— Сколько тебе лет?
— Половина четвертого.
Ее называют Ханум, потому что она родилась в Константинополе.
У нее стриженые волосы, короткое платьице цвета жад и голые коленки. Это последнее обстоятельство отличает ее от матери, у которой такого же цвета и такое же короткое платьице и такие же стриженые волосы. Но чулки у нее длинные и колени закрыты. Кроме того, у Ханум другой цвет лица. У матери он совсем уж новорожденный.
Ханум кокетка. Выходя к гостям, она говорит, расправляя свое платьице:
— У меня еще и езовое.
Мать она называет по-английски «ма», отца по-французски «папа», а бабушку бабушкой.
Иногда Ханум говорит «mamma mia».
Это она всосала с молоком кормилицы, которая была итальянкой.
В детской на камине стоят ее игрушки. Их много, но все они куплены не в магазине и не к специальному случаю: рожденью, именинам, Пасхе. Их привозила «ма» из дансингов, казино, перокэ, благотворительных балов и базаров. Ханум так и называет их: кошка — перокэ, обезьянка — баль маскэ, кукла — базар.
В детской мягкий диванчик с пестрыми подушками. Ханум грациозно вытягивает ножки и рассказывает сказку, слышанную от бабушки:
— Красная Шапочка пошла faire visite {с визитом (фр.).} к своей бабушке, а бабушка жила в banlieue {предместье (фр.).}, там дешевле. Шапочка возмила с собой chocolat. Вот она бегала через лес. А в bois {лес (фр.).} пристал к ней волк: «Хау ду ю ду?» {Как вы поживаете? (Англ.: «How do you do?»).} Шапочка заплакала en larmes {слезами (фр.).}, a волк побежал к дому, нажмил кнопку, хап, и съел бабушку.
Игрушки из кабаре слушают шерстяными вышитыми ушами, глядят пуговичными глазами. В хорошем настроении Ханум поет:
— Et nous n’avons pas de bananes. {У нас нет бананов (фр.).}
У нее хороший слух.
Какую страну и какой язык будет Ханум считать родными? Неизвестно. Это все зависит от валюты. Первые дни ее жизни валюта приказала жить в Лондоне. Потом в Лондоне остался только отец и посылал валюту в Париж, где жила Ханум с матерью. Потом они жили в Германии, а валюта ездила к ним из Парижа, потом опять в Париж, а валюта поплыла из Америки. Так что неизвестно, что будет дальше. Если бы в наше время были астрологи, то в гороскопе Ханум они нашли бы знак валюты.
«Ma» заботится о Ханум. Она уже несколько раз говорила друзьям, что она на будущий год непременно отдаст Ханум в школу танцев. У «ма», кроме Ханум, много забот: в салоне на камине стоит диплом «ма», выданный ей за фокстрот из академии танцев. А ведь это заслужить нелегко. Очень много заботиться и думать — вредно. Год тому назад, когда «ма» обдумывала, обстричь ей волосы или нет, она за неделю побледнела и потеряла в весе.
— Странная ваша девочка, ваша Ханум, — сказал ей кто-то. — Подумайте — ни семьи настоящей, ни родины, ни языка.
«Ma» сдвинула брови и подняла на собеседника подведенные синей краской глаза, вдруг ставшие простыми и усталыми:
— Скажите, — ответила она, — если человека сбросили с Эйфелевой башни, очень ли для него важно, чтобы он, падая, успел по дороге хорошенько обдумать и взвесить свое положение?
Потом улыбнулась и сказала уже по-фокстроцки:
— И потом ведь все зависит от валюты. Может быть, Ханум будет африканкой.
И Ханум тоже улыбнулась и расправила свое платьице цвета жад.
Отзывы о сказке / рассказе: