МЫ ГОТОВИМСЯ СТАТЬ ПТИЦЕЛОВАМИ
На дворе была уже поздняя осень. Пошли дожди, а потом начало подмораживать, особенно по утрам. Идёшь, бывало, в школу, под ногами земля как каменная. А ветер такой холодный, резкий, хуже, чем зимой.
Кончились наши с Серёжей воскресные охоты в саду. Дрозды улетели на юг, да и вообще никаких птиц не было видно, все куда-то от холода попрятались. По воскресным дням я стал опять частенько заглядывать к Петру Ивановичу. У него в домике и летом и осенью всегда было одинаково интересно.
Монотонно стучит швейная машинка, и, стараясь её заглушить, на разные голоса заливаются птицы.
Но теперь, осенью, у нас с Петром Ивановичем нашлось ещё одно очень интересное дело. Пётр Иванович готовился к зимней ловле птиц, а я ему помогал. Мы вместе чинили птицеловную сеть. Всё лето она пролежала в чулане, и её во многих местах погрызли мыши. Сеть мы расстелили на полу. Я ползал на четвереньках, выискивая дыры; пробовал крепки ли нитки, не подгнили ли. А Пётр Иванович все сомнительные места заделывал новыми прочными нитками.
Кроме сетки, нужно было ещё подготовить западни, проверить, чутко ли настораживаются сторожки и крепко ли захлопываются дверцы.
Следовало ещё наладить самоловные петли-волосянки. Их Пётр Иванович делал из конского волоса, прикрепляя каждую волосяную петлю к прочной тонкой верёвке. Когда петель привязано было достаточно, этой верёвкой туго обвязывался пучок конопли с созревшими семенами.
— Вот воткнём в снег такой пучок, — говорил мне Пётр Иванович, — щеглы или синицы усядутся на него коноплю поклевать, ножками в волосянках и запутаются. Только при этой ловле надо ухо востро держать, — добавлял он. Такую волосянку без присмотра ни на минуту нельзя оставлять. Это тебе не западня. В западню птица попала и сидит в ней. Тут ей и корм под носом, ешь сколько душе захочется. А волосянка — другое дело. Попадёт птица лапкой в петлю, задёрнет и давай биться, рваться из неё. Если вовремя не подоспеть, может себе ножку попортить, вывихнуть её. А ещё хуже, если головой в петлю залезет: не подоспеешь вовремя — и удавится. Большой грех себе на душу тогда возьмёшь.
С Петром Ивановичем мы не только проверяли и готовили снасти для будущей зимней ловли. Как только выдавалась погода получше, мы шли в ближайший лес, заготавливали на зиму для птиц разные лесные ягоды: калину, рябину. Этим делом Пётр Иванович занимался уже с самого начала осени.
Придём, бывало, в лес, найдём дерево, где ягод побольше, и начинаем обрывать спелые грозди. Пётр Иванович рвёт, а сам всё время мне говорит:
— Смотри, сынок, не торопись, не ломай сучьев, деревце не порть, не уродуй. Оттого, что мы кончик ветки ножичком срежем, дереву вреда не будет. Оно весной новые побеги пустит. А сломаешь толстый сук — всю красоту испортишь.
Наберём, бывало, целый мешочек разных ягод — и домой. А там в домике Петра Ивановича свяжем отдельные грозди верёвочкой и подвесим их в кладовке к жерди под потолком, чтобы провяли и подсохли немножко. Зимой, в бескормицу, птицы и таким ягодам очень обрадуются.
Каждое воскресенье я почти целый день проводил у Петра Ивановича, прибегая домой только пообедать. Серёжа ловлей птиц совсем не интересовался.
— Буду я с этими воробьями возиться! — презрительно говорил он. — Я лучше пойду с ребятами в футбол на выгоне поиграю.
Приходя домой от Петра Ивановича, я с жаром рассказывал о наших приготовлениях к зимней ловле птиц. Мама к этому была равнодушна, зато Михалыч заинтересовывался всё больше и больше.
— А знаешь, дружище, — однажды сказал он, — почему бы и нам с тобой в нашем саду не заняться этим делом? Я уж давно об этом подумываю. Только птиц, которых поймаем, будем держать не в клетках, а в вольере.
— Что же это такое? — спросил я.
— Вольера? Ну та же клетка, только очень большая, такая большая, что даже ты можешь в неё войти. Остов её мы сделаем из деревянных реек и обтянем его металлической сеткой. Ты понимаешь, как здорово это получится! воодушевился Михалыч. — Вольеру мы поставим одну в приёмной, а другую у меня в кабинете. Внутри них мы настоящие кустики или деревца в кадочках посадим, пол песком посыплем. Птицам там будет не жизнь, а просто рай. Продержим их зиму до весны, а весной, в день весеннего равноденствия, все дверцы настежь, окна в комнатах настежь — летите куда хотите.
— Постойте, постойте! — вмешалась мама в наш разговор. — Я слышу: клетки строить, птиц заводить. А кто, осмелюсь узнать, кормить их будет, клетки им чистить, всю грязь за ними убирать?
— Не беспокойтесь, мадам, всё, решительно всё будем делать мы сами, галантно раскланиваясь и даже отводя руку в сторону, заявил Михалыч.
— Это уж я хорошо знаю, как вы всё сами делаете. И зайчат, и ежей, и галок — всех заводите, а как кормить, ухаживать, чистить — вас и след простыл, никого не найдёшь.
— Нет, вы положительно способны убить всякий полёт мечты, — благодушно улыбаясь, сказал Михалыч.
— Ах, поменьше бы вы мечтали да побольше за собой грязь убирали, недовольно ответила мама.
— Мадам, да вы просто поэт. От гнева даже стихами заговорили.
— От вас не только стихами заговоришь, запоёшь скоро! — ответила мама и невольно рассмеялась.
— Разрешила! Разрешила! Раз смеётся, значит, разрешила! — в восторге закричал я.
— Да уж делайте что хотите, — махнула мама рукой и отправилась в кухню.
А мы с Михалычем перешли в кабинет и принялись обсуждать, как лучше сделать вольеру и где её удобнее всего поставить.
— Отличная идея — устроить зимнюю квартиру для птиц, — говорил Михалыч. Кстати, и постолярничаем, а то мой верстак уже и пылью покрылся. Давай-ка сделаем точный чертёж вольеры.
Мы принялись рассчитывать и чертить.
— Дверку сделаем с таким расчётом, чтобы в вольеру можно было свободно войти, иначе внутри и убирать будет невозможно.
— Чтобы я мог пролезать, — уточнил я.
— Ну да, чтобы ты, да и мама тоже… — уклончиво заметил Михалыч.
— А маме зачем? Мы же сами всё будем делать: и убирать и кормить.
— Да, да, конечно, — поспешно согласился Михалыч. — Но всё-таки… Ну, может быть, и она когда-нибудь захочет туда заглянуть. Ведь это очень интересно: провести часок-другой в обществе разных птиц.
— Хорошо, — согласился я. — Пусть и мама сможет туда залезть. Но ведь и вам тоже, наверное, туда захочется… в общество птиц…
— Ну, я уж снаружи буду за птичками наблюдать. Мне туда лазить не нужно, — ответил Михалыч. — Мне хочется тебе и маме удовольствие доставить. А что обо мне толковать.
КВАРТИРА УЖЕ НЕ ПУСТУЕТ
И вот снова кабинет Михалыча превратился в весёлую столярную мастерскую. Опять мы таскали доски, отмеривали, пилили, строгали. И нужно сказать, что на этот раз, работа шла значительно успешнее. Может, это зависело оттого, что задание было попроше, а может быть, уже приобрели кое-какой навык.
В общем, мы довольно ровно нарезали доски для пола вольеры, выстругали их и так же удачно заготовили тонкие рейки для деревянного каркаса самой вольеры. Зато с дверкой дело совсем не заладилось. Она получалась косой, кривой и никак плотно не входила в предназначенную для неё дверную раму.
— Ну, не стоит тратить золотое время на пустяковые доделки, — решил Михалыч.
Он позвал столяра, и тот прямо в кабинете разобрал весь наш каркас, выбросил из него две-три косившие рейки, заменил их новыми, немножко под строгал и перебрал пол, сделал новую дверную рамку и саму дверь. В общем, как выразился Михалыч, кое-что слегка подправил, подчистил. Потом он обтянул вольеру проволочной сеткой, и всё было готово. Оставалось только поставить в вольеру какие-нибудь кустики, насыпать в кормушку еду, налить в поилку воду и пригласить крылатых гостей занять приготовленную для них зимнюю квартиру.
За кустиками дело не стало. В первый же тёплый день, когда земля вновь оттаяла, больничный сторож Дмитрий выкопал у нас в саду два куста смородины и вместе с корнями, с землёй поместил их в два деревянных ящика. Кусты были торжественно водружены в вольеру, которая заняла, как было уже заранее решено, угол в кабинете.
— Но где же птицы? — вопрошал Михалыч. — Я не вижу птиц! Я не слышу их щебетанья, их песен!
Михалыч был прав, да и мне самому хотелось как можно скорей заселить нашу просторную, светлую и тёплую квартирку крылатыми квартирантами.
Снасти для ловли тоже были давно готовы, налажены и проверены.
Оставалось только ждать зимы. Мой наставник по части птиц, Пётр Иванович, говорил мне:
— Осенью земля открыта, открыты все травки, кустики и всюду достаточно разных семян. В это время ловить птиц нелегко, куда проще ловить их зимой. Укроет снег поля и леса, вот тогда всякая птаха и начинает кочевать, искать себе пристанища. Тогда её и ловить можно, и в клетку сажать. Тогда ты ей помогаешь от голода, от смерти спастись. А осенью она и без тебя проживёт. Зачем её осенью ловить, пусть до зимы погуляет, вольным воздухом подышит, на солнышке погреется.
Но вот наконец пришла и зима. Пришла совсем неожиданно. С вечера ещё и земля, и деревья в саду, и крыши соседних домов были все тёмные, отсыревшие. Уже дня два, как потеплело, и всё время моросил мелкий, противный дождь. И вдруг поздно вечером вместе с дождём стали падать на землю большие, лохматые снежинки.
Михалыч вернулся домой от больных, вошёл в переднюю, и все мы ахнули: и шапка и пальто были совсем белые.
— Поздравляю! Кажется, наступает зима, — весело сказал он. — Снег так и валит.
— Растает ещё, — с сожалением ответила мама. — Первый снег всегда сходит.
— Как сказать. По времени уже давно пора, — возразил Михалыч. — И учти, что он ложится не на мёрзлую, а на талую землю. Это тоже хороший признак.
— Ну, дай бог, — ответила мама.
Перед тем как улечься в кровати, мы с Серёжей потушили в комнате лампу и заглянули в окно. За окном всё было бело и мутно. Даже сарая и то не видать.
— Зима! — сказали мы и легли спать. Михалыч оказался прав. За ночь нападало много снега, к утру разъяснело и чуть-чуть подморозило.
Первое зимнее утро. Вся земля укрыта белым пушистым покрывалом, всё так и блестит на солнце. Это не просто утро, а праздник земли. И как ужасно, что нельзя его праздновать как полагается, нельзя достать из кладовки санки, лыжи и бежать кататься с горы. Вместо этого надо идти в школу — писать, читать и решать противные примеры по арифметике.
Мучительно долго тянулся в школе этот светлый, по-зимнему радостный день.
Пообедали и опять в школу — готовить уроки. Так и не пришлось как следует порадоваться первому снегу, слепить деда-снеговика, построить снежную крепость. Одно только и утешало, что до воскресенья остался всего один день.
В субботу вечером я уже был у Петра Ивановича.
— Ну, как дела? — волнуясь, спросил я.
— Всё, сынок, в полном порядке, — отвечал тот. — Точок в саду расчистил, сетку приладил. На точок конопли насыплем да рябинки понакидаем. Глядишь, завтра с утра кто-нибудь и пожалует на наше угощение. Только ты, сынок, утром не мешкай, пораньше приходи. Птица, она с утра еду себе ищет. Утречком самое время её ловить.
Я обещал прийти как можно раньше, распрощался и пошёл домой.
Наутро я заявился к Петру Ивановичу ещё до восьми часов.
— Вот молодец, сынок, что не проспал! — похвалил он меня. — Сейчас оденусь, и отправимся счастье попытать.
Мы пришли в садик, подсыпали конопли на точок, подбросили туда же пригоршни две свежей рябины, попробовали, хорошо ли действует сеть, и, убедившись, что всё в порядке, отошли в сторонку шагов за тридцать от точка. Там стояла старая беседка. В неё мы и спрягались. Чтобы в беседке было удобнее сидеть и караулить птиц, Пётр Иванович устроил внутри низенькую широкую лавочку, а по сторонам между столбиками натянул какую-то старую холстину.
Через холстину ветер не продувал, так что в беседке оказалось тепло и уютно.
Мы уселись на лавку, приподняли немного с одного края холстину и стали наблюдать. На наших глазах занимался тихий зимний день. Было пасмурно. С низкого пепельно-серого неба изредка опускались вниз большие, похожие на клочья ваты, мохнатые снежинки.
Ветви разросшихся яблонь и груш, казалось, были увешаны сплошной массой ослепительно белых цветов.
В этот тихий зимний денёк старый сад вновь расцвёл; расцвёл, может быть, не так молодо, как весной, но зато не менее пышно и красиво.
Мы сидели с Петром Ивановичем совсем рядом, прижавшись друг к другу, и молча всматривались в пушистые белые ветви деревьев. Не шевельнётся ли там что-нибудь живое. Но ветви деревьев были неподвижны.
И вдруг одна из них качнулась; вниз с неё полетела серебристая снежная пыль.
По оголившейся ветке над самым точном бойко запрыгала синица.
Она поглядела вниз на дорожку, где так аппетитно темнели на белом снегу зёрнышки конопли и так ярко краснели разбросанные тут и там ягодки рябины.
Но синицу, видно, что-то смущало. Может, она не понимала, откуда здесь на дорожке вдруг появилась такая пропасть конопли.
«Чирвирик!» — пискнула синица. Это на её птичьем языке, вероятно, означало: «Что-то тут неладно, что-то подозрительно».
К первой синичке откуда-то подлетела и вторая. «Цир-вир, цир-вир!» громко застрекотала она, видимо тоже выражая своё изумление и недоверие при виде такого количества неизвестно откуда взявшейся еды.
Но соблазн был слишком велик. И обе синички, немного ещё посоветовавшись друг с другом, всё-таки решили попробовать позавтракать.
Они, одна за другой, слетели на точок и с аппетитом принялись за коноплю. Схватит в клюв семечко, взлетит с ним на ближайший сучок, раздолбит, съест — и снова вниз.
— Дёргайте, дёргайте! — зашептал я Петру Ивановичу, который держал в руках верёвку от снасти.
Стоило только дёрнуть за эту верёвку — и два полотнища сетки взлетели бы над точком и, опустившись, укрыли его вместе с синичками.
— Подождём! — также шёпотом ответил Пётр Иванович. — На что нам синицы, их полно. Может, кто другой прилетит.
Мне очень хотелось поймать хоть что-нибудь. Но я в знак согласия кивнул головой и продолжал наблюдать за точком. Скоро обе птицы наелись и улетели «Вот, — подумал я, — неизвестно за кем погнались, а синиц прямо из рук упустили».
Мы просидели ещё с полчаса. Ни одна птица больше не появлялась. Я совсем загрустил. «Ну хоть бы опять синица прилетела! — думал я. — Хоть бы воробей сел, и то интересно. А так сиди и смотри на снег. Разве это ловля?»
Рассуждая сам с собой, я даже не заметил, как к точку подлетели два снегиря. Увидел я их, только когда они уселись на куст бузины, рядом с точком, уселись, распушились и замерли. Издали они походили на два больших ярких цветка. Один снегирь с красной грудкой и чёрной головкой, а другой немного поскромнее, с оранжевой грудкой.
Птицы-цветы с полчаса, а может, и больше совершенно не подавали признаков жизни.
— Врёте, проголодаетесь! — шептал мне в ухо Пётр Иванович. — Потерпи, сынок, вот увидишь, слетят на точок.
Но снегири и не думали подлетать к еде. И вдруг снова на соседнем кусте показалась синичка. Может, одна из тех, что уже побывала недавно на точке, а может, и другая. Но бойкая птичка оказалась очень решительной. Ни минуты не раздумывая, она слетела на точок и принялась за еду.
Этот пример подействовал и на вялых, сонных снегирей. Один из них вытянул шейку и стал глядеть вниз, будто раздумывал: стоит или не стоит слетать. Повертел головкой, подумал да и слетел на точок.
«Чего же он ждёт, не ловит!» — возмущался я, от нетерпения сжимая в руке какой-то сучок.
Но Пётр Иванович так и замер, держа наготове верёвочку от сетки.
А снегирь спокойно сидел на снегу, то склёвывая зёрнышки, то поднимая головку и оглядываясь по сторонам. Синичка быстро наелась и улетела.
«Сейчас и снегирь улетит», — мелькнула в Голове тревожная мысль.
Но вместо этого и второй снегирь неожиданно тоже слетел на точок.
В тот же миг Пётр Иванович дёрнул за верёвку — полотнища сетки взвились, как два огромных крыла, и накрыли точок.
Перегоняя друг друга, мы понеслись туда, где под сеткой беспомощно трепыхались пойманные снегири.
— Осторожней, сынок, осторожней, не торопись, лапку ему не повреди, запыхавшись от беготни и волнения, говорил Пётр Иванович, когда я пытался высвободить из сети запутавшуюся ножку птицы.
Наконец оба снегиря были освобождены и посажены в переносную клеточку.
— Ну, теперь домой! Пора дружков моих покормить, клетки почистить да и самим закусить.
Мы пришли в домик Петра Ивановича. Как там показалось тепло и уютно после нескольких часов, проведённых в саду на морозе.
Поставили самовар. Начали чистить клетки, наливать в них свежую воду, насыпать свежий корм. Ручные птицы нас вовсе не боялись. А один чиж, не дождавшись, пока Пётр Иванович поставит кормушку на место, вскочил на её краешек и начал есть, забавно разбрасывая клювом семечки конопли.
— Погоди, погоди! Дай хоть поставить, — делая вид, что сердится, говорил Пётр Иванович, любуясь своим маленьким приятелем.
Потом он стал кормить синичку, тоже совсем ручную. И вдруг синичка ловко выпорхнула из-под руки, начала летать по комнате, присаживаясь то на одну, то на другую клетку, и наконец уселась на висевшую над столом лампу.
— Ах ты, озорница! — погрозил ей Пётр Иванович. — Знаю, что тебе надо, уж я-то знаю!
Он пошёл в кладовочку и принёс оттуда кусочек свежего сала.
— Ишь чего ты захотела, — сказал он, показывая синице угощение.
«Чир-ви-рик, чир-ви-рик!» — затараторила она. Слетела со шкафа и уселась хозяину на плечо.
— Ну, этого ещё не хватало, — развёл он руками — уж больно тебе не терпится. Подождёшь, не умрёшь.
Он взял с полки ниточку, обвязал ею кусочек сала и подвесил его к лампе.
— Вот теперь прошу!
Но просить не пришлось. Синица тут же подлетела к салу, вцепилась в него острыми когтями, повисла на нём, раскачиваясь, как на качелях. Сама качается, а сама знай долбит сало острым клювиком, отщипывая от него крохотные кусочки.
Старичок, ласково улыбаясь, смотрел на свою озорную любимицу. Она раскачивалась, а он ей в такт напевал:
Слышится голос свирели,
Слышен таинственный звон…
Тихо качайтесь, качели,
Сладкий навейте всем сон.
«Творрра, творрра!» — вдруг заскрипел, закричал из своей клетки скворец.
Пётр Иванович встрепенулся:
— Ах, батюшки мои, про тебя-то я совсем и забыл. Сейчас, сейчас дам творожку, сейчас, мой голубчик!
Он достал из шкафа баночку с творогом, высыпал его на стол на газету и, открыв клетку, пригласил скворца:
— Лети, дружок, закуси, позавтракай. Пока скворец ел творог, мы закончили уборку н остальных клеток.
— Теперь можно и самим чайку напиться. Небось проголодался, сынок, весело потирая руки, сказал Пётр Иванович.
Он достал из шкафчика хлеб, две чашки и вазочку с вишнёвым вареньем.
— Сейчас и закусим.
Мы уселись пить чай, любуясь, как птицы тоже завтракают в своих клетках.
Скворец, плотно закусив творогом с кашей, весело разгуливал теперь по столу, склёвывая крошки хлеба.
— Хорошо с вареньицем чайку попить, — говорил Пётр Иванович, — благодать!
Но тут и скворушка, видимо, заинтересовался вареньем. Он вскочил на край вазочки, точь-в-точь как наша Галя к маме на тарелку. Потом скворец запустил в вазочку свой длинный клюв и вытащил ягоду. Вытащил и стал пробовать. Кажется, понравилось. Он вытащил другую, третью и, наконец, для удобства — прыг прямо в варенье да и завяз.
Как он испугался! Замахал крыльями, рванулся. Вазочка набок, всё варенье на скатерть. А скворец с перепугу хозяину прямо на голову.
— Да ты что, совсем взбесился? Пошёл, пошёл вон! — закричал Пётр Иванович. — Сколько дел, озорник, натворил!
Мы начали счищать ложкой со скатерти варенье. Весь стол был перемазан.
— И волосы все испачкал. Опять иди в баню из-за него, опять голову мой!.. — Он погрозил скворцу, который сидел на шкафу и прихорашивался. — Вот я тебе, разбойник, дам!
«Творрра, творрра!» — радостно отозвался тот.
— Да не творог, а розгу дам. «Творрра, творрра!» — опять уверенно повторил скворец.
— Ну, что ты с ним сделаешь? — рассмеялся Пётр Иванович. — Как тут сердиться на такого озорника? Домой я пришёл только к обеду.
— Ну, как успехи? — спросил Михалыч. — Кое-что поймали, — скромно ответил я и показал клеточку со снегирями.
— О-оо! Снегири! — воскликнул Михалыч. — Да ещё самец и самочка. С красной грудкой — это самец.
Я утвердительно кивнул головой.
— Отлично, отлично! Неси их ко мне в кабинет. Давай обновим нашу вольеру.
Снегири были посажены. После тесной клетки, где они просидели полдня, птицы очень обрадовались просторному помещению, стали перелетать — с жёрдочки на куст и обратно. Потом оба спустились на землю, и тут же, не обращая на нас внимания, начали с аппетитом есть коноплю.
— Вот как проголодались! — негромко сказал Михалыч и, обняв меня за шею, добавил: — Итак, дружище, начало положено. Квартира уже не пустует теперь. Нужно и нам с тобой в нашем саду ловлю птиц наладить, да и подкормить их тоже не мешает. Ишь как стараются! Голод, брат мой, штука страшная.
Отзывы о сказке / рассказе: