ГЛАВА XXVI
Было ясное и теплое утро, когда Мармадюк и Ричард сели на коней, чтобы отправиться в экспедицию, которая так долго занимала мысли Джонса. В ту же минуту Елизавета и Луиза появились на дворе, одетые для прогулки.
— Как! Вы идете гулять, Бесс? — воскликнул судья, останавливаясь и любуясь с отеческой нежностью красотой и грацией своей дочери.— Вспомни об июльской жаре, дочка! Не заходите далеко, чтобы успеть вернуться к полудню. Где же твой зонтик? Белизна твоей кожи скоро пропадет от солнца и южного ветра, если ты не будешь беречься.
— В таком случае, я буду больше походить на своих родственников,— отвечала девушка, смеясь.— У кузена Ричарда такой цветущий вид, которому может позавидовать любая дама. Теперь между нами так мало сходства, что вряд ли кто догадается, что мы «дети родных сестер».
— Вы хотите сказать: внуки, кузина Бесс,— заметил шериф.— Однако едем, судья Темпль! Время и прилив никого не ждут. Если ты послушаешься моего совета, то через год сможешь сделать дочери зонтик на пружинах из чистого серебра. Я ничего не прошу для себя, Дюк! Ты всегда был добрым другом для меня, притом же все, что у меня есть, достанется Бесс в тот печальный день, когда мне придется расстаться с жизнью. Но нам нужно ехать целый день, сэр! Поэтому тронемся в путь или слезем с лошадей и скажи прямо, что ты не хочешь ехать.
— Терпение, терпение, Дик! — возразил судья, удерживая лошадь и снова обращаясь к дочери.— Если ты идешь в горы, милая, то не заходи слишком далеко в лес, так как это не совсем безопасно.
— Мы, действительно, собираемся пройтись к холмам,— отвечала Елизавета,— но, кажется, в это время года не может встретиться никакой опасности.
— Меньше, чем зимой, милая, но все-таки забираться слишком далеко в чащу небезопасно. Хотя у тебя решительный характер, Елизавета, но ты настолько похожа на свою мать, что должна быть так же благоразумна, как была она.
Судья с шерифом медленно выехали за ворота и исчезли за постройками деревни.
Во время этого разговора молодой Эдвардс стоял, внимательно слушая, с удочкой в руках. Когда всадники выехали за ворота, он догнал девушек, направлявшихся на улицу, и хотел заговорить с ними, но Луиза остановилась и быстро сказала:
— Мистер Эдвардс желает говорить с нами, Елизавета!
Елизавета обернулась к молодому человеку вежливо, но с довольно холодным видом, который смутил его.
— Ваш отец недоволен, что вы будете гулять одни в лесу, мисс Темпль! Могу ли я предложить свои услуги…
— Разве мой отец уполномочил мистера Оливера Эдвардса выразить мне его неудовольствие? — перебила девушка.
— Простите! Или я неудачно выразился, или вы неправильно меня поняли. Я хотел только сказать, что он тревожится за вашу безопасность. Я состою на службе у него, а следовательно, и у вас. Угодно ли вам, чтобы я заменил удочку ружьем и сопровождал вас на прогулке?
— Благодарю вас, мистер Эдвардс, но где нет опасности, там не нужно и защиты. Нам нет надобности гулять среди этих свободных холмов с телохранителем. В случае же опасности у нас имеется защита. Сюда, Верный, сюда!
Огромный волкодав вылез из конуры, зевая и потягиваясь, но когда его хозяйка снова позвала: — Сюда, Верный, ты хорошо служил своему господину, посмотрим, как-то ты послужишь его дочери! — собака помахала хвостом, как будто поняла ее слова, лениво подошла к воротам и уселась, глядя на девушку почти осмысленным взглядом. Елизавета пошла было дальше, но остановилась и сказала молодому человеку:
— Если вы хотите услужить нам, то можете сделать это с большим удовольствием для самого себя, поймав к обеду хорошего окуня.
Сказав это, она пошла к воротам с Луизой, которая несколько раз обернулась, прежде чем они вышли на улицу.
— Я боюсь, Елизавета, что мы обидели мистера Эдвардса,— сказала она.— Он все еще стоит на том месте, где мы его оставили. Может быть, он считает нас гордыми.
— И не ошибается! — воскликнула мисс Темпль, словно пробуждаясь от глубокой задумчивости.
А Эдвардс все еще сохранял ту позу, в которой его видела Луиза. Наконец он встрепенулся, пробормотал несколько неясных слов, вскинул удочку на плечо и, выйдя за ворота, быстро спустился к берегу озера. Он сел в легкий челнок и, схватив весла, принялся грести по направлению к хижине Кожаного Чулка. Под влиянием физической работы мысли его приняли иное направление, и когда он поравнялся с кустарниками, которые росли перед хижиной Натти, то почти успокоился.
Причалив к берегу, молодой человек внимательно осмотрелся кругом, поднес ко рту небольшой свисток и издал протяжный, резкий свист, отозвавшийся в горах. На этот сигнал собаки Натти ринулись из конуры, стараясь оборвать ремни, которыми были привязаны, и поднялся жалобный вой.
— Смирно, Гектор, смирно,— сказал Оливер, снова прикладывая к губам свисток и издавая еще более пронзительный свист. Никакого ответа не было; собаки, услыхав его голос, вернулись в конуру.
Эдвардс выскочил на берег, вытянул на него передний конец лодки и пошел к хижине. Он развязал затвор, вошел и затворил за собой дверь; все снова погрузилось в тишину.
Удары молотка слабо доносились через озеро из деревни. Собаки, забравшись в конуру, не подавали голоса, убедившись, что пришел свой человек.
Прошло четверть часа, прежде чем молодой человек вышел из хижины, снова приладил затвор и кликнул собак. Сука бросилась к нему с визгом, как будто прося освободить ее, но старый Гектор поднял морду и громко завыл.
— Эй! Что ты почуял, лесной ветеран? — воскликнул Эдвардс.— Если это зверь, то хищный, если человек, то скверный.
Он поднялся на небольшой холм, заслонявший хижину с юга, и увидел фигуру Гирама Дулитля, которая с необыкновенной быстротою исчезла в кустах.
— Что бы могло понадобиться здесь этому молодцу?— пробормотал Оливер.— Кажется, тут у него нет никакого дела, разве из любопытства: оно ведь свирепствует, как зараза, в этих лесах. Но я приму свои меры, хотя и собаки вряд ли допустят эту мерзкую рожу! — Говоря это, молодой человек вернулся к хижине и дополнил запор небольшой цепью с висячим замком.— Он сутяга и знает, что значит взломать чужой замок.
По-видимому, удовлетворенный этими предосторожностями, Эдвардс вернулся к берегу, спустил челнок на воду и отплыл на озеро.
В Отсего было несколько мест, которые славились хорошим клевом окуней. Одно из них находилось почти напротив хижины, а другое мили на полторы выше нее на той же стороне озера. Оливер Эдвардс направился к первому месту и с минуту колебался, остаться ли здесь, откуда можно было следить за хижиной, или отплыть на другое место, где можно было рассчитывать на более обильную добычу. Обводя глазами озеро, он заметил челнок своих старых товарищей. В нем он увидел могикана и Кожаного Чулка. Это прекратило его колебания, и через несколько минут молодой человек находился в том месте, где удили его друзья, и привязывал свою лодку к челну индейца.
Старики встретили Эдвардса приветливыми кивками, но ни один из них не вынул удочки из воды и не прекратил своего занятия. Привязав лодку, Эдвардс наживил свою удочку и забросил ее в воду, не говоря ни слова.
— Заходили вы в вигвам? — спросил Натти.
— Да, и нашел там все в порядке, только этот плотник и мировой судья, мистер или, как его называют, сквайр Дулитль шатается по окрестностям. Я запер дверь на цепочку, к тому же он такой трус, что, вероятно, побоится собак.
— Хорошего мало в этом молодце,— сказал Кожаный Чулок, вытаскивая окуня и наживляя крючок.— Ему смертельно хочется пробраться в хижину, и он не раз набивался ко мне в гости, но я отваживал его под разными предлогами. Вот что значит иметь много законов! Приходится выбирать подобных людей для их толкования.
— Я думаю, что он больше плут, чем дурак! — воскликнул Эдвардс.— Он водит за нос этого простака, шерифа, и я боюсь, что его нахальное любопытство доставит нам много хлопот.
— Если он вздумает бродить около хижины, то я подстрелю его,— сказал Кожаный Чулок.
— Нет, нет, Натти! Вы должны помнить о законах,— сказал Эдвардс,— иначе вам придется плохо, а это будет печально для нас всех.
— В самом деле, молодец! — воскликнул охотник, бросая на молодого человека дружеский взгляд.— Что ты скажешь, Джрн? Правду я говорю? Разве он не молодец?
— Он делавар,— сказал могикан,— и мой брат. Молодой Орел храбр и будет вождем. Никакой беды не случится.
— Хорошо, хорошо,— нетерпеливо прервал молодой человек.— Не будем больше говорить об этом. Если я не совсем то, чем хотело бы сделать меня ваше пристрастие, то, во всяком случае, я ваш на всю жизнь: в беде и в счастье. Поговорим о чем-нибудь другом.
Старики-охотники повиновались его желанию, которое, по-видимому, являлось для них законом. Некоторое время они хранили глубокое молчание. Каждый занимался своей удочкой. Эдвардс, вероятно, чувствуя, что ему следует заговорить первому, сказал с рассеянным видом:
— Как спокойны и ясны воды озера! Бывает ли оно еще спокойнее, чем теперь, Натти?
— Я знаю Отсего сорок пять лет,— отвечал Кожаный Чулок,— и скажу, что более тихих вод и лучшей рыбной ловли не найдется в стране. Да, да; я жил когда-то в этих самых местах, и весело же мне жилось здесь. Дичи было сколько душе угодно, а охотиться почти некому. Разве забредет иногда охотничья партия делаваров или шайка мошенников-ирокезов. Подальше к западу, на равнинах, жили двое французов, женатых на индейских сквау, а из Вишневой долины приходили иногда на озеро тамошние поселенцы и занимали у меня челнок половить окуней или пеструшек; но вообще это было веселое место, и редко кто меня беспокоил. Джон бывал здесь и знает.
Могикан обратил к нему свое темное лицо и, сделав утвердительный знак рукой, сказал на делаварском языке:
— Эта страна принадлежала моему народу. Мы отдали ее моему брату, Пожирателю Огня, а что дают делавары, того они не отнимают обратно. Соколиный Глаз участвовал в этом совете, потому что мы любили его.
— Нет, нет, Джон,— сказал Натти,— я не был вождем, потому что не готовился к этому и имел белую кожу. Но здесь было славно охотиться, и так бы до сих пор оставалось, если бы не деньги Мармадюка Темпля да не кривые пути закона.
— Но, должно быть, тоскливо было,— сказал Эдвардс, обводя взглядом холмы, где расчистки, одетые золотистой пшеницей, вносили оживление в однообразную картину лесов,— должно быть, тоскливо было одному бродить по этим лесам и холмам, не встречая человека, с которым можно было бы перемолвиться словом.
— Я же вам говорю, что это было веселое место! — возразил Кожаный Чулок.— Да, да, когда деревья начинали одеваться листвой и лед на озере взламывало, это был просто восхитительный край. Я знаю леса уже пятьдесят три года и живу в них постоянно более сорока лет; а до сих пор встретил только одно место, которое мне больше нравится, чем это; да и то, только для глаз, а не для охоты и рыбной ловли.
— Где же это место? — спросил Эдвардс.
— Где? В горах Кестскильса. Я часто ходил туда за волчьими и медвежьими шкурами. Там есть одно местечко, на которое я всегда взбирался, когда мне хотелось посмотреть, как идут дела на свете. Могу сказать, что ради этого не жаль было изорвать мокасины и исцарапать кожу. Вы знаете Кестскильс, так как должны были видеть его с левой стороны, когда плыли вверх по реке из Йорка. Это горы, синие, как небо, а над их вершинами курятся облака, точно дым над головой индейца у костра совета. Есть там Большой Пик и Круглая Гора, которые возвышаются над горами, точно отец и мать среди своих детей. Но то место, о котором я говорю, находится ближе к реке, на верхушке горы, которая несколько отделяется от других; высота ее не меньше тысячи футов, но она вся состоит из множества скал, так что, когда стоишь наверху, то кажется, будто можешь спуститься вниз, прыгая со скалы на скалу.
— Что же видно с ее вершины? — спросил Эдвардс.
— Все,— сказал Натти, опуская конец удочки в воду и обводя рукою кругом,— все вокруг! Я был на этом холме, когда Боган сжег Сопус в последнюю войну; я видел корабли на реке так же ясно, как могу видеть отсюда барку на Сосквеганне. Река была у меня под самыми ногами, хотя до нее было не менее восьми миль, и я видел ее на восемь-десять миль в длину. Я видел Гемпширские холмы, речное нагорье и все, что сделал человек, насколько хватит глаз, а мои глаза видят далеко, недаром же индейцы прозвали меня Соколиным Глазом. С вершины горы я часто смотрел на то место, где теперь стоит Альбани. Что касается Сопуса, то когда королевские войска сожгли его, дым казался так близко от меня, что мне чудилось, будто я слышу крики женщин. Ради такого вида стоило взобраться на гору. Если стоять в самом поднебесье и видеть под ногами людские фермы и дома, и реки, которые кажутся лентами, и холмы величиною с «Видение», которые выглядят не больше копен травы,— если, говорю, это может доставить удовольствие человеку, то я советую взобраться на то место. Когда я только что поселился в лесу, на меня нападала порою тоска вследствие одиночества. Тогда я уходил на Кестскильс и проводил несколько дней на этой горе, и смотрел, как люди живут. Потом я привык к одиночеству, а теперь к тому же и слишком стар, чтобы лазить по таким крутым горам. Но есть там и еще место, в двух милях от этой горы, которое я впоследствии полюбил еще больше нее, потому что оно заросло деревьями и как-то лучше выглядит.
— Что же это за место? — спросил Эдвардс, заинтересованный рассказом охотника.
— Видите ли, там, в горах есть водопад: два озерца на высотах, из которых вода сбегает в долину, падая со скалы на скалу. На этом потоке, пожалуй, можно было бы устроить мельницу, если бы такая бесполезная вещь требовалась в этой глуши. Поток извивается между скалами. Он течет сначала так медленно, что форель может плавать в нем, потом все скорее и скорее, точно приготовляется к прыжку, и, наконец, там, где гора раздваивается, точно копыта оленя, бросается с высоты в ущелье. Этот первый прыжок — в двести футов, и вода выглядит, как хлопья снега, прежде чем долетит до дна. Тут она снова собирается и бежит футов пятьдесят по плоской скале, там делает новый прыжок футов в сотню, а затем уже прыгает с уступа на уступ то туда, то сюда, пока не выбежит в долину.
— Я не слыхал об этом месте раньше! Упоминается о нем в книгах?
— Я в жизнь свою не прочел ни одной книги,— отвечал Кожаный Чулок.— Да и может ли человек, который живет в городах и учится в школах, знать что-нибудь о лесных чудесах? Нет, нет, молодец! Этот поток струится в горах и вряд ли его видели десять человек белых. Скалы обступают его с обеих сторон, точно стены, и когда я сидел у подножия первого водопада, а мои собаки бегали внизу, они казались не больше кроликов.
— Куда же девается эта вода? В каком направлении она течет? Это приток Делавара?
— Как вы говорите?
— Я спрашиваю, этот поток впадает в Делавар?
— Нет, нет, он течет в старый Гудзон и так весело сбегает с гор! Сколько раз я сидел на скале и следил по целым часам за его струями, пробегавшими мимо меня, и спрашивал себя, сколько времени пройдет, прежде чем эта вода, точно созданная для пустыни, смешается с соленым морем. Это место наводит человека на размышления. Вы видите перед собой долину к востоку от Большого Пика, а осенью тысячи акров леса, к которому никогда не прикасалась рука человеческая, расцвечиваются, как десять тысяч радуг.
— Вы красноречивы, Кожаный Чулок! — воскликнул молодой человек.
— Как вы говорите?
— Я говорю, что вы очень живо описываете. Когда вы были в последний раз в этом месте?
Охотник не отвечал. Наклонив ухо к воде, он затаил дыхание, прислушиваясь к каким-то отдаленным звукам. Наконец, он поднял голову и отвечал:
— Если бы я сам не привязал собак новым ремнем из сыромятной оленьей кожи, я поклялся бы, что слышу лай Гектора в горах.
— Это невозможно,— сказал Эдвардс,— не прошло и часа, как я видел его в конуре.
Могикан тоже прислушался, но как ни напрягал свой слух Эдвардс, он не слыхал ничего, кроме отдельного мычания скота в западных холмах. Он взглянул на стариков. Натти приложил руку к уху на манер трубы, а могикан наклонился вперед, подняв руку в уровень с лицом, как бы делая знак молчать. Молодой человек засмеялся.
— Смейтесь сколько угодно,— сказал Кожаный Чулок,— собаки на воле и гонят оленя. На этот счет я не могу обмануться. Я бы не желал этого и за шкуру бобра. Не то, чтобы я боялся закона, но олень в то время года тощает, и глупые животные рискуют понапрасну. Теперь слышите?
Эдвардс встрепенулся, заслышав отдаленный лай собак. С каждой минутой он становился громче, отдаваясь в прибрежных скалах. Наконец, в кустах послышался треск, огромный олень появился на берегу озера и кинулся в воду, куда кинулись за ним преследовавшие его собаки.
Отзывы о сказке / рассказе: