Джеймс Фенимор Купер — Блуждающая искра

ГЛАВА VII

Таково было положение дел в Порто-Феррайо в полдень, в час, когда его обыватели предаются послеобеденному отдыху. Но перед наступлением вечера, когда подул свежий ветер с моря, и жители снова высыпали на улицы для вечерней прогулки, внезапно пронесся слух, все более и более подкреплявшийся, что люгер «Крыло и Крыло» вновь подплывает к порту с поразительной скоростью, легкостью и уверенностью, как испытанный друг. Это известие с быстротой молнии переходило из уст в уста. Давно не случалось столько одновременных событий в этом мирном местечке. Мужчины, женщины и дети — все бросились на террасу, желая своими глазами убедиться в действительности этого сообщения. Престарелые, слабые и калеки напрасно взывали о помощи, в которой им до сих пор не отказывали; теперь от них убегали, как от зачумленных, предоставляя им карабкаться на террасу, как им угодно. Даже матери, тащившие за собою малых ребятишек, бросали их на полдороге. Словом, была полная сумятица, возбуждавшая и смех и пересуды, но, в сущности, совершенно естественная.

Не прошло и десяти минут с момента распространения этой последней новости, как наверху террасы собралось уже до двух тысяч человек, в числе которых находился Томазо-Тонти, Джита и другие, уже известные нам лица. Повторился буквально вчерашний вечер, только с еще большим количеством любопытных.

Действительно, люгер приближался на всех парусах, как лебедь, плывущий к своему гнезду. Английский флаг торжественно развевался наверху реи, а по ходу судна было очевидно, что ему прекрасно известен берег и что он не ожидает никакой опасности. С полным доверием проходил он чуть не под дулами орудий местной батареи, и такую смелость можно было объяснить не иначе, как его признанным положением друга.

— Заметьте, синьор Андреа, — с торжественным видом обратился Вито-Вити к вице-губернатору, — ни одно из этих негодных республиканских судов никогда не осмелилось бы подойти таким образом к Порто-Феррайо, зная, с кем ему придется иметь здесь дело. Ведь это значило бы сунуть голову в львиную пасть!

— Вы поразительно переменили ваше мнение на этот счет, сосед Вити, — несколько сухо возразил ему вице-губернатор, в душе которого остался некоторый осадок недоверия к Раулю после его промаха с Цицероном и других неточностей. — Начальники города должны быть осторожны и сдержанны.

— Пусть заявится человек более благоразумный и осмотрительный, чем бедный подеста города Порто-Феррайо, и пусть он это докажет. Я не признаю себя самым праздным и невежественным человеком во владениях великого герцога. Могут оказаться более ученые, как вы, например, ваше сиятельство, но вы не встретите человека более ревностного и преданного своему долгу.

— Я в этом не сомневаюсь, сосед Вити, — добродушно улыбнулся ему Баррофальди. — Я всегда принимал к сведению ваши советы и пользовался вашей помощью. Но желал бы я узнать что-нибудь об этом Цицероне. Признаюсь, я употребил все свое послеобеденное время сегодня на розыски в разных книгах, желая отыскать хотя бы малейший намек на это имя.

— И вы не нашли подтверждения того, что он вам сказал?

— Мало того, я не нашел даже нигде этого имени. Правда, там называют английскими Цицеронами лучших ораторов, но это только в виде похвалы, как это делают и другие нации.

— Но согласитесь сами, вице-губернатор, что было бы прямо преступлением подозревать людей, выказывающих нам такое полное доверие.

— Да, вы, пожалуй, правы, Вито-Вити; несомненно, что «Крыло и Крыло» намеревается вторично бросить якорь в нашей бухте, а на это едва ли бы решилось враждебное судно. Распорядитесь же соблюдением всех необходимых формальностей.

Толпа уже начала спускаться с горы, чтобы посмотреть, как будет люгер входить в гавань. Градоначальник поспешил встретить сэра Смита, едва только дослушал распоряжения вице-губернатора. Андреа Баррофальди счел более для себя приличным остаться там, где он был, и ожидать прихода воображаемого английского офицера. Джита также осталась наверху. Сердце ее билось от тревоги при мысли о тех опасностях, которым подвергал себя дорогой для нее человек из любви к ней, и ее нежность к нему росла.

Джита с Башни, как ее называли знавшие ее, или Джита Караччиоли (таково было ее настоящее имя), с детства осталась сиротой. Благодаря этому обстоятельству она приобрела силу характера и твердую веру в себя. Воспитывали ее тетка и дядя, удалившийся от света и весь ушедший в свою внутреннюю жизнь.

Привитая с детства правдивость не позволяла Джите одобрить уловку, прибегнув к которой, Рауль получил возможность посетить ее; но, уступая чувству чисто женской нежности, она извиняла ее. Она ужасалась при мысли о тех хитростях и той лжи, которые являлись для Рауля неизбежными спасительными ширмами; ежеминутно трепетала она, ожидая возможной вспышки, могущей повлечь за собою пролитие человеческой крови; и в то же время она была глубоко тронута самопожертвованием любимого человека ради нее.

Они были до крайности несхожи по своим убеждениям, верованиям и привязанностям, и рассудок ей давно говорил, что Рауль Ивар и Джита Караччиоли должны быть чужими друг для друга; но сердце ее шептало ей совсем другое. Настоящий случай как раз обострил эту постоянно происходившую в ней борьбу, и, оставшись на высоте, она погрузилась в глубокое раздумье. На ее глаза беспрестанно набегали слезы.

В планы Рауля вовсе не входило поместить свое судно так близко к населенному городу. Вместо того, чтобы войти в самую гавань и здесь искать защиты от всякого республиканского крейсера, он, наперекор общему ожиданию, снова бросил якорь приблизительно там же, где стоял раньше. Рауль спустился в шлюпку и подъехал налегке к пристани.

— Э, синьор капитан! — дружески приветствовал его Вито-Вити, едва только он ступил на берег. — Мы вас здесь ждем, чтобы, так сказать, принять вас в свои объятия. Славно вы провели этих санкюлотов {Санкюлоты — буквально бесштанники, так назывались левые якобинцы в период Великой французской революции.}. Англичане — великая нация! Мне вице-губернатор порассказал кое-что про ваших соотечественников.

Рауль великодушно принял все комплименты, расточаемые градоначальником, снисходительно пожал ему руку, разыграв как нельзя лучше роль великого человека, с детства привыкшего к фимиаму. Как и подобало его положению, он немедленно заявил, что желает сейчас же отправиться к начальнику острова.

— Король Георг, — говорил он, идя рядом с Вито-Вити по направлению к дому вице-губернатора, — особенно настаивает на том, чтобы мы немедленно являлись к начальникам посещаемых нами мест. Еще когда я видел его в последний раз, он сказал мне: «Смит, вы нисколько не уроните своего достоинства, если будете соблюдать правила вежливости».

— Вы счастливы, имея короля с такими взглядами; и счастливы вдвойне вашей близостью к нему.

— О, что до этого, то все моряки пользуются особым его расположением, а на нас, капитанов, он прямо смотрит как на своих детей. «Заходите ко мне во дворец, дорогой Смит, — говорил он мне, — каждый раз, когда вы будете приезжать в Лондон; вы всегда во мне найдете отца». Вы, конечно, знаете, что один из его сыновей служит в морской службе? Еще недавно он был таким же капитаном, как и я.

— Ой, ой! Сын такого великого короля? Признаюсь вам, я ничего этого не знал, синьор.

— В Англии существует закон, в силу которого король обязан по крайней мере одного из своих сыновей отдавать в морскую службу.

Рауль с увлечением играл свою роль, но вследствие своей необузданной фантазии и отчаянной смелости он рисковал перейти границу вероятного и навлечь на себя неприятности. Беседа с градоначальником — круглым невеждой и поклонником всего необычайного — не могла ему грозить никакой опасностью, а подеста был счастлив, что говорит с человеком, удостоившимся личной беседы с королем. Он не мог удержаться от желания вслух высказать нахлынувшие на него мысли:

— Разве не величайшее счастье служить такому королю и даже умереть за него!

— Я еще не испытал этого последнего счастья, — невиннейшим образом отвечал Рауль. — Но как вы думаете, синьор подеста, ведь люди, жертвующие своею жизнью на военной службе, должны быть причтены к лику святых? Не правда ли?

— Это переполнило бы календари, синьор, в настоящее военное время; но я согласен с вами, если сделать исключение в пользу генералов и других высокопоставленных лиц. Таким образом, французы-республиканцы естественно лишаются этой чести.

— О, это все канальи, от первого до последнего! А скажите, синьор Вито-Вити, много позабавила город сегодняшняя гонка?

Градоначальник воспользовался этим вопросом, чтобы рассказать Раулю все перенесенные им ощущения, тревоги и восторги.

Они подошли к террасе, по которой нетерпеливо прохаживался Андреа Баррофальди.

Он встретил Рауля вежливо и без малейшей тени недоверия, но гораздо холоднее, нежели Вито-Вити.

— Я являюсь к вам, синьор вице-губернатор,— заговорил капитан люгера-корсара, — по непременному приказанию моего короля; являюсь, чтобы почтительно заявить вам о моем вторичном прибытии во вверенные вам владения, хотя мое отсутствие после первого моего визита к вам и не было столь продолжительным, как, положим, путешествие в восточную Индию.

— Как ни кратковременно было ваше путешествие, синьор, но мы сожалели о вашем отъезде — тем более, что вы только что перед тем заявили себя таким искусным моряком. Очень рады вас снова увидеть и надеемся, что так же, как и ваш английский Цицерон, вы доставите нам в этот второй приезд еще большее удовольствие, чем в первый.

Рауль не мог сдержать улыбки и легкой краски, выступившей у него на лице; но он поторопился принять на себя вид человека, поглощенного очень серьезными размышлениями. Затем он сказал, обращаясь к вице-губернатору:

— С позволения синьора градоначальника, я попросил бы у вас, синьор вице-губернатор, уделить мне две минуты для частного разговора.

Вито-Вити немедленно отошел, а Рауль продолжал:

— Я вижу, синьор, что вы не забыли моего маленького хвастовства Цицероном. Вот видите ли, я не получил серьезного научного образования, и, стесняясь своего невежества перед вами, таким высокообразованным человеком, я невольно, чтобы замаскировать свое незнание, слишком не поскупился на громкие и, к сожалению, мало известные мне имена. Ваша доброта дает мне необходимую храбрость сознаться перед вами в этой моей, согласитесь, все-таки довольно невинной выходке.

— Так вы признаете, синьор, что между англичанами не было Цицерона?

— Любовь к истине заставляет меня сознаться, что я никогда о таком английском писателе не слыхал.

— О, мне теперь совершенно понятно ваше поведение, синьор Смит, — возразил вице-губернатор, довольный собой не менее самого подесты. — Тяжело, должно быть, для тонко чувствующей натуры сознание своего невежества. Но вы еще так молоды, и это дело поправимое. Пожалуйста, если вам случится на более продолжительные сроки заезжать к нам, я всегда к вашим услугам; я горжусь тем, что могу быть полезен в этом отношении… Ну, если в Англии и не было Цицерона по имени, то немало их было по силе таланта!.. А при ваших способностях вы можете далеко пойти.

Рауль поблагодарил за любезность, и с этой минуты между ними установились наилучшие отношения.

Губернатор пригласил Рауля зайти к нему в дом. Так как еще не стемнело, и, следовательно, еще рано было думать о свидании с Джитой, то Рауль охотно согласился, но предварительно подошел к краю террасы, чтобы еще раз внимательно осмотреть берег. Вице-губернатор воспользовался этой минутой и сообщил Вито-Вити, что Рауль очень мило отказался от своего Цицерона и что хотя, к сожалению, он не получил серьезного образования в детстве, но при его способностях может еще достигнуть многого. Подеста был в восторге, что его друг разделяет его симпатию к иностранцу. Между тем, Баррофальди поручил ему напомнить сэру Смиту о его обещании зайти, так как желал немедленно же показать ему некоторые книги, необходимые для его самообразования.

Рауль продолжал всматриваться в море. Он видел два-три небольших береговых судна, не рисковавших пуститься в открытое море, чтобы не наткнуться на разъезжающих корсаров или враждебных французов. Эти суда могли представить собою недурную добычу, но к чести Рауля надо сказать, что он не имел обыкновения нападать на суда этого типа. Но вот он заметил фелуку, с севера огибавшую мыс, и он решил завести с нею переговоры, как только вернется на свой люгер, с целью узнать, не повстречалась ли она с фрегатом. В ту самую минуту, как он остановился на этом решении, к нему подошел градоначальник с напоминанием о приглашении вице-губернатора, и они пошли в дом.

Нет надобности подробно передавать весь разговор в доме вице-губернатора. Прикрываясь невежеством более, чем это было на самом деле, Рауль нашел свою роль значительно облегченной и в то же время много выиграл в расположении Баррофальди. Увлекаясь своим стремлением просветить даровитого молодого человека, Андреа замучил его, совершенно этого не подозревая, и когда, наконец, пообещал ему составить к завтраку на следующий день полный список необходимых для него книг, то Рауль ухватился за возможность наконец раскланяться и ушел, изъявив горячую благодарность, но проклиная в душе все ученые книги и длинные толкования по поводу их.

Он облегченно вздохнул, выйдя на воздух. Ночь уже наступила, и он направился к обычному месту прогулок. На террасе было пусто, за исключением двух-трех запоздавших любителей вечерних прогулок. Вскоре он заметил перед собой женскую фигуру, удалявшуюся в более уединенную часть площадки. Он поспешил к ней и скоро узнал именно ту, которую искал, и которая, очевидно, ждала его.

— Рауль, — произнесла Джита с упреком, — как можете вы так отчаянно рисковать? После того, как вам удалось благополучно уйти из нашего порта, зачем было возвращаться?

— Вы знаете, зачем, Джита, — к чему спрашиваете? А ведь ловко я вывернулся утром, не правда ли? Ну, и провел же я этого здешнего вице-губернатора; знаете, Джита, я иногда думаю, что пошел не по своей дороге, что я рожден быть дипломатом.

— Почему же именно дипломатом, Рауль? Вы слишком честный человек, чтобы долго обманывать, хотя и способны на это в случаях, подобных настоящему, и когда вам нет иного выхода.

— Ну, все равно, — предоставим разбираться в разных вопросах Андреа Баррофальди и Вито-Вити, а теперь поговорим о нашем деле, потому что ведь не может «Блуждающая Искра» вечно украшать бухту Порто-Феррайо!

— Это правда, и я сама шла сюда, чтобы сказать вам это. Мой дядя приехал и хочет ехать в Башню с первой фелукой, какую найдет.

— Вот оно что! Мой люгер заменит для вас фелуку, и мы можем отправиться хоть сегодня ночью. Моя каюта будет в вашем полном распоряжении.

Джита ожидала это предложение и заранее взвесила его. Ей не по душе было ехать на люгере, капитан которого был ее счастливым избранником, она находила это не особенно удобным; но, с другой стороны, до Башни было всего несколько часов езды и к тому же таким способом она уводила любимого человека от могущей ожидать его серьезной опасности, она как бы спасала его, а что значили все досужие сплетни кумушек в виду такой важной цели для любящего сердца девушки. Итак, она решила принять предложение.

— Если мой дядя и я примем ваше любезное предложение, Рауль, как скоро можете вы нас увезти? Мы слишком долго отсутствовали, дольше чем предполагали и чем имели право.

— Через час, если поднимется ветер. Но вы видите, Джита, совсем стихло, весь воздух Италии уснул. Поверьте, что мы тронемся при первой возможности; в крайнем случае, прибегнем даже к веслам.

— Так я повидаюсь с дядей и скажу ему, что есть судно, готовое к отплытию, и что мы хорошо сделаем, если им воспользуемся. Не странно ли, Рауль, что он совершенно не подозревает о том, что вы стоите здесь в бухте? С каждым днем он все менее и менее замечает, что происходит около него, и я уверена,— редко вспоминает о том, что вы управляете неприятельским судном.

— Пусть он только верит мне! Ему никогда не придется разочароваться.

— Мы оба в этом не сомневаемся, Рауль. Ваш благородный поступок относительно нас, когда вы спасли нас от алжирского корсара, почти год тому назад, навсегда соединил вас с нами. Теперь нам надо условиться о месте и времени свидания, а уж я позабочусь о том, чтобы дядя был готов к отплытию.

Рауль с Джитой обсудили все необходимые подробности отъезда. Они условились встретиться за городом недалеко от кабачка Бенедетты. Когда все было решено, Джита нашла, что пора проститься. Рауль не удерживал ее, надеясь встретиться снова через час.

Оставшись один, Рауль вспомнил, что Итуэль и Филиппо были, по всей вероятности, на берегу, как они это всегда делали, так как Больт согласился служить под его командой только с условием свободно высаживаться на берег каждый раз, как они бросали якорь. И надо сказать правду, Итуэль Больт сильно злоупотреблял этим правом, пользуясь им для своих контрабандных торговых сделок. Он поражал своей ловкостью в этих делах, и Рауль, сам лично не сочувствовавший этого рода занятию, не боялся какой-нибудь неосторожности с его стороны. Однако, надо было забрать с собой этих двоих людей, иначе им приходилось оставаться на произвол судьбы. Случайно помня название кабачка, Рауль вошел туда и, действительно, застал Итуэля и Филиппо за хорошим вином Бенедетты. Тут же были Томазо и его приятели. Никому не могло показаться странным, что капитан люгера зашел сюда выпить стакан вина, а потому он сел к столу и спросил вина. Но из разговора Томазо с его приятелями Ивар понял, что насколько ему удалось пустить пыли в глаза вице-губернатору и градоначальнику, настолько здесь склонны были принять и его с его люгером, и удалившийся фрегат как раз за то, чем они были на самом деле: опытные старые моряки не дались в обман. Это открытие менее бы его тревожило, если бы не условие, заключенное сейчас с Джитой. Но он допил свое вино с самым беззаботным видом и ушел из кабачка, уводя с собою обоих товарищей.