Глава XXIV
Не плачь, однако. — Борьба еще не кончена победой Филиппа! Следующее поле битвы принесет нам лавры. — Еще одно усилие: необходимо, чтобы серьезное сражение решило нашу судьбу.
Миссис Гименс
Лишь только нижние чины «Плантагенета» увидели незнакомца, в безопасности прибывшего на ют, все они без исключения приподняли свои фуражки и в один голос приветствовали его троекратным ура! Офицеры только улыбнулись на это сердечное излияние чувств.
Когда «Друид» подошел к флагманскому кораблю, капитан Блеуэт был виден в наветренной оснастке бизань-мачты, сам управляющий своим судном. Как скоро он заметил, что Вичерли вступил уже на палубу «Плантагенета», капитан отдал приказание — спуститься; тогда руль фрегата положили на борт и в ту самую минуту, как корабль, взлетя на вал, ринулся вперед, нос «Друида» кинуло под ветер, и он в одно мгновение ока очутился в ста футах от флагмана. В этой позиции, казалось, он намерен был ожидать дальнейших приказаний.
Сэр Джервез Окес не имел обыкновения обнаруживать удивление при необыкновенных происшествиях, встречающихся на службе. Он холодно отвечал на поклон Вичерли и потом без всякого вопроса и изменения в лице стал наблюдать за дальнейшими движениями «Друида». Убедившись, что на фрегате все в должном порядке, он приказал новоприбывшему следовать за собой и спустился вниз.
— Вы прибыли к нам на судно новым, необыкновенным способом, сэр Вичерли Вичекомб! — заметил вице-адмирал довольно строгим тоном, увидев себя наедине с лейтенантом.
— План этот, сэр Джервез, едва ли не единственный, который можно было исполнить, принадлежит капитану Блеуэту. Я надеюсь, что успех его выполнения и важность известий, мной привезенных, извинят мою неучтивость.
— Я думаю со времен завоевателя вы первый взошли на корабль английского вице-адмирала таким рыцарским образом; но, вы правы, обстоятельства могут иногда извинить всякие нововведения. В чем состоит ваше поручение, сэр?
— Это письмо, вероятно, скажет за себя все, что должно. Мне же остается только прибавить, что у «Друида» лопнула фок-мачта от излишней парусности, которую он поставил, чтоб догнать вас, и что мы не останавливались ни на минуту с тех пор, как оставили адмирала Блюуатера.
— Так вы были на «Цезаре»? — спросил сэр Джервез, несколько смягченный рвением к службе юноши, положение которого на берегу было столь завидное. — Вы оставили его с этим письмом?
— Точно так, сэр Джервез, — по приказанию адмирала Блюуатера.
Сэр Джервез принял Вичерли в большой каюте, стоя около стола, укрепленного посредине ее. Он предложил молодому человеку взять стул и вышел в другую каюту, которую называл своей «гостиной», — маленькую комнату, отделанную с великолепием, которому можно бы было удивляться и в более прочном здании и куда он обыкновенно удалялся, когда хотел предаться размышлению. Причина этого ухода заключалась, кажется, в опасениях сэра Джервеза насчет политического образа мыслей контр-адмирала, ибо и здесь, оставаясь один, он медлил по крайней мере с минуту распечатать полученное письмо. Порицая эту нерешительность как недостойную мужчины, он, наконец, сломал печать и прочитал письмо, в котором заключалось следующее:
«Любезный мой Окес! С тех пор как мы расстались, рассудок мой находится в страшной борьбе — какого пути я должен держаться в столь решительную минуту. Одна рука, одно сердце — даже один голос может решить судьбу Англии! В подобных обстоятельствах каждый должен бы слушаться голоса совести и стараться разгадать последствия своих поступков. На западе
Англии действуют верные агенты претендента; одного из них я видел. Все, что он сообщил мне, убедило меня, что от меня и от движений Вервильена зависит успешный результат исканий принца
Эдуарда гораздо более, чем я мог себе вообразить. Не будь слишком пылок — обдумай все прежде, чем ты что-нибудь предпримешь, и дай мне на это время; ибо чувства мои похожи теперь на чувства злодея, судьба которого должна скоро решиться. Ни в каком случае не атакуй неприятеля в предположении, что мои суда близки для твоего подкрепления, а держись лучше подальше, пока не услышишь от меня чего-нибудь поположительнее или пока мы не встретимся. Я считаю одинаково жестоким нанести удар своему законному государю и покинуть своего друга. Именем Бога умоляю тебя — будь благоразумен и надейся увидеть меня в течение следующих двадцати четырех часов. Я буду держать к востоку в надежде с тобой встретиться, ибо я уверен, что графу Вервильену нечего делать несколько западнее. Может быть, я перешлю еще тебе какие-нибудь известия; мысли приходят ко мне теперь лениво и неохотно.
Навсегда твой Ричард Блюуатер».
Сэр Джервез прочел это письмо с большим вниманием несколько раз, потом смял его в руке, как ядовитую змею. Недовольный еще этим образом выражения своего негодования, он разорвал послание Блюуатера на самые мелкие клочки, отворил окно и выбросил их в воду. Уничтожив таким образом и следы слабости своего друга, он стал расхаживать по каюте. Вичерли слышал шаги вице-адмирала и удивлялся его медлительности; обязанность заставила его, однако, провести по крайней мере полчаса в неприятном ожидании, пока сэр Джервез не вышел к нему, стараясь сгладить с лица своего всякий признак печали; но лейтенант тотчас же заметил, что он был необыкновенно беспокоен.
— Не дал ли вам контр-адмирал каких-нибудь поручений, сэр Вичерли? — спросил он. — В письме своем он, кажется, ссылается на какие-то словесные объяснения.
— К стыду своему, сэр Джервез, я должен сознаться, что я не в состоянии передать вам их достаточно понятно. Конечно, адмирал Блюуатер дал мне кой-какие поручения, но, расставшись с ним, признаюсь, убедился, что не в силах передать их точно, связно.
— Может быть, вина тому более на его стороне, чем на вашей. Блюуатер иногда подвержен несчастному состоянию — отсутствию разума; тогда он не имеет и права жаловаться, что его не понимают, ибо в те минуты он и сам себя не понимает.
Олова эти были сказаны не без удовольствия, потому что сэр Джервез чрезвычайно обрадовался, когда увидел, что друг не изменил себе перед своим посланником. Что же касается до Вичерли, то он вовсе не был расположен извинять себя таким предположением, будучи уверен, что в поручениях, данных ему контр-адмиралом, слишком много участвовало чувств, каков бы ни был образ их выражений.
— Я не смею думать, сэр, чтоб в этом деле можно было что-нибудь приписать отсутствию разума у адмирала Блюуатера, — отвечал Вичерли с благородной откровенностью. — Кажется, чувства его были в тесной связи с тем, что он говорил мне. По моему мнению, скорее излишек их, чем недостаток, сделал слова его темными.
— Если вы повторите мне все, что он говорил вам, я скорее пойму, в чем дело.
Вичерли остановился и начал припоминать себе все слышанное им от контр-адмирала, чтобы передать слова его самым ясным образом сэру Джервезу.
— Он неоднократно просил меня предостеречь вас от сражения с французами, пока суда не присоединятся к вам и не будут в состоянии, в случае нужды, подкрепить вас. Но почему это, — вследствие ли полученных им каких-нибудь тайных известий, или из естественного желания самому участвовать в битве, — я не могу сказать. Во всяком, однако, случае, я не ошибаюсь, что он пламенно желает, чтоб вы держались подальше от неприятеля, пока его суда не соединятся с вами.
— А вот вы видите, как инстинктивно я удовлетворил его желание! — отвечал сэр Джервез, улыбаясь иронически. — Несмотря, однако, на это, если бы арьергард флота был сегодня утром здесь, сэр Вичерли, нынешний день был бы славным днем для Англии!
— Он и без того знаменитый день, сэр Джервез. Мы видели с «Друида» весь ход дела, и между нами не было ни одного, кто бы не возгордился именем англичанина.
— Как, неужели и виргинец Вичекомб! — возразил сэр Джервез, которому польстила искренняя похвала, заключавшаяся в словах молодого человека. — Я опасался, что обида, нанесенная вам в Девоншире, заставит вас отказаться от нашей старой Англии.
— Да, и виргинец, сэр, возгордился этим именем. Вы были в колониях и потому, вероятно, знаете, что мы не вполне заслуживаем всего того, в чем нас обвиняют здесь.
— Я знаю это очень хорошо, мой благородный молодой человек, и не раз говорил об этом сам нашему королю. Но не думайте более об этом. Если ваш покойный дядюшка и дал вам случай испытать настоящий Джон-Булизм, то оставил вам за то почетное звание и богатое поместье. Я скажу капитану Гринли, чтоб он дал вам назначение и, надеюсь, что вы не откажетесь со мной обедать. Я не сомневаюсь также, что вы когда-нибудь посетите мое Боулдеро. Теперь пойдем наверх; если вы припомните еще что-нибудь, о чем говорил вам адмирал Блюуатер, то не забудьте, пожалуйста, тотчас же передать это мне.
Вичерли поклонился и оставил каюту, между тем как сэр Джервез присел к письменному столу и написал Гринли записку, в которой просил его позаботиться об удобствах молодого человека. Потом он поднялся снова наверх. Хотя он и старался освободиться от мучительных сомнений, тяготивших его, и казаться спокойным, как приличествовало офицеру, только что совершившему блестящий подвиг, но ему трудно было скрыть удар, который нанесло ему письмо Блюуатера. Сколько ни был он уверен, что наголову разбил бы неприятеля, если б только мог присоединить к себе пять судов арьергарда, но он с радостью отказаться бы от триумфа дальнейшей победы, лишь бы увериться, что его друг открыто не изменит. Трудно ему было свыкнуться с мыслью, что Блюуатер действительно замышляет увести с собой суда, находящиеся под его командой; но он знал, какую обширную власть имел его друг над капитанами, и возможность подобного поступка представлялась ему время от времени с мучительной ясностью. Вспоминая потом искренность и прямодушие Блюуатера, он разуверился насчет его измены и предавался более приятным мыслям. Таким образом, он долго колебался между страхом и надеждой и, наконец, решился отбросить на время все это в сторону и устремить свое внимание на ту часть эскадры, которая была при нем. Едва только он успел прийти к этому мудрому решению, как на юте показались Гринли и Вичерли.
— Душевно радуюсь, что вижу вас, Гринли, голодным, — весело сказал им при встрече сэр Джервез. — Галлейго только что доложил мне о завтраке, а так как мне известно, что ваша каюта после действия артиллерии не приведена еще в должный порядок, то я надеюсь, что вы не откажетесь доставить мне удовольствие вашим обществом. Сэр Вичерли, молодой храбрый виргинец, будет также среди нас.
Оба согласились, и вице-адмирал хотел уже спуститься вниз, как вдруг остановился на трапе юта и сказал:
— Вы, кажется, говорили, сэр Вичерли, что у «Друида» лопнула фок-мачта?
— Точно так, сэр, и, кажется, весьма сильно, у самых чикс. Капитан Блеуэт летел всю ночь, как стрела.
— Да, этот Том Блеуэт жестоко обходится с рангоутом. Он расколол свой фок — и я ему дам заметить, что мне это известно. Бонтинг, подымите «Друиду» сигнал лечь возле приза, когда получите от него ответ, прикажите ему наблюдать за французом и ожидать от меня дальнейших приказаний. Я пошлю его в Плимут переменить фок-мачту и отвести туда призовое судно.
Сказав это, сэр Джервез спустился в свою каюту. Через полчаса все трое собрались вокруг стола так спокойно, как будто в этот день ничего важного не случалось.
Отзывы о сказке / рассказе: