VIII
Вере к утру не было лучше. Жар продолжался, хотя она и спала. Но сон ее беспрестанно прерывался, и она лежала в забытьи.
Райский пошел к Татьяне Марковне и вместе с Василисой вошел в ее спальню.
Она лежала все в том же положении, как целый день вчера.
– Посмотри, Василиса, что она? Я боюсь подойти, чтоб не испугать, – шептал Райский.
– Не разбудить ли барыню?
– Да, надо бы, Вера больна… Я не знаю, послать ли за Петром Петровичем!..
Он не договорил, как Татьяна Марковна вдруг приподнялась и села на постели.
– Вера больна? – повторила она.
Райский вздохнул свободнее.
На лицо бабушки, вчера еще мертвое, каменное, вдруг хлынула жизнь, забота, страх. Она сделала ему знак рукой, чтоб вышел, и в полчаса кончила свой туалет.
Широкими, но поспешными шагами, с тревогой на лице, перешла она через двор и поднялась к Вере. Усталости – как не бывало. Жизнь воротилась к ней, и Райский радовался, как доброму другу, страху на ее лице.
Она осторожно вошла в комнату Веры, устремила глубокий взгляд на ее спящее, бледное лицо и шепнула Райскому послать за старым доктором. Она тут только заметила жену священника, увидела ее измученное лицо, обняла ее и сказала, чтобы она пошла и отдыхала у ней целый день.
– Теперь никто не нужен! я тут! – сказала она и устроила себе помещение подле постели Веры.
Приехал доктор. Татьяна Марковна, утаив причину, искусно объяснила ему расстройство Веры. Он нашел признаки горячки, дал лекарство и сказал, что если она успокоится, то и последствий опасных ожидать нельзя.
Вера в полусне приняла лекарство и вечером заснула крепко.
Татьяна Марковна села сзади изголовья и положила голову на те же подушки с другой стороны. Она не спала, чутко сторожа каждое движение, вслушиваясь в дыхание Веры.
Вера просыпалась, спрашивала: «Ты спишь, Наташа?» – и, не получив ответа, закрывала глаза, по временам открывая их с мучительным вздохом опять, лишь только память и сознание напомнят ей ее положение.
Она спешила погрузиться в свою дремоту; ночь казалась ей черной, страшной тюрьмой.
Она ночью пошевелилась, попросила пить. Рука из-за подушки подала ей питье.
– Что бабушка? – спросила она, открыв глаза, и опять закрыла их. – Наташа, где ты? поди сюда, что ты все прячешься?
Ответа не было.
Она глубоко вздохнула и опять стала дремать.
– Бабушка нейдет! Бабушка не любит! – шептала она с тоской, отрезвившись на минуту от сна. – Бабушка не простит!
– Бабушка пришла! Бабушка любит! Бабушка простила! – произнес голос над ее головой.
Вера вскочила с постели и бросилась к Татьяне Марковне.
– Бабушка! – закричала она и спрятала голову у ней на груди, почти в обмороке.
Татьяна Марковна положила ее на постель и прилегла своей седой головой рядом с этими темными, густыми волосами, разбросанными по бледному, прекрасному, измученному лицу.
Вера, очнувшись на груди этой своей матери, в потоках слез, без слов, в судорогах рыданий, изливала свою исповедь, раскаяние, горе, всю вдруг прорвавшуюся силу страданий.
Бабушка молча слушала рыдания и платком стирала ее слезы, не мешая плакать и только прижимая ее голову к своей груди и осыпая поцелуями.
– Не ласкайте, бабушка… бросьте меня… не стою я… отдайте вашу любовь и ласки сестре…
Бабушка в ответ крепче прижала ее к груди.
– Сестре не нужны больше мои ласки, а мне нужна твоя любовь – не покидай меня, Вера, не чуждайся меня больше, я сирота! – сказала она и сама заплакала.
Вера сжала ее всей своей силой.
– Мать моя, простите меня… – шептала она.
Бабушка поцелуем зажала ей рот.
– Молчи, ни слова – никогда!
– Я не слушала вас… Бог покарал меня за вас…
– Что ты говоришь, Вера? – вдруг, в ужасе бледнея, остановила ее Татьяна Марковна и опять стала похожа на дикую старуху, которая бродила по лесу и по оврагам.
– Да, я думала, что одной своей воли и ума довольно на всю жизнь, что я умнее всех вас…
Татьяна Марковна вздохнула свободно. Ее, по-видимому, встревожила какая-то другая мысль или предположение.
– Ты и умнее меня, и больше училась, – сказала она, – тебе Бог дал много остроты – но ты не опытнее бабушки…
«Теперь… и опытнее!» – подумала Вера и припала лицом к ее плечу.
– Возьмите меня отсюда, Веры нет. Я буду вашей Марфенькой… – шептала она. – Я хочу вон из этого старого дома, туда, к вам.
Бабушка молча ласкала ее.
Обе головы покоились рядом, и ни Вера, ни бабушка не сказали больше ни слова. Они тесно прижались друг к другу и к утру заснули в объятиях одна другой.
Отзывы о сказке / рассказе: