ГЛАВА XXXV
С наступлением вечера присяжные свидетели и другие члены суда начали расходиться, и к девяти часам деревня успокоилась и улицы опустели. В это время судья Темпль и его дочь вместе с мисс Грант медленно шли по аллее, в тени молодых тополей.
— Конечно, никто не сумеет утешить его лучше тебя, дитя мое,— говорил судья.— Но не старайся оправдывать его поступка; надо чтить святость законов.
— Но, сэр,— нетерпеливо ответила Елизавета, — я решительно не могу признать совершенными законы, присуждающие человека, подобного Кожаному Чулку, к такому суровому наказанию за поступок, который даже я считаю вполне простительным.
— Ты говоришь о том, чего не понимаешь,— возразил отец.— Общество не может существовать без известных стеснений, обуздывающих самоуправство. Эти стеснения не могут налагаться, если лица, обязанные их осуществлять, не пользуются безопасностью и почтением, и было бы очень некрасиво, если бы судья избавил от наказания осужденного за то, что он спас жизнь его дочери.
— Я понимаю… Я понимаю затруднительность вашего положения, дорогой папа! — воскликнула дочь.— Но, обсуждая поступок бедного Натти, я не могу отделить служения закону от человека.
— Ты рассуждаешь по-женски, дитя мое! Он наказан не за оскорбление Гирама Дулитля, а за угрозу жизни констэблю, находившемуся при исполнении служебных…
— За то или за другое, это решительно все равно,— перебила мисс Темпль.— Я знаю, что Натти невиновен, и, зная это, не могу считать правыми тех, кто его притесняет.
— В том числе и его судью! Твоего отца, Елизавета?
— Не предлагайте мне таких вопросов, отец, давайте ваше поручение и объясните, что я должна делать.
Судья помолчал с минуту, ласково улыбаясь дочери, потом с нежностью положил руку ей на плечо и сказал:
— Ты во многом права, Бесс, но сердце у тебя берет верх над рассудком. Слушай, однако: в этом бумажнике двести долларов. Сходи в тюрьму,— там никто тебя не тронет, будь покойна,— отдай эту записку смотрителю. Когда увидишь Бумпо, скажи ему, что найдешь нужным для его утешения, дай волю своему горячему сердцу, но постарайся сохранить, Елизавета, уважение к законам.
Мисс Темпль ничего не ответила. Взяв под руку подругу, она вышла с ней на главную улицу деревни.
Они шли молча вдоль ряда домов, где сгустившаяся мгла скрывала их фигуры. Кругом было тихо, только скрипели колеса повозки, которую пара волов тащила по улице в одном направлении с идущими девушками. В сумерках можно было различить фигуру погонщика, который брел около волов ленивой походкой, точно утомленный дневным трудом. На углу, где стояла тюрьма, волы на минуту загородили путь девушкам, свернув к стене, подле которой они остановились и принялись жевать вязанку сена, которую погонщик дал им в награду за труды. Все это было так естественно и обыкновенно, что Елизавета даже не взглянула на повозку, как вдруг услышала голос погонщика, говорившего волам:
— Ну же, Пестрый! Пошевеливайся!
Что-то в голосе погонщика поразило мисс Темпль. Она подняла глаза и узнала Оливера Эдвардса в грубой одежде погонщика. Глаза их встретились, и, несмотря на темноту, он тоже узнал ее.
— Мисс Темпль!
— Мистер Эдвардс! — вырвалось у них почти одновременно, хотя какое-то чувство, общее обоим, заставило их произнести эти слова вполголоса.
— Возможно ли это? — продолжал Эдвардс после минутного недоумения.— Вас ли я вижу так близко от тюрьмы! Но вы идете к пастору. Прошу прощения, мисс Грант! Я было не узнал вас в темноте.
Луиза вздохнула, но так тихо, что этот вздох расслышала только Елизавета, ответившая:
— Мы не только поблизости от тюрьмы, мистер Эдвардс, но и идем туда. Мы хотим показать Кожаному Чулку, что не забыли его услуги и, считая своей обязанностью быть справедливыми, остаемся в то же время благодарными. Я полагаю, что вы идете с той же целью. Но позвольте нам опередить вас на десять минут. Покойной ночи, сэр, я… я… мне очень жаль, мистер Эдвардс, что вам приходится заниматься такой работой. Я уверена, что мой отец охотно…
— Я буду ждать сколько вам угодно, сударыня! Могу ли просить вас не упоминать о моем присутствии здесь?
— Конечно,— сказала Елизавета, отвечая на его поклон легким движением головы и увлекая за собой замешкавшуюся Луизу.
Когда они вошли в сторожку смотрителя, мисс Грант улучила минутку, чтобы шепнуть ей на ухо:
— Не лучше ли было предложить часть ваших денег Оливеру? Половина их достаточна для уплаты штрафа Бумпо, а он не привык к нужде! Я уверена, что мой отец не откажется уделить часть своих скудных средств, чтобы доставить ему достойное его положение.
Невольная улыбка мелькнула на лице Елизаветы, но она не успела ничего ответить, так как появление тюремщика отвлекло внимание обеих.
Услуга, оказанная Кожаным Чулком девушкам, была уже известна всем, и тюремщик не удивился их появлению. К тому же приказ судьи Темпля устранял сам по себе всякие возражения, и тюремщик без разговоров повел девушек в комнату арестантов. Когда он всунул ключ в замок, послышался грубый голос Бенджамена:
— Эй, кто там?
— Гости, которым вы обрадуетесь,— отвечал смотритель.— Что такое вы сделали с замком? Ключ не поворачивается.
— Легче, легче, хозяин! — отозвался дворецкий.— Я только что заклепал его гвоздем, изволите видеть, чтобы мистер Дулитль не вздумал явиться сюда и затеять новую драку, а то меня и за первую собираются обложить штрафом. Коли так, прощай мои доллары! Положите ваш корабль в дрейф и подождите немного, я очищу проход.
Послышались удары молотка, и вскоре ключ повернулся.
Бенджамен, очевидно, предвидел, что его деньги будут отобраны на штрафы, так как в течение дня не раз посылал к «Храброму Драгуну» за своим любимым напитком. Немало понадобилось жидкости, чтобы заставить этого старого морского волка утратить равновесие, так как, по его собственному выражению, он был «такой хорошей оснастки, что мог неста паруса во всякую погоду». Теперь он дошел уже до такого состояния, которое выразительно называл «мутным».
Узнав гостей, он поспешил к своей койке и, несмотря на присутствие своей молодой госпожи, уселся с видом трезвого человека, упираясь спиной в стену.
— Если вы будете портить мои замки, мистер Помпа,— сказал тюремщик,— то я заклепаю ваши ноги, как вы выражаетесь, и пришвартую их к кровати.
— Это с какой стати, хозяин? — проворчал Бенджамен.— Я уже был сегодня пришвартован за ноги и больше не хочу. Почему это я не могу делать того, что вы делаете? Не запирайте дверь снаружи, и я не буду запирать ее внутри.
— Я должен запереть тюрьму на ночь в девять часов,— сказал смотритель девушкам,— а теперь без восьми минут девять.
С этими словами он поставил свечу на стол и удалился.
— Кожаный Чулок,— сказала Елизавета, когда ключ в замке снова повернулся.— Мой добрый друг, Кожаный Чулок! Я пришла выразить вам свою благодарность. Если бы вы подчинились обыску, то штраф за оленя был бы уплачен и все устроилось бы к лучшему…
— Подчиняться обыску! — перебил Натти, поднимая голову, но не выходя из угла, где он сидел.— Неужели вы думаете, девушка, что я впустил бы в хижину такую тварь? Нет, нет, даже для вас я не открыл бы свою дверь. Но пусть их теперь производят обыск в золе и головешках. Ручаюсь, что ничего другого там не найдут.
Старик снова опустил лицо на руки и, по-видимому, погрузился в печальные мысли.
— Хижину можно выстроить заново и лучше прежней,— возразила мисс Темпль.— Я возьму это на себя, когда ваше заключение кончится.
— Можете ли вы воскресить мертвого, дитя? — сказал Натти печальным тоном.— Может ли человек, попав на то место, где он похоронил отца, мать и детей, собрать их прах и сделать из него тех самых людей, какими они были? Вы не знаете, что значит прожить более сорока лет под одной кровлей и видеть вокруг себя одни и те же вещи. Вы еще молоды, дитя! Была у меня насчет вас одна надежда, которая, думалось мне, может сбыться. Но теперь все кончено, дела так повернулись, что ему об этом и думать нечего.
Мисс Темпль, по-видимому, поняла значение слов старика лучше, чем остальные слушатели, так как, в то время как Луиза глядела на него, сочувствуя его горю, она отвернула лицо, чтобы скрыть свое смущение. Но это длилось всего мгновение.
— А я говорю вам, мой старый защитник,— продолжала она,— что можно выстроить новую и лучшую хижину. Ваше заключение скоро кончится, и прежде, чем оно кончится, я приготовлю для вас дом, в котором вы можете провести остаток вашей жизни в покое и довольстве.
— В покое и довольстве! Дом! — медленно повторил Натти.— У вас добрые намерения, и я жалею, что не могу ими воспользоваться. Я сидел в колодках на посмеяние людям…
— Черт бы побрал ваши колодки! — воскликнул Бенджамен, размахивая бутылкой, из которой он только что сделал несколько торопливых глотков, презрительно жестикулируя другой рукой.— Нашел о чем говорить! Вот нога, которая провела в них целый час! Что ж, стала она хуже от этого? Скажите мне, хуже она стала, а?
— Вы, кажется, забываете о нашем присутствии, мистер Помпа? — сказала Елизавета.
— Забыть вас, мисс Елизавета! — возразил дворецкий.— Ну, нет, будь я проклят!
— Довольно,— сказала Елизавета.
— Есть, есть, мисс! — отвечал дворецкий.— Но вы не приказали мне не пить.
— Не будем говорить о других,— продолжала мисс Темпль, снова обращаясь к охотнику.— Речь идет о вашей участи, Натти! Я позабочусь о том, чтобы вы могли провести остаток вашей жизни в покое и довольстве.
— В покое и довольстве! — снова повторил Кожаный Чулок.— Какой может быть покой для старика, которому придется брести мили по открытым полям, прежде чем он найдет тень, чтобы укрыться от солнца? Какое довольство может быть для охотника, когда, проходив целый день, он не встретит оленя и, может быть, не увидит дичи крупнее выдры или случайной лисицы? Ах, трудненько мне будет добыть бобровых шкур для уплаты этого штрафа. Придется идти за ними на пенсильванскую линию, миль за сто отсюда, потому что здесь уж не найдешь этих зверей. Ваши расчистки и улучшения выгнали их из этой страны. Вместо бобровых плотин вы задерживаете течение рек вашими мельничными плотинами. Бенни, если вы будете так часто прикладываться к бутылке, то не сдвинетесь с места, когда придет время.
— Послушайте, мистер Бумпо,— сказал дворецкий,— не бойтесь за Бена. Когда позовут на вахту, поставьте меня на ноги, дайте мне направление, и я пойду под всеми парусами не хуже любого из вас.
— Время уже пришло,— сказал охотник, прислушиваясь,— я слышу, как волы трутся рогами о стену тюрьмы.
— Ну, что ж! Отдавай команду, приятель, и отчаливай!
— Вы не выдадите нас, девушка? — сказал Кожаный Чулок, простодушно глядя на Елизавету.— Вы не выдадите старика, который стосковался по вольному воздуху? Я не замышляю ничего худого. Закон требует от меня сотню долларов, и я буду охотиться целый год, но заплачу их до последнего цента, а этот добрый человек поможет мне.
— Что вы затеяли? — с изумлением воскликнула Елизавета.— Вы должны провести здесь месяц! Вот деньги на уплату вашего штрафа. Возьмите их, уплатите утром и потерпите, пока кончится ваше заключение. Я буду часто посещать вас с моей подругой. Мы позаботимся о ваших удобствах.
— В самом деле, детки? — сказал взволнованный Натти, подходя к Елизавете и протягивая ей руку.— Вы так добры к старику за то только, что он застрелил зверя, хотя это ему ничего не стоило! Стало быть, кровь тут ни при чем, так как я вижу, что вы не забываете услуги. Но вашим маленьким пальчикам не справиться с оленьей кожей, и вы не привыкли шить оленьими жилами. А все-таки он услышит и узнает об этом. Да, узнает, как и я, что есть еще люди, помнящие добро.
— Не говорите ему ничего,— сказала Елизавета серьезно,— если вы любите меня, если вы уважаете мои чувства, не говорите ему ничего. Речь идет только о вас, и я позабочусь только о вас. Мне жаль, Кожаный Чулок, что закон удерживает вас здесь так долго, но в конце концов ведь это только один месяц…
— Месяц! — воскликнул Натти, открывая рот со своим характерным смехом.— Ни единого дня, ни единого часа, девушка! Судья Темпль может приговаривать меня к тюрьме, но если хочет удержать меня в ней, то пусть выстроит тюрьму получше. Я попался однажды в плен к французам, и они посадили нас, меня и остальных пленных, всего шестьдесят два человека, в блокгауз, но не большого труда стоило перепилить сосновые бревна тем, кто привык иметь дело с лесом.
Охотник замолчал и, оглянувшись вокруг, снова засмеялся и, осторожно отодвинув дворецкого, приподнял одеяло и показал выпиленный кусок бревна в стене.
— Стоит только толкнуть бревно — и мы на улице…
— Отчаливай! — крикнул Бенджамен, очнувшись от своего оцепенения.— Ветер попутный, плывем за бобровыми шапками!
— Боюсь, что этот молодец наделает мне хлопот,— сказал Натти.— До леса отсюда не близко, за нами будет погоня, а он не может бежать.
— Бежать? — отозвался Бенджамен.— Нет, пойдем борт к борту и возьмем их на абордаж!
— Тише! — сказала Елизавета.
— Есть, есть, мисс!
— Не уходите, Кожаный Чулок! — продолжала Елизавета Темпль.— Подумайте: вам придется скитаться в лесах, а ведь вы уже старик. Потерпите немного, и вы выйдете свободно и открыто.
— Разве здесь можно наловить бобров, девушка?
— Нет, но вот деньги на уплату штрафа, а через месяц вы будете свободны. Посмотрите, сколько золота!
— Золото! — сказал Натти с детским любопытством.— Давненько я не видал золотых монет. В старую войну их случалось видеть чаще, чем теперь медведей. Я помню одного драгуна в армии Диско, который был убит, и в рубашке у него оказалась зашитой дюжина таких монет. Я видел, как их доставали, они были больше этих.
— Это английские гинеи, и они ваши,— сказала Елизавета.— Но мы вовсе не думаем ограничиться этим.
— Мои! Почему вы даете мне эту казну? — спросил Натти, серьезно глядя на девушку.
— Как! Да разве вы не спасли мне жизнь? Разве вы не вырвали меня из когтей зверя! — воскликнула Елизавета.
Охотник взял монеты и пересмотрел их одну за другой.
— Говорят, в Вишневой долине есть ружье, которое бьет на пятьсот шагов. Я видал хорошие ружья на своем веку, но такого не видывал. Пятьсот шагов — это выстрел. Но я старик, и моего ружья хватит на мой век. Возьмите ваше золото, дитя! Однако пора, я слышу, что он говорит с волами. Время идет. Вы ведь не расскажете, девушка, не расскажете о нашей затее?
— Рассказать о вас! — воскликнула Елизавета.— Но возьмите деньги, старик, возьмите деньги, они в лесах пригодятся.
— Нет, нет,— сказал Натти с ласковой улыбкой, покачав головой.— Я и за двадцать ружей не соглашусь вас обобрать. Но есть одна вещь, которую вы можете сделать для меня и которую мне сейчас некому поручить.
— В чем же дело? Скажите.
— Купите рог пороха, он будет стоить два серебряных доллара. У Бена есть деньги, но мы не можем заходить в поселок. Купить нужно у француза. У него лучший порох, самый подходящий для ружья. Сделаете?
— Я принесу порох, Кожаный Чулок, хотя бы мне пришлось проискать вас целый день в лесу. Но где мы встретимся и каким образом?
— Где? — сказал Натти, задумываясь на минуту.— Завтра на горе Видения, на самой вершине, я встречу вас в полдень. Смотрите, чтобы зерно было хорошее, вы увидите это по блеску и по цене.
— Я сделаю все,— сказала Елизавета.
Натти присел у стены и легким толчком ноги открыл проход на улицу. Девушки услышали шорох сена, которое жевали волы, и поняли, почему Эдвардс нарядился погонщиком.
— Идем, Бенни,— сказал охотник,— темнее уже не будет, а через час взойдет луна.
— Постойте! — воскликнула Елизавета.— Нехорошо, если будут говорить, что вы бежали в присутствии дочери судьи Темпля. Вернитесь, Кожаный Чулок, и дайте нам сначала уйти.
Натти, уже вылезавший в отверстие, не успел ответить — шаги смотрителя, раздавшиеся за дверью, заставили его вернуться. Едва он успел прикрыть отверстие одеялом, щелкнул замок и дверь отворилась.
— Мисс Темпль, еще не собираетесь уходить? — учтиво спросил смотритель.— Пора запирать тюрьму.
— Я следую за вами,— отвечала Елизавета.— Покойной ночи, Кожаный Чулок!
— Смотрите же, девушка, зернистый порох! С ним ружье будет бить дальше, чем обыкновенно. Я уже стар и не могу гоняться за дичью, как в прежние времена.
Мисс Темпль приложила палец к губам и вышла из комнаты с Луизой и смотрителем. Смотритель повернул ключ только на один оборот, заметив, что он еще вернется и запрет арестантов покрепче, когда проводит дам на улицу. Когда смотритель выпустил их из тюрьмы, девушки с замирающими сердцами направились к месту побега.
— Так как Кожаный Чулок отказывается от денег,— прошептала Луиза,— то их можно отдать Эдвардсу, а, прибавив к этому…
— Тише,— перебила Елизавета,— я слышу шорох сена. Они убегают из тюрьмы в этот момент. О, побег сейчас же заметят!
В это время они подошли к углу, где Эдвардс и Натти вытаскивали в отверстие почти бесчувственное тело Бенджамена. Волов отвели от стены, чтобы освободить место.
— Бросьте сена в телегу, чтобы не узнали, как это было сделано. Живее, пока они еще не увидели нас.
В эту минуту в отверстии показался свет и послышался голос тюремщика, окликавшего своих узников.
— Что же нам делать? — сказал Эдвардс.— Этот пьяница погубит нас. Нам нельзя терять ни минуты.
— Сам ты пьяница,— промычал дворецкий.
— Бежали! Бежали! — раздался крик в тюрьме. Несколько голосов отозвалось на него, и внутри поднялась суматоха.
— Придется бросить его,— сказал Эдвардс.
— Это не годится, малый,— возразил Натти.— Он доброй души человек и сидел сегодня в колодках для моего утешения.
В эту минуту двое или трое людей вышли из дверей «Храброго Драгуна», и послышался голос Билли Кэрби.
— Луна еще не взошла,— говорил лесоруб,— но довольно светло. Ну, кто идет домой? Постойте-ка, что это за шум в тюрьме? Надо посмотреть, что там творится.
— Мы пропали,— сказал Эдвардс,— если не бросим этого человека.
В эту минуту Елизавета подошла к нему и быстро сказала вполголоса:
— Положите его в телегу и подгоните волов. Никому не придет в голову осматривать.
Предложение было немедленно приведено в исполнение. Дворецкого уложили на сено, посоветовав ему лежать спокойно и действовать кнутом, который вложили ему в руку, и подогнали волов. Затем Эдвардс и охотник исчезли в переулке. Волы поплелись по улице, на которой уже раздавались крики и мелькали фигуры людей.
Девушки ускорили шаги, желая избежать приближавшейся с криком и хохотом толпы констэблей и зевак. Громче всех раздавался голос Кэрби, который клялся, что поймает беглецов и принесет Натти в одном кармане, а Бенджамена — б другом.
— Расходитесь в разные стороны, ребята! — кричал он.— Расходитесь в разные стороны! Надо отрезать им путь к горам, а то если они проберутся туда, то поминай, как их звали!
На его крики откликнулись десятки людей, так как не только констэбли, но и посетители таверны пустились в погоню, иные серьезно, иные ради забавы.
На повороте к дому отца Елизавета заметила, что Билли Кэрби остановил волов, и решила, что Бенджамен пойман. Когда девушки торопливо шли по аллее, они увидели две фигуры, пробиравшиеся в тени деревьев, и спустя мгновение Эдвардс и охотник стояли перед ними.
— Мисс Темпль, я, быть может, никогда не увижу вас больше,— сказал молодой человек.— Позвольте мне поблагодарить вас за вашу доброту. Вы не знаете, вы не можете знать руководивших мною мотивов…
— Бегите, бегите! — воскликнула Елизавета.— Вся деревня поднялась на ноги. Вам уже отрезан путь к мосту. Вас поймают прежде, чем вы успеете скрыться в лесу. Разве только…
— Разве что? — спросил молодой человек.— Ваш совет однажды уже помог нам. Я последую ему во что бы то ни стало.
— Теперь улица совершенно опустела,— сказала Елизавета после минутного молчания.— Пройдите по ней к озеру, там вы найдете лодку моего отца и можете переплыть в ней на ту сторону.
— Но судья Темпль будет недоволен посягательством на его собственность.
— Его дочь принимает на себя ответственность, сэр!
Молодой человек произнес вполголоса несколько слов, которые расслышала только Елизавета, и хотел идти. Но в эту минуту Натти подошел к девушкам и сказал:
— Не забудьте же о порохе, девушки! Надо идти за бобрами, а я и собаки стары. Нам нужен самый лучший припас.
— Идем, Натти,— сказал Эдвардс нетерпеливо.
— Иду, иду, малый! Будьте счастливы, девушки, за то, что вы были добры к старику.
Елизавета и Луиза постояли, пока удаляющиеся фигуры не скрылись из виду, а затем ушли в дом.
Пока все это происходило в аллее, Билли Кэрби остановил телегу, которая оказалась его собственной. Эдвардс взял ее, не спросившись владельца, около моста, где терпеливые волы поджидали своего хозяина.
— Э! Да это мои волы! — воскликнул он.— Как вы сюда попали, глупые?
— Держи прямо,— пробурчал Бенджамен, взмахнув наудачу кнутом и задевая Билли по плечу.
— Это что за черт! — воскликнул Билли, поворачиваясь с удивлением, но не узнавая в темноте буфетчика, приподнявшегося на телеге.
— Кто я? Я рулевой на этом самом судне и держу курс прямо, изволите видеть. Ну, живее, поворачивай на другой галс.
— Бросьте кнут, мистер Бенни Помпа,— сказал лесоруб,— или я вам задам трепку. Куда это вы направляетесь на моей упряжке?
— Упряжке?
— Ну да, на моих волах и в моей телеге.
— Изволите видеть, вы должны знать, мистер Кэрби, что Кожаный Чулок и я… то есть Бенни Помпа… Вы знакомы с Беном… Да, так Бенни и я… нет, я и Бенни… постойте, будь я проклят, если знаю, кто именно, но кто-то из нас заказал груз бобровых шкур, изволите видеть, и мы наняли телегу, чтобы переправить их домой. Я говорю, мистер Кэрби, что вы не умеете действовать веслом! Вы действуете веслом, почтеннейший, как корова мушкетом или барышня драйком…
Билли сообразил, в каком состоянии находился дворецкий, и некоторое время шел рядом с телегой, погрузившись в размышления. Затем он взял кнут у Бенджамена, который успел уже заснуть, и направился через мост и дальше в горы, к расчистке, на которой ему предстояло работать на следующий день, обмениваясь по дороге беглыми замечаниями со встречными констэблями.
Елизавета просидела около часа у окна, глядя на факелы, мелькавшие по склону горы, и прислушиваясь к крикам преследователей. Наконец последняя партия вернулась усталая и разочарованная. Вскоре в деревне наступила такая же тишина, какая стояла в ней, когда мисс Темпль шла в тюрьму.
Отзывы о сказке / рассказе: