Рассказ об Абд-Аллахе, сыне Абу-Килябы: Сказка

Рассказывают, что АбдАллах ибн Абу-Киляба выехал искать своих верблюдов, которые убежали. И во г он ехал по пустыням земель йеменских и по землям Саба [307] и оказался перед большим городом, вокруг которого было укрепление, а вокруг укрепления — дворцы, возвышавшиеся к небу. И, приблизившись к этому городу, АбдАллах подумал, что там есть обитатели, которых он спросит про своих верблюдов, и направился туда. Но, достигнув города, он увидел, что город пустынен и нет в нем ни человека.

«И я сошел со своей верблюдицы», — говорил Абд-Аллах…«

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести семьдесят седьмая ночь

Когда же настала двести семьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд-Аллах ибн Абу-Киляба говорил:»И я сошел со своей верблюдицы, и связал ей ноги, и, ободрив свою душу, вступил в город и приблизился к крепости. И я увидел в крепости двое больших ворот, равных которым по величине и высоте не видано на свете. И были они украшены разными драгоценными камнями я яхонтами — белыми, красными и зелеными. И, увидев это, я удивился до крайней степени, и показалось мне все здесь великим. И я вошел в крепость, испуганный и ошеломленный, и увидел, что эта крепость длинная, вытянутая и обширная, как город. И там находятся высокие дворцы, и в каждом дворце есть покои, и все они выстроены из золота и серебра и украшены яхонтами, разноцветными камнями, топазами и жемчугом. И створы ворот в этих дворцах подобны по красоте створам ворот крепости. А земля там усыпана большими жемчужинами и шариками мускуса, амбры и шафрана. И когда я проник внутрь города и не увидел там никого из сыновей Адама, я едва не лишился чувств и не умер от страха. И я посмотрел с самых высоких горниц и дворцов и увидал, что под ними текут реки, а на площадях города плодоносные деревья и высокие пальмы, и в строениях его один кирпич золотой, другой серебряный. И я сказал тогда себе: «Нет сомнения, это и есть рай, обещанный в будущей жизни!»

И я стал собирать из песка жемчуга и мускус, и набрал их столько, сколько мог снести, и воротился в свою страну и осведомил об этом людей.

И дошел этот слух до Муавии ибн Абу-Суфьяна [308], а он был в те дни халифом в аль-Хиджазе. И халиф написал своему наместнику в Сана йеменский, чтобы тот призвал к себе того человека и расспросил бы его об истине в этом деле. И наместник Муавии призвал меня и осведомился обо мне и спросил, что со мной произошло. И я рассказал ему о том, что видел, и наместник послал меня к Муавии. И я ему тоже рассказал о том, что видел, но Муавии усомнился в моем рассказе. И тогда я показал ему жемчужины и шарики амбры, мускуса и шафрана. А они еще сохраняли немного приятный запах, но только жемчуг пожелтел и цвет его изменился…«

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести семьдесят восьмая ночь

Когда же настала двести семьдесят восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд-Аллах ибн Абу-Киляба говорил: «Но только жемчуг пожелтел и цвет его изменился». И удивился Муавия ибн Абу-Суфьян, увидав у меня жемчуг и шарики мускуса и амбры, и послал к Кабу-аль-Ахбару [309], и призвал его и сказал: «О Каб-аль-Ахбар, я позвал тебя для того, чтобы удостовериться в деле, которое я хочу проверить, и я надеюсь от тебя получить верные сведения». — «Слушаю, о повелитель правоверных!» — отвечал Каб-аль-Ахбар.

И Муавия оказал: «Знаешь ли ты, что существует город, построенный из золота и серебра, где колонны из топаза и яхонта, а песок — жемчуга и шарики мускуса, амбры и шафрана?» — «Да, о повелитель правоверных, — ответил Каб, — это Ирем многостолбный [310], подобия которому не сотворено в землях, и построил его Шеддад, сын Ада старшего».

«Расскажи нам что-нибудь из рассказов о нем», — молвил Муавия.

И Каб-аль-Ахбар сказал: «У Ада старшего было двое сыновей, Шедид и Шеддад, и когда их отец умер, воцарились в землях после него Шедид и его брат Шеддад, и не было на земле царя, не находившегося у них в повиновении. И умер Шедид ибн Ад, и воцарился после него на земле его брат Шеддад, а он любил читать древние книги. И когда встретилось ему упоминание о будущей жизни и рае, о дворцах, горницах, деревьях, плодах и прочем из того, что есть в раю, душа Шеддада призвала его построить нечто подобное на земле. А ему были подвластны сто тысяч царей, и под властью каждого царя было сто тысяч правителей, а каждому правителю подчинялось сто тысяч воинов. И Шеддад призвал их всех пред лицо свое и сказал: «Я знаю из древних книг и рассказов описание края, который существует в будущей жизни, и хочу я сделать подобное ему в земной жизни. Отправляйтесь в самую лучшую и обширную равнину на земле и постройте мне там город из золота и серебра, и пусть песок в нем будет из топаза, яхонта и жемчуга. И под своды этого города подставьте столбы из топаза, и наполните город дворцами, и над дворцами сделайте горницы, и посадите под дворцами на улицах и площадях всякие деревья с разными спелыми плодами, и пустите под ними каналы в трубах из золота и серебра». И все сказали ему: «Как можем мы сделать то, что ты описал нам, и как быть с топазами, яхонтами и жемчугом, которые ты упомянул?» — «Разве не знаете вы, что цари земли мне послушны и под моей властью, и все, кто на земле, не прекословят моему велению?» — спросил Шеддад. И они ответили: «Да, знаем».

И Шеддад молвил: «Идите же в россыпи топаза, яхонта, жемчуга, золота и серебра, и добывайте их и собирайте Землю из россыпей, не щадя усилий. А кроме того, отберите для меня у людей такие камни, и не щадите и не милуйте никого. Остерегайтесь же ослушания!»

И он написал письмо всем царям всех земель, и велел им собрать у людей камни такого рода и отправиться к россыпям их и добывать дорогие камни, хотя бы даже со дна морей.

И их собирали ж течение двадцати лет, а число царей, властвовавших на земле, было триста шестьдесят. А затем Шеддад вывел измерителей, и мудрецов, и рабочих, и ремесленников из всех стран и земель, и они разошлись по степям, пустыням, странам и областям и достигли пустыни, где была большая равнина, чистая и свободная от холмов и гор. И там были текучие ручьи и бегущие каналы. И оказали они тогда: «Вот приметы той земли, которую царь приказал нам найти».

И они принялись застраивать эту землю, как приказал им Шеддад, царь земли, и застроили ее вдоль и поперек, и провели трубы для каналов, и поставили колонны так, как было упомянуто. И цари областей присылали в этот город на верблюдах, через пустыни и степи, и большими кораблями, по морю, яхонты, камни и жемчужины, большие и малые, и сердолик и яркие металлы. И к рабочим прибыло этих материалов столько, что не описать, не счесть и не определить.

И они провели, работая над этим, триста лет, а когда кончили, пришли к царю и осведомили его об окончании. И царь сказал: «Идите и постройте перед городом неприступную крепость, возвышающуюся и высокую, а вокруг крепости поставьте тысячу дворцов, и под каждым дворцом тысячу знамен, чтобы в каждом из этих дворцов находился везирь».

И они тотчас же отправились и сделали это в двадцать лет, а затем явились к Шеддаду и осведомили его о достижении цели. И Шеддад велел своим везирям (а их была тысяча), а также своим приближенным и тем, кому он доверял из воинов и других, приготовиться к отъезду и переехать в Ирем многостолбный под предводительством царя мира Шеддада, сына Ада. И приказал тем, кто хочет из его жен и гарема — невольницам и слугам, приниматься за сборы. И они провели в приготовлениях двадцать лет, и затем Шеддад отправился с сопровождающими его войсками…«

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести семьдесят девятая ночь

Когда же настала двести семьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Шеддад ибн Ад отправился с сопровождавшими его войсками, радуясь, что достиг желаемого. И он ехал, пока от него до Ирема многостолбного не осталось одного перехода.

И Аллах наслал на него и на бывших с ним неверных отрицателей вопль с небес своего могущества, и он погубил их всех своим великим гласом, и не достиг Шеддад и никто из бывших с ним этого города, и не подступил к нему, и Аллах стер к нему дорогу. И город простоит, как был, на месте, пока не настанет судный час«.

И подивился Муавия, когда Каб-аль-Ахбар рассказал ему этот рассказ, и спросил его: «Достигнет ли этого города кто-нибудь из людей?» И Каб-аль-Ахбар отвечал: «Да, один из подвижников пророка (молитва над ним и привет!). И обликом он подобен этому человеку, что сидит здесь, — нет ни сомнения, ни заблуждения».

Говорил аш-Шаби: [311] «Рассказывают со слов ученых химьяритов в Йемене, что когда Шеддад и те, кто был с ним, погибли от вопля, после него воцарился его сын, Шеддад-младший, а его отец, Шеддад-старший, оставил его править вместо себя в земле Хадрамаут [312] и Саба. Когда он уехал со своими войсками в Ирем многостолбный и когда дошла до него весть о том, что его отец умер в дороге, прежде чем достигнуть города Ирема, он велел принести своего отца из этих пустынь в Хадрамаут и приказал вырыть для него могилу в пещере. И когда могилу вырыли, он положил его туда на ложе из золота, и накинул на него семьдесят плащей, тканных из золота и украшенных дорогими камнями, а в головах царя он положил золотую доску, на которой было написано такое стихотворение:

Поучайся, обольщенный

Своей жизнью долговечной.

Я Шеддад, потомок Ада,

Мощной крепости владыка.

Обладатель явной силы,

И могущества, и мощи.

Были люди мне послушны,

Страшась гнева и угрозы,

И над западом царил я

И востоком, властью сильный.

И призвал на верный путь нас

С наставлением пришедший,

Но мы были непослушны

И вскричали: «Есть ли выход?»

И пришел к нам вопль единый

С отдаленных небосводов,

Разбросало нас, как семя

Посреди полей пустынных,

И мы ждали, под покровом

Праха, дня угроз великих.

Говорил ас-Саалибя: [313] «И случилось, что двое людей вошли в эту пещеру, и нашли посреди нее лестницу, и, спустившись по ней, увидели могилу длиной в сто локтей, шириной в сорок локтей и высотой в сто локтей. И посреди этой могилы стояло золотое ложе, а на нем был человек большой телом, который занимал ложе во всю длину и ширину, и были на нем украшения и одежды, затканные золотом и серебром, а в головах у него лежала золотая доска с надписью. И эти люди взяли доску и унесли из этого места все, что могли унести: палки из золота и серебра и другое».

Рассказ ОБ ИСХАКЕ МОСУЛЬСКОМ

Рассказывают, что Исхак Мосульский [314] говорил: «Однажды вечером я вышел от аль-Мамума, направляясь домой, и меня стеснило желание помочиться, и я направился в переулок и встал помочиться, боясь, что мне что-нибудь повредит, если я присяду около стен. И я увидел какой-то предмет, подвешенный к дому, и потрогал его, чтобы узнать, что это такое, и увидел, что это большая корзина с четырьмя ушками, покрытая парчой. «Этому непременно должна быть причина!» — сказал я про себя и впал в замешательство, не зная, что делать.

И опьянение побудило меня сесть в эту корзину, и вдруг владельцы дома потянули ее вместе со мной, думая, что я тот, кого они поджидали. И они подняли корзину к верхушке стены, и вдруг, я слышу, четыре невольницы говорят мне: «Выходи, простор тебе и уют!» И одна невольница шла передо мной со свечкой, пока я не спустился в дом, где были убранные комнаты, подобных которым я не видел нигде, кроме халифского дворца. И я сел, и не успел я опомниться, как подняли занавески на одной стороне стены, и вдруг появились прислужницы, которые шли, держа в руках свечи и жаровни с куреньями из какуллийского алоэ [315], и посреди них шла девушка, подобная восходящей луне. И я поднялся, а она сказала; «Добро пожаловать тебе, о посетитель!» И затем она посадила меня и стала меня расспрашивать, какова моя история, и я сказал: «Я вышел от одного из моих друзей, и время обмануло меня, и по дороге меня прижала нужда помочиться. И я свернул в этот переулок и увидел брошенную корзину, и вино посадило меня в нее, и корзину со мной подняли в этот дом, и вот то, что со мной было. „Тебе не будет вреда, и я надеюсь, что ты восхвалишь последствия твоего дела“, — сказала женщина. А затем она спросила меня: „Каково твое ремесло?“ — „Я купец на рынке Багдада“, — ответил я. „Знаешь ли ты какие-нибудь стихи?“ — спросила она, и я ответил: „Я знаю кое-что незначительное“. И девушка молвила: „Напомни из этого что-нибудь“. Но я отвечал: „Приходящий теряется, начни ты“. — „Ты прав“, — ответила девушка и произнесла нежные стихотворения, из тех, что сказаны древними и новыми, и было это из числа лучших их слов, а я слушал и не знал, дивиться ли ее красоте и прелести, или тому, как она хорошо говорят. „Прошла охватившая тебя растерянность?“ — спросила потом девушка. И я ответил: „Да, клянусь Аллахом!“ И тогда она сказала: „Если хочешь, скажи мне что-нибудь из того, что ты знаешь“. И я сказал ей столько стихов древних поэтов, что этого было достаточно. И девушка одобрила меня и воскликнула: „Клянусь Аллахом, я не думала, что среди детей лавочников найдется подобный тебе!“ А затем она приказала подать кушанья…»

И сказала Шахразаде сестра ее Дуньязада: «Как сладостен твой рассказ, и прекрасен, и приятен, и нежен!»

И Шахразада ответила: «Куда этому до того, что я расскажу вам в следующую ночь, если буду жить и царь пощадит меня!..»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до двухсот восьмидесяти

Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот восьмидесяти, Шахразада сказала: «Куда этому до того, что расскажу вам теперь, если царь пощадит меня».

«Закончи свой рассказ», — молвил царь. И Шахразада сказала: «С любовью и удовольствием.

Дошло до меня, о счастливый царь, что Исхак Мосульский говорил: «И затем девушка приказала принести кушанья. И их принесли, и она стала брать их и ставить передо мной (а в комнате были разные цветы и диковинные плоды, которые бывают только у царей). А потом она велела подать вино, и выпила кубок, и подала кубок мне, и сказала: «Теперь время для беседы и рассказов».

И я пустился с нею беседовать и говорил: «Дошло до меня, что было то-то и то-то, и говорил некий человек тото…» — и рассказал ей множество хороших рассказов. И женщина развеселилась от этого и сказала: «Поистине, я дивлюсь, как это человек из купцов помнит такие рассказы. Это ведь из бесед с царями». — «У меня был сосед, который беседовал с царями и был их сотрапезником, — отвечал я, — и когда он бывал не занят, я заходил к нему в дом, и он нередко мне рассказывал то, что ты слышала». — «Клянусь жизнью, ты хорошо запомнил!» — воскликнула девушка. И затем мы стали беседовать, и всякий раз, как я замолкал, начинала она, пока мы не провели так большую часть ночи, и пары алоэ благоухали.

И я был в таком состоянии, что если бы аль-Мамун мог его себе представить, он бы, наверное, взлетел, стремясь к нему. «Поистине, ты из самых тонких и остроумных людей, так как обладаешь редким вежеством, сказала девушка. — Но теперь остается только одна вещь». — «Что же это?» — спросил я. И она молвила: «Бустби ты умел петь стихи под лютню!» — «Я предавался этому занятию в прошлом, но, не добившись удачи, отвернулся от него, хотя в моем сердце был жар, и мне бы хотелось получше исполнить что-нибудь в этой комнате, чтобы эта ночь стала совершенной», — ответил я. И девушка сказала: «Ты как будто намекнул, чтобы принесли лютню?» «Тебе решать, ты милостива, и это будет от тебя добром», — молвил я.

И девушка велела принести лютню, и спела таким голосом, равного которому по красоте я не слыхивал, с хорошим уменьем, отличным искусством в игре и превосходным совершенством. «Знаешь ли ты, чья это песня, и Знаешь ли ты, чьи стихи?» — спросила девушка. «Нет», — отвечал я. И она сказала: «Стихи такого-то, а напев — Исхака». — «А разве Исхак — я выкуп за тебя! — так искусен?» — спросил я. «Ах, ах! — воскликнула девушка. Исхак выделяется в этом деле!» — «Слава Аллаху, который даровал этому человеку то, чего не даровал никому!» — молвил я. И девушка сказала: «А что бы было, если бы ты услышал эту песню от него!»

И мы продолжали проводить так время, а когда показалась заря, подошла к девушке старуха — будто бы из ее нянек — и сказала: «Время пришло!» И при этих словах девушка поднялась и молвила: «Скрывай то, что с нами было, так как собрания охраняются скромностью…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести восемьдесят первая ночь

Когда же настала двести восемьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка сказала: «Скрывай то, что с вами было, так как собрания охраняются скромностью!» И я воскликнул:

«Пусть буду я за тебя выкупом!» — «Мне не нужно наставлений!»

И потом я простился с девушкой, и она послала невольницу, которая шла передо мной до ворот дома и открыла мне, и я вышел и направился домой. И я сотворил утреннюю молитву и поспал, и ко мне пришел посланный от аль-Мамуна, и я пошел к нему и оставался весь день у него. Когда же пришло время вечера, я стад думать о том, что было со мной накануне — а это дело, от которого удержится только глупый, — и вышел, и пришел к корзине, и сел в нее, и меня подняли в то место, где я был накануне. «Ты стал прилежен», — сказала девушка. И я воскликнул: «Я думаю, что был лишь небрежен!»

И затем мы принялись разговаривать, как делали в прошлую ночь, и беседовали и говорили стихи и рассказывали диковинные истории — она мне, а я ей — до самой зари. А потом я ушел домой и совершил утреннюю молитву и поспал, и ко мне пришел посланный от аль-Мамуна, и я отправился к нему и оставался весь день у него. И когда наступило время вечера, повелитель правоверных сказал мне: «Заклинаю тебя, посиди, пока я схожу по делу и приду». И когда халиф ушел и скрылся, беспокойство поднялось во мне, и я вспомнил о том, что со мною было, и ничтожным показалось мне то, что достанется мне от повелителя правоверных. И я вскочил, чтобы уйти, и вышел бегом, и пришел к корзине, и сел в нее, и ее подняли со мною в комнату, и девушка сказала мне: «Может быть, ты наш друг?» И я воскликнул: «Да, клянусь Аллахом!» — «Ты сделал наш дом постоянным местопребыванием?» — спросила она. И я ответил: «Пусть буду я за тебя выкупом! Право на гостеприимство длится три дня, а если я вернусь после этого, моя кровь будет вам дозволена».

И потом мы сидели, как и прежде, а когда время приблизилось, я понял, что аль-Мамун непременно меня спросит и удовлетворится, только узнав всю мою историю. И я сказал девушке: «Я вижу ты из тех, кому нравится пение, а у меня есть двоюродный брат, который красивее меня лицом, почетнее саном и более образован, и он лучше всех созданий Аллаха великого знает Исхака». — «Разве ты блюдолиз?» — спросила девушка. И я молвил: «Ты властна решать в этом деле». А она оказала: «Если твой двоюродный брат таков, как ты его описываешь, знакомство с ним не будет нам неприятно».

А потом пришло время, и я поднялся и ушел и направился домой, но я не дошел еще до дому, как посланные аль-Мамуна ринулись на меня и грубо меня подняли…«

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести восемьдесят вторая ночь

Когда же настала двести восемьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Исхак Мосульский говорил:»Но я не дошел еще до дому, как посланные аль-Мамуна ринулись на меня, грубо подняли и повели к нему. И я увидел, что он сидит на скамеечке, разгневанный на меня. «О Исхак, ты выходишь из повиновения?» — молвил он. И я сказал: «Нет, клянусь Аллахом, о повелитель правоверных!» И он спросил: «Какова же твоя история? Расскажи мне правду». — «Хорошо, но только наедине», отвечал я. И аль-Мамун кивнул тем, кто стоял перед ним, и они отошли в сторону, и тогда я рассказал ему всю историю и сказал: «Я обещал ей, что ты придешь». И аль-Мамун отвечал; «Ты хорошо сделал».

А потом мы провели в наслаждениях весь день, и сердце аль-Мамуна привязалось к той девушке. И нам не верилось, что пришло время, и мы отправились, и я наставлял аль-Мамуна и говорил ему: «Воздерживайся называть меня перед ней по имени — в ее присутствии я твой провожатый».

И мы условились об этом и шли, пока не достигли того места, где была корзина, и нашли там две корзины, и сели в них, и их подняли с нами в уже знакомое место. И девушка подошла и приветствовала нас, и, увидав ее, альМамун впал в замешательство из-за ее красоты и прелести. И девушка принялась рассказывать ему предания и говорить стихи, а затем принесла вино, и мы стали пить, и девушка была приветлива с аль-Мамуном и радовалась ему, и он тоже был с нею приветлив и радовался ей.

Девушка взяла лютню и пропела песню, а потом спросила меня: «И твой двоюродный брат тоже из купцов?» — указав на аль-Мамуна. «Да», — ответил я, и она сказала: «Поистине, вы близки друг к другу по сходству!» И я отвечал ей: «Да!»

А когда аль-Мамун выпил три ритля [316], в него вошли радость и восторг, и он воскликнул и сказал: «О Исхак!» И я ответил ему: «Я здесь, о повелитель правоверных!» — «Спой эту песню!» — сказал аль-Мамун.

И когда девушка узнала, что это халиф, она направилась в одну из комнат и вошла туда. А когда я кончил петь, халиф сказал мне: «Посмотри, кто хозяин этого дома». И какая-то старуха поспешила ответить и молвила: «Он принадлежит аль-Хасану ибн Сахлю» [317]. — «Ко мне его!» — воскликнул халиф, и старуха на минуту скрылась, и вдруг явился аль-Хасан. И аль-Мамун спросил его: «Есть у тебя дочь?» — «Да, ее зовут Хадиджа», — отвечал аль-Хасан. «Она замужем?» — спросил аль-Мамун, и аль-Хасан ответил: «Нет, клянусь Аллахом!» И аль-Мамун сказал: «Тогда я сватаю ее у тебя». — «Она твоя невольница, и власть над нею принадлежит тебе, о повелитель правоверных», — ответил аль-Хасан. И халиф молвил: «Я женюсь на ней за приданое в тридцать тысяч динаров наличными деньгами, которые отнесут к тебе сегодня под утро, И, когда ты получишь деньги, доставь нам твою дочь к вечеру». И ибн Сахль отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»

И потом мы вышли, и халиф сказал мне: «О Исхак, не рассказывай никому эту историю!» И я скрывал ее, пока аль-Мамун не умер. И ни над кем не соединилось столько, сколько соединилось надо мной в эти четыре дня, — я сидел с аль-Мамуном днем и сидел с Хадиджей ночью, и, клянусь Аллахом, я не видел среди мужей человека, подобного аль-Мамуну, и не знавал среди женщин девушки, подобной Хадидже, — нет, даже близкой к Хадидже по сообразительности, разуму и речам, а Аллах знает лучше!«