ГЛАВА XXIV
Альдерман вошел, держа в руке распечатанное письмо.
— Ветры и климат! — вскричал он с досадой.— Вот письмо, извещающее меня, что превосходный корабль «Цибет» встретил на высоте Азорских островов противный ветер и опоздал прибытием на целых семнадцать недель. Сколько драгоценного времени погибло, капитан Лудлов! Вот удар репутации этого корабля, до сих пор вполне оправдывавшего возлагавшиеся на него надежды! Если и другие наши корабли будут делать то же, нам придется посылать меха уже по окончании сезона. Что это у вас, племянница? Товары? Контрабандные вдобавок? Кто послал вам эти материи? На каком корабле они прибыли?
— На эти вопросы пусть ответит их собственник,— возразила Алида, спокойно указывая на контрабандиста, при чем в глазах ее читалась затаенная тревога.
Альдерман бросил беглый взгляд на содержимое тюка, потом перевел свой несколько смущенный взор на контрабандиста.
— Капитан Лудлов! Нас самих поймали,— проговорил он.— Чему я обязан вашим визитом, господин… любезный коммерсант «Морской Волшебницы»?
Странное дело: самоуверенный вид и развязные манеры контрабандиста разом исчезли. Вместо этого на лице его появилось выражение растерянности. На вопрос альдермана он отвечал уклончиво.
— Это уже такое обыкновение: те, которые рискуют многим только для того, чтобы удовлетворить жизненным удобствам других, ищут, естественно, и более щедрых покупателей. Полагаю, что это обстоятельство послужит достаточным извинением моему поступку. Надеюсь, что вы поможете этой даме своею опытностью, чтобы она могла верно определить ценность моих товаров.
Миндерт сам был немало изумлен покорным видом и словами контрабандиста. Идя сюда, он уже заранее приготовился употребить в дело все свое искусство, чтобы сдержать слишком вольный язык Сидрифта и хоть как-нибудь сохранить тайну своих сношений с Пенителем Моря. К его величайшему изумлению контрабандист сам пошел навстречу его желаниям. Ободренный этим непривычным почтением со стороны Сидрифта, достойный буржуа, как водится, не преминул приписать это действие своей собственной особе. Значительно возвысившись в собственном мнении, он ответил голосом, более звучным и с видом более покровительственным, чем обыкновенно.
— Неблагоразумно жертвовать своим кредитом ради удовлетворения жажды барыша,— сказал он, делая в то же время жест, означавший его снисходительное отношение к такому пустяшному греху.— Мы должны извинить его, капитан Лудлов. Ведь действительно барыш, полученный от честной торговли, достоин полного уважения. Нельзя отрицать, что стремления правительства направлены к тому, чтобы метрополия производила все то, что колония в состоянии потреблять, а потребляла все то, что колония может производить.
— Занимаясь своей скромной торговлей, я следую лишь правилу: работать в собственных интересах. Мы, контрабандисты, играем наудачу с властями. Когда мы ускользаем от них здравы и невредимы, мы выигрываем; когда же проигрываем, от этого, наоборот, в барыше слуги королевы. Шансы обеих сторон одинаковы, и подобную игру нельзя назвать незаконной. Если бы правительства сняли путы с торговли, наша профессия исчезла бы, и имя «свободных торговцев» принадлежало бы самым богатым и уважаемым домам…
Альдерман тяжело вздохнул и, сделав знак своим собеседникам сесть, тяжело опустился в кресло. После этого он сказал с приятной улыбкой:
— Подобные чувства делают вам честь, господин… Без сомнения, у вас есть имя?
— Меня зовут Сидрифт, если не употребляют другого, более грозного имени! — ответил молодой человек, скромно отклонив приглашение садиться.
— Повторяю, господин Сидрифт, ваши слова показывают, что вы понимаете истинный смысл доходов… Вы, господин Сидрифт, явились сюда, употребляя ваше морское выражение, под чужим флагом. Судя по вашему виду, вы могли бы оказывать полезные услуги отечеству, а вместо этого занимаетесь предосудительными делами. Вы вошли в помещение, занятое моей племянницей, и ее могут справедливо заподозрить в причастности к вашей опасной торговле товарами, которые, по мудрому решению советников королевы, не должны употребляться колонистами, раз они не произведение рук искусных мастеров колонии. Женщины падки на наряды, мэтр Сидрифт, а Алида в особенности. Не даром в ее жилах течет французская кровь. Я, впрочем, не хочу отнестись к этому слишком сурово, так как хотя старый Этьен де-Барбри и оставил в наследство своей дочери эту слабость, но зато оставил и средства к ее удовлетворению. Подайте мне счет; я заплачу, если моя племянница задолжала вам. Деньги есть основание, на котором купец воздвигает здание своей торговли, а кредит составляет украшение этого здания. Иногда время подтачивает это основание. Тогда кредиты служат колоннами, которые поддерживают остатки здания и крышу и охраняют таким образом жильцов. Кредит спасает богатого, дает возможность действовать и со скромными средствами и, наконец, поддерживает бедняка надеждой. В виду такого значения кредита, господин Сидрифт, им нельзя рисковать без достаточных оснований. Это очень хрупкая вещь, не терпящая грубого прикосновения. Я уверен, что вы примете это к сведению. Итак, не слишком много воли давайте своему языку, если хотите спасти кредит.
Окончив свою речь, альдерман бросил вокруг себя торжествующий взгляд чтобы полюбоваться эффектом своих слов. И опять его внимание остановил на себе молодой контрабандист, в продолжение речи не изменивший своей скромной позы. Почтенный коммерсант удивился в душе, не зная, чему приписать это обстоятельство.
Алида тоже слушала своего дядю, на этот раз с большим вниманием, чем обыкновенно. Иногда ее взгляды встречались со взглядами незнакомца, и в них выражалось тогда самое нежное участие. Было очевидно, что между обоими молодыми людьми существовали какие-то интимные отношения. Это отлично приметил ревнивый глаз Лудлова. Только один альдерман, увлёкшись красноречием, ничего не видел.
— Теперь, когда мы достаточно наслушались рассуждений о кредите, не мешает, наконец, обратить внимание и на судьбу нашего исчезнувшего товарища, которого мы потеряли в последнюю нашу поездку! — заметил Лудлов, прерывая таким образом молчание, наступившее после речи альдермана.
— Вы правы, господин капитан! Патрон Киндергук не такой человек, чтобы исчезнуть в море подобно бочке с водкой, не возбудив к себе никакого внимания. Предоставьте это дело моей опытности, сударь, и будьте уверены, что прекрасные владения патрона недолго останутся без своего хозяина. Не угодно ли вам и господину Сидрифту перейти в другую половину виллы: мне нужно поговорить относительно этого дела с племянницей.
Приглашение остаться вдвоем друг с другом немало удивило Лудлова и Сидрифта. Колебание контрабандиста было более заметно, чем у капитана, решившего хранить пока строгий нейтралитет. Он был уверен, что «Морская Волшебница» находится опять в бухте Коув, замаскированная стеною прибрежных лесов. Горький опыт прошлого познакомил его с ловкостью контрабандистов, и он решил заблаговременно вернуться на свой корабль и там принять быстрое решение. Кроме того, Лудлов должен был сознаться в душе, что его собеседник мало походил на других контрабандистов, и он проникался невольным уважением к нему.
— Мы здесь встретились с вами на нейтральной почве, господин Сидрифт! — сказал он с любезным поклоном, покидая вместе со своим спутником Алиду.— Хотя мы идем и по разным путям, но это нисколько не мешает нам толковать дружески о прошлых событиях, имевших место в этих краях. Пенитель Моря приобрел репутацию искусного моряка, и я жалею, что его качества направлены в дурную сторону.
— Нельзя отрицать в вас чувства почтения, которые вы питаете к правам короны и казны, капитан Лудлов,— ответил Сидрифт, острый язычек которого мало-по-малу освобождался от пут, которые наложило на него присутствие альдермана.— Мы идем по дорогам, на которые толкнула каждого из нас судьба. Вы служите королеве и правящим верхам, которые будут льстить вам, пока вы нужны, и отвернутся от вас по миновении надобности. Я служу сам себе. Еще неизвестно, чья служба лучше.
— Уважаю вашу откровенность и надеюсь, что мы столкуемся друг с другом, особенно, если вы откажетесь от мистификаций вашей «Волшебницы». Фарс сыгран был превосходно, хотя он никого не убедил…
Улыбка скользнула по губам контрабандиста.
— Да, наша повелительница,— сказал он,— не требует дани: все, что добываем, мы делим поровну между всеми.
— Можете ли вы открыть что-либо относительно судьбы, постигшей патрона? Хотя я и соперник его в одном деле, или, вернее, был некогда соперником, но все-таки не могу допустить, чтобы кто-либо с моего корабля исчез бесследно.
— Вы справедливо выразились,— смеясь, ответил Сидрифт.— «Некогда соперником» — более подходящее выражение! Ван-Стаатс храбрый человек, но плохой моряк. Человек, проявивший такое мужество, может быть уверен в покровительстве Пенителя Моря.
— Я не состою телохранителем ван-Стаатса, однако, как командир крейсера, я в некотором отношении причина его… Не буду, впрочем, употреблять выражение, которое может быть для вас неприятно.
— Сделайте милость, говорите свободно, не опасаясь задеть нас. Мы со своей бригантиной уже привыкли ко всевозможным эпитетам, в изобилии нам расточаемым. Вам угодно было, капитан Лудлов, указать на мистификацию, свидетелем которой вы были на «Морской Волшебнице». Но вы, повидимому, забываете о тех возмутительных обманах, которые совершаются ежедневно у вас на земле.
— Вы прикрываете ошибки отдельных личностей ошибками целого общества. Это не новость.
— Да, и это не ново! Но что мы видим?.. «Христианнейший» король присваивает себе владения своих соседей, прикрывая свое честолюбие маской славы. Другой король — «добрый католик» — совершает во имя католицизма массу преступлений на том самом континенте, где мы в данную минуту находимся. Ваша королева, добродетели которой так воспеты в прозе и стихах, заставляет проливать потоки крови для того, чтобы расширять владения своего маленького острова. Не постигнет ли и ее та участь, которую испытала честолюбивая обитательница болот в известной басне? Мошенника ждет виселица, а вор под военным знаменем восхваляется как рыцарь! Человек, наживающий деньги работой своих рук и ума, презирается, а тот, кто создает свое богатство, обирая других, налагая тяжкие контрибуции на селения, истребляя тысячи людей,— восхваляется и воспевается на все лады! Европа достигла высокой степени цивилизации, это правда: но пусть она страшится того: примера, который сама же дает.
— Ну, на этих пунктах мы никогда с вами не сойдемся,— холодно заметил Лудлов.— Мы еще поговорим на эту тему в другое, более удобное время. А теперь позвольте спросить, можете ли вы, сообщить что-нибудь положительное о судьбе господина ван-Стаатса, или для этого придется прибегнуть к официальным розыскам?
— Патрон Киндергук знает толк в абордаже,— смеясь, ответил контрабандист.— Одним ударом он завоевал дворец нашей «Волшебницы» и теперь спокойно почивает на лаврах. Право, мы, контрабандисты, у себя дома превеселый народ, и те, кто бывает у нас,— неохотно расстаются с нами.
— Тем больше для меня оснований желать проникнуть в ваши тайны, а до тех пор до свиданья!
— Остановитесь! — вскричал весело контрабандист.— Не оставляйте нас долее в неизвестности, прошу вас! Наша «Волшебница» подобна насекомому, принимающему окраску того листа, на котором оно живет. Вы видели «Волшебницу» в зеленой одежде, которую она всегда надевает, когда плавает вблизи берегов вашей Америки. В открытом же море ее плащ принимает голубую окраску. Это верный признак того, что она скоро уйдет далеко от вашей земли.
— Слушайте, господин Сидрифт! Шутки эти приятны, пока вы имеете возможность шутить. Помните, однако, что хотя закон обыкновенно наказывает контрабандиста лишь конфискацией его товаров, но в случае задержания им какого-нибудь лица, он налагает даже телесное наказание, а в некоторых случаях и присуждает к смертной казни.
— От имени моей «Волшебницы» выражаю вам сердечную благодарность за предостережение,— сказал контрабандист, не скрывая иронии.— Несмотря на неоспоримые качества вашей «Кокетки», она найдет в нашей «Волшебнице» достойную соперницу, которая не побоится ее угроз.
Обменявшись взаимными комплиментами, оба собеседника расстались. Оставшись один, Сидрифт бросился в кресло с книгой в руках и принял вид полного равнодушия, а капитан Лудлов оставил виллу альдермана с поспешностью, которую и не старался скрывать.
Между тем разговор альдермана с племянницей все еще продолжался. Минуты шли за минутами, и скоро Сидрифт, которого книга, повидимому, не особенно интересовала, стал проявлять беспокойство. Это беспокойство возросло до степени сильнейшего волнения, как вдруг он услыхал приближающиеся к дверям шаги. В комнату вошла негритянка, служанка Алиды, и передала Сидрифту клочок бумаги, на котором поспешно были нацарапаны карандашом следующие строчки: «Я увернулась от всех расспросов. Он наполовину расположен верить в колдовство. Теперь еще не время открыть правду, так как он сильно встревожен близостью бригантины. Будьте уверены, однако, что он признает права, которые я сумею поддержать. Если же я не смогу добиться, он не в силах будет возразить против свидетельства Пенителя Моря. Идите сюда, лишь только заслышите его шаги».
Едва Сидрифт пробежал это письмо, как дверь отворилась. Но не успел альдерман войти в комнату, как ловкий контрабандист уже прошмыгнул в другую. Исчезновение Сидрифта, которого он ожидал встретить в комнате, не только не удивило благоразумного буржуа, но даже не особенно опечалило его, насколько можно было судить по тому равнодушию, с которым он отнесся к этому факту.
— Женщины и безумие! — пробормотал он.— Эта Алида увернулась словно лисица. Поди-ка вымани тайну у этой хитрячки девятнадцатилетнего возраста. А настойчивостью ничего не возьмешь: в ее жилах течет нормандская кровь. На все вопросы о ван-Стаатсе мошенница отвечает только тем, что принимает скромный вид монахини. Надо, впрочем, и то сказать: не годится Олоф для роли Купидона {Купидон — бог любви по верованиям древних греков. (Прим. ред.).}. В течение целой недели он ничего не мог поделать с этой упрямицей. Эх! Одна беда следует за другою: как на грех вернулась эта бригантина, а с ней и Лудлов со своим долгом. Надо покидать торговлю, пока еще не поздно. Сведу на этих днях окончательно баланс и распрощаюсь с нею навсегда.
Отзывы о сказке / рассказе: