррайо и что я его вижу сегодня с особенным удовольствием. Вы, как видно, любите маскарад, синьор Смит, а масленица длится у вас круглый год.

— Господа, — воскликнул Рауль, срывая с себя мундир и платок, — я вижу, что больше нет надобности притворяться.

— Знаете ли вы, что вы теперь пленник?

— Это победа не из славных, — насмешливо возразил Рауль, — но, как бы то ни было, а я в ваших руках. Уже не в первый раз приходится мне быть военным пленником на этих судах.

— Ваше положение в настоящем случае несколько иное; мы вас арестуем как шпиона.

— Как шпиона! — повторил Рауль, содрогаясь. — Но я не имел намерения пробраться на борт вашего фрегата, я поднялся только по вашему приглашению; бесчестно было бы утверждать противное.

— Подозрение на вас падает не за ваше появление на палубе нашего фрегата, а за ваше выслеживание переодетым наших судов в заливе.

Все это было слишком верно, и несчастный молодой моряк только теперь увидел всю серьезную опасность своего положения. Он не мог не сознаться самому себе, что хотя желание увидеть Джиту было главной побудительной причиной его приезда в Неаполитанский залив, но он в то же время не пропустил бы случая разузнать все, что возможно, соблюдая интересы республики. Итак, он обвинялся в преступлении, подлежащем самому строгому наказанию по законам военного суда; он не видел для себя никаких смягчающих вину обстоятельств. И причиной всего этого была его страсть к Джите.

— Что говорит бедняга, Гриффин? — спросил Куф, которому, несмотря на все его нерасположение к французам, было жаль видеть такого молодца в безнадежном положении. — Не налегайте на него слишком круто сразу. Чем он объясняет свое переряживанье?

— Что же может он сказать в свое оправдание, капитан? — насмешливо заметил Гриффин. — Очевидно, он на все готов ради своей республики.

— Господа, — заявил Рауль по-английски, — нет надобности в посредничестве между нами; я, как видите, говорю на вашем языке.

— Мне очень жаль, что вы очутились в таком скверном положении, господин Ивар, — сказал Куф. — Я предпочел бы для вас более почетную поимку.

— Совершенно естественно, капитан, так как в том случае была бы захвачена и «Блуждающая Искра». Но это бесполезные слова. Я — ваш пленник и должен покориться своей участи. Однако, было бы несправедливо, чтобы остальные мои спутники разделили эту участь со мной, и я попросил бы вас, в виде особой милости, позволить добрым людям в моей лодке спокойно доехать до Сорренто, куда они отправляются.

— Можете вы дать нам слово, что между вашими спутниками нет ни одного француза?

— Да, капитан, между ними нет ни одного француза, даю вам честное слово.

— Не мешало бы нам самим их порасспросить, капитан, — сухо заметил Гриффин.

— Я уже поручил Винчестеру пригласить их на борт корабля.

— В лодке есть молодая девушка. Она не привыкла бывать на палубах больших судов, — торопливо воскликнул Рауль, — и я просил бы вас о снисхождении к ней, капитан. Пусть поднимутся мужчины, а синьорину оставят в покое.

— Не беспокойтесь, мы позаботимся о ней, в особенности в виду вашего видимого участия к ней. А теперь я должен оставить вас под стражей: вы останетесь в этой комнате, по крайней мере до завтра. Гриффин, распорядитесь!

Через минуту солдат уже водворен был в комнате, и оба офицера, оставив Рауля под его караулом, поднялись на палубу в сопровождении обоих итальянцев.

Между тем Итуэль, Джита и ее дядя в это время оставались в лодке в очень тревожном и неприятном состоянии. На палубе фрегата было тихо, оттуда не доносилось ни звука, и у них не было никаких данных, чтобы остановиться на каком-нибудь определенном предположении. Беспокойство Джиты еще более увеличивалось оттого, что «Прозерпина» в эту минуту находилась прямо против того места на берегу, к которому им надо было причалить, а между тем она продолжала подвигаться с прежней скоростью, и о них никто не думал.

Но вот фрегат начал убавлять ход; на палубе появился офицер, засуетилось несколько человек матросов, лодку подтянули к борту корабля, и в нее соскочил один из матросов. Осмотревшись во все стороны, он несколько оттолкнул лодку из-под борта и дал свисток. С борта фрегата спустили канаты, которые англичанин-матрос ловко зацепил за крючья и кольца лодки, и ее подняли на борт судна со всеми сидящими в ней людьми. Джита невольно слегка вскрикнула, когда почувствовала, что поднимается на воздух, и закрыла лицо руками; ее дядя на секунду был выведен криком из своего состояния задумчивости. Итуэль в первое мгновение хотел броситься в воду, рассчитывая, что он сможет доплыть какую-нибудь милю расстояния до берега; но во-время сообразил что ему не уйти от погони за ним на лодке, и решил не сопротивляться, не находя пока другого выхода.

Не трудно себе представить ощущение, охватившее американца, когда лодку бережно поместили на палубе того самого судна, на котором он был когда-то пленником. Ему грозило наказание за дезертирство, в случае, если он будет узнан.

Как только лодка была установлена, к ней подошел боцман фрегата, чтобы помочь выйти из нее сидящим в ней людям. Он внимательно всматривался в каждого из них, но наружность Джиты немедленно заставила его забыть об остальном. Действительно, она была неотразимо привлекательна и трогательна со своим кротким личиком, при мягком лунном свете, и одинаково очаровала всех, как матросов, так и офицеров.

— Однако, этот Ивар не может пожаловаться, что попался на неприятельский фрегат в дурном обществе, — заметил Куф. — Эта молоденькая девушка, повидимому, итальянка, Винчестер, у нее вид очень скромный.

— Это маленькая Джита, — воскликнул Вито-Вити. — Красавица Джита, как вы сюда попали, да еще в таком дурном обществе?

Джита в слезах, не зная, насколько был скомпрометирован Рауль, постаралась овладеть своим волнением, чтобы не повредить любимому человеку. Она вытерла глаза, поклонилась вице-губернатору и градоначальнику и затем ответила на предложенный ей вопрос:

— Синьоры, для меня большое облегчение встретить моих соотечественников и старых знакомых на палубе иностранного судна, и я надеюсь на ваше покровительство. Нельзя обвинять в сообществе с дурной компанией сироту, которая едет со своим дядей, всегда заменявшим ей отца.

— Она права, вице губернатор. Ее дядя Карло Джунтотарди вечно погружен в свои молитвы и духовные размышления. Но вы должны знать, Джита, что один из ваших судовщиков не кто иной как Рауль Ивар, один из опаснейших французских корсаров, чума и бич всего итальянского побережья.

— Рауль Ивар! — повторила Джита таким удивленным тоном, что в свою очередь поразила Вито-Вити.— И вы в этом вполне уверены, синьор подеста?

— Он сам признался.

— Сам признался, синьор?

— Как же; ваш судовщик с Капри, ваш лаццарони сам сознался, что он не более, не менее, как командир этого исчадия ада, «Блуждающей Искры».

— Разве «Блуждающая Искра» вреднее прочих корсаров? — спросила было Джита, но затем замолчала, боясь быть нескромной.

— Сдается мне, что я именно эту девушку видел сегодня у Нельсона, Винчестер; ей что-то надобно было по поводу того казненного князя.

— Что может быть общего у этих людей с злополучным Караччиоли?

— Не знаю. Девушка долго беседовала с нашей лэди адмиральшей; но говорили они по-итальянски, и я ничего не понял, а барыня, как вы сами можете судить, мне их разговора не передала. Да сдается мне, я так думаю, что и Нельсон от нее мало что узнал.

— По многим причинам желал бы я, чтоб Нельсон отпустил эту лэди на все четыре стороны. Если бы знали, капитан, что говорят на этот счет почти вслух по всей эскадре! Коснись это кого-нибудь другого, шум подняли бы невообразимый, но имя Нельсона всем зажимает рты.

— Ну, хорошо уж, каждый волен отвечать сам за свои поступки. И не вам бы осуждать Нельсона, Винчестер; он так участливо отнесся к вашей ране. Сам он, бедняга, стал таким калекой со своей изуродованной рукой, что в каждом раненом видит своего собрата. Откровенно говоря, я бы и сам был бы не прочь, чтобы оспа попортила эту адскую красоту. Но спросите Гриффина, действительно ли эта девушка была сегодня на корабле адмирала?

Вопрос был предложен, и Джита спокойно и без колебаний отвечала утвердительно.

— А теперь попросите ее объяснить нам, каким образом очутилась она в обществе Рауля Ивара?

— Синьоры, — отвечала Джита так же естественно, потому что она и не думала скрывать этого, — мы с дядей живем на горе Арджентаро, где дядя смотритель княжеских башен. В прошлом году один пират захватил нас в плен, дядю и меня, и увез в Африку. Тогда синьор Ивар пришел туда на своем люгере и освободил нас. С тех пор мы считаем его своим другом, и он иногда навещает нас в нашем доме. Сегодня мы встретили его в его лодочке около адмиральского английского судна, и так как нанятый нами перевозчик куда-то пропал, то в силу старого знакомства мы согласились на его предложение отвезти нас в Сорренто, где мы гостим в настоящее время у сестры моей матери.

Рассказ Джиты дышал такой искренностью, что, переводя его для капитана, Гриффин от себя прибавил, что не сомневается в его правдивости.

— Так, так, Гриффин; вы молодые люди, всегда покровительствуете хорошеньким девушкам. Впрочем, она действительно внушает доверие и смотрит такой скромной и честной. Уверьте ее, что ей нечего бояться, но что все-таки ей нельзя будет оставить нас раньше, как завтра утром.

После этого Джиту и ее дядю проводили в отдельные пустые каюты, куда позаботились положить для них матрацы, чтобы они могли отдохнуть за ночь.

Рауль сидел под сильным караулом, и от него было отобрано всякое оружие, а также и все, что могло бы ему послужить к самоубийству.

— Бедняга! — пожалел его Куф. — Ему не миновать виселицы! И зачем лишать его возможности самому с собой покончить? По крайней мере, мы были бы избавлены от этой тягостной обязанности.

— Я думаю, капитан, что его повесят на его собственном люгере, если нам удастся его захватить.

— Вы правы, Гриффин. Если нам удастся его найти!

Затем офицеры и оба итальянских гостя перешли в свою каюту, и тут капитан вспомнил еще об одном не допрошенном пленнике, четвертом из пассажиров в лодке Рауля, и велел его привести.

Итуэль Больт, видя, что общее внимание сосредоточено на Джите, надеялся остаться незамеченным и забытым и с этой целью украдкой снова забрался в свою лодку, где и притаился на дне, притворяясь спящим и рассчитывая улизнуть за борт, как только стемнеет, если фрегат не удалится от берега. Но его нашли, подняли и повели к капитану.

Рискуя попасться на глаза своим старым врагам, Итуэль отправился с Раулем в Неаполитанский залив, принял все от него зависящие меры предосторожности, гарантирующие его неузнаваемость: поверх его рыжих длинных и жестких волос Рауль, искусный в переодевании, напялил ему черный кудрявый парик и даже подкрасил его бакенбарды и брови; к тому же самый костюм сильно изменил его наружность.

В ожидании четвертого пленника капитан говорил Гриффину:

— Наверное, это какой-нибудь бедняга матрос из экипажа «Блуждающей Искры», и было бы жестоко подвергать его строгому наказанию за его обязательное послушание своему командиру. Мы отошлем его как простого французского пленника в Англию при первой возможности.

В эту минуту ввели Итуэля. Прекрасно понимая все, что говорилось по-английски, Итуэль чувствовал холодный пот при одной мысли о том, что его будут спрашивать на французском языке, предполагая в нем француза; единственный для себя выход он видел в том, чтоб притвориться немым.

— Слушайте меня внимательно, приятель, — начал Гриффин весьма порядочным французским языком, — и отвечайте одну правду — вам от этого лучше будет. Вы из экипажа «Блуждающей Искры»?

Итуэль отрицательно и энергично покачал головой, с усилием издавая при этом звук, какой мог бы издать немой, желая произнести слово Неаполь.

— Что такое бормочет этот шут? — спросил Куф. — Возможно ли, чтобы он не понимал французского языка? Попробуйте заговорить с ним по-итальянски, Гриффин.

Гриффин повторил свой вопрос по-итальянски, но с тем же успехом; в ответ раздались те же глухие звуки, как будто у этого человека был забит рот. Присутствующие переглянулись с недоумением. Но тут выдало Итуэля его характерное носовое произношение, и чем больше усилия он приложил, чтобы подражать звукам немого, тем громче заговорил его природный недостаток, и Андреа Баррофальди, которого эта особенность Итуаля поразила еще в кабачке Бенедетты, теперь невольно вспомнил об этом и, сопоставляя близость этого человека к Раулю, мгновенно сообразил в чем дело. Ободренный своим первым успехом, вице-губернатор, не говоря ни слова, подошел к Итуэлю и смело сорвал с него парик. Жесткие, рыжие волосы американца рассыпались ему по плечам. Куф засмеялся.

— Каково, вице-губернатор, вы нынче всех лисиц выгоняете из их нор! Однако, Гриффин, будь я повешен, если я не видел уже этого чудака раньше!

— Мне также знакомо его лицо, капитан. Позвольте позвать кого-нибудь из наших мичманов, те как раз признают.

Призвали старшего из мичманов, мистера Роллера.

— Посмотрите на этого человека. Роллер,— обратился к нему Гриффин, — не напоминает ли вам кого-нибудь его физиономия?

— Да, это лаццарони с той лодки, что мы взяли на борт сейчас.

— Совершенно верно, но нам с капитаном кажется, что мы его видели еще где-то раньше, не припомните ли вы?

Роллер внимательно всмотрелся в совершенно неподвижного Итуэля, даже обошел его кругом и вдруг хлопнул по плечу:

— Ты-таки вернулся, товарищ! — воскликнул он. — Добро пожаловать! Надеюсь, что тебе теперь здесь будет не хуже прежнего. Это Больт, капитан, наш матрос, бежавший с нашего судна, когда мы в последний раз были в Англии. Его тогда поймали и посадили на плашкот, откуда он опять бежал с двумя или тремя французскими пленниками, стащив одну из казенных лодок, как мы слышали. Неужели вы этого не помните, мистер Гриффин? Еще он вздумал выдавать себя за американца.

Итуэлю теперь ничего не оставалось, как покориться судьбе. Лицо капитана Куфа омрачилось: по своему положению он не мог снисходительно относиться к дезертирам, а в настоящем случае дурное настроение его усиливалось тайным голосом совести, нашептывавшем ему, что не совсем-то справедливо было силою вербовать иностранцев, заставляя их против желания служить Англии. Но именно такое фальшивое положение и заставляло его удваивать строгость к дезертирам.

— Вы слышали, что говорит мистер Роллер, — обратился к Итуэлю капитан. — Я теперь совершенно ясно припоминаю вас.

— Будь вы на моем месте, капитан Куф, вы бы также бежали.

— Молчите! Лейтенант, распорядитесь заковать в кандалы этого человека! Завтра мы разберем его дело.

Когда все было исполнено, и Итуэля в цепях отдали под стражу, капитан простился со своими гостями, отпустил лейтенанта и удалился в свой кабинет, чтобы приготовить рапорт адмиралу обо всем случившемся. Больше часу употребил он на изготовление этого извещения и наконец остался доволен последней редакцией. Он излагал адмиралу обстоятельства поимки Рауля Ивара, а также Итуэля, и в заключение настоятельно просил о присылке ему в помощь еще одного судна в виду слишком большой подвижности «Блуждающей Искры», делающейся при незначительном ветре совершенно неуловимой для такого огромного фрегата, как «Прозерпина».

Окончив письмо, капитан положил его в конверт, запечатал и пошел на палубу. Было девять часов вечера, и Винчестер стоял около борта. Матросы на вахте по большей части задремали в разных положениях; все вокруг было тихо, легкий ветерок едва заметно напоминал о своем присутствии, вода спала неподвижно, луна серебрила ее поверхность. Вершина Везувия {Везувий — вулкан, находящийся на расстоянии двенадцати километров от Неаполя, единственный действующий вулкан на материке Европы.} окуталась дымкой, из-за которой по временам сверкало пламя; Капри виднелся в тумане в нескольких милях.

По распоряжению Куфа, все мгновенно пришло в движение. На воду спущена была лодка, появился Роллер в плаще, чтобы уберечься от ночного холода, и Куф дал ему свои инструкции. Роллер уехал.

Через полчаса его лодка совершенно скрылась из виду, а Куф еще с добрый час прохаживался со своим первым лейтенантом по палубе; затем, убедившись в том, что ночь не предвещала ничего дурного, он спустился в свою каюту.

Роллер подъехал к судну адмирала в полночь. Нельсон еще не спал; он занимался у себя в каюте. Прочтя рапорт, он немедленно разбудил своего секретаря, так как его подвижной натуре мучительны были малейшие промедления. Приказ был продиктован, записан, переписан, подписан и в два часа ночи уже отослан по назначению. Тогда только его служащие получили позволение итти на покой.

Поужинав с аппетитом в каюте адмирала, Роллер перебрался на фрегат, куда назначил его Нельсон, и уже в четыре часа ночи на этом корабле отправился на Капри.