Софья Радзиевская — Болотные робинзоны

Глава 8. Опять они!

В это утро дед Никита и Саша собрались в Малинку за картошкой, едва рассвело и стали видны зарубки на деревьях.

— Рысаков наших обоих заберём, — распорядился дед. — В паре им веселее.

Бабушка Ульяна насчёт Мишки не спорила, а Рыжуху отпустила неохотно:

— Ещё утопите нашу кормилицу, а я что с малышами делать буду? — говорила она.

— Не бойся, бабка, — успокаивал дед Никита. — Скотина, она человека приметливее, поди, каждый поворот лучше нашего затвердила. Зато картошки, сама понимаешь, на двух спинах привезём.

— Так-то оно так, — огорчённо соглашалась бабушка Ульяна. — Только вы больше не на них, а на свои приметы полагайтесь.

Рыжухе утренняя прогулка была не особенно по вкусу, она с шумом нюхала воздух и землю на тропинке, упиралась и жалобно мычала.

— Чует неладное, — тревожно проговорила бабушка Ульяна, стоя на пригорке.

Но пара варёных картошек улучшила настроение: Рыжуха вздохнула и пошла по тропинке. Мишка уверенно шагал сзади, и это её окончательно успокоило.

Саша, как всегда, шёл первый. Уговаривая и успокаивая Рыжуху, он почти не заметил, как кончилось болото и за рекой завиднелись огороды Малинки. Мальчик невольно остановился, взял за руку деда Никиту и тихонько к нему прижался.

Старик удивлённо покосился, но понял, неумело погладил его по голове.

— Как взгляну, самому сердце рвёт, — пробормотал он. — Лошадок наших, гляди, крепче привязывай, как бы налегке домой не подались. Теперь сюда, правее ступай, тут брод мелкий.

«Страшно, а всё равно нужно», — напомнил себе Саша, спускаясь к реке, и на душе у него стало как будто легче.

Копать начали в огороде у самой реки — носить на тот берег отсюда было близко.

— Как картошка быстро выросла! — удивлялся Саша. — Смотри, дедушка, несколько дней не копали, а она уж с кулак ростом!

— Уродилась на славу, да не на счастье людское, — отозвался старик. — Ну, мешок готов, бери верёвочку, завязывай, Сашок.

Саша не пошевельнулся. Он стоял, не отводя глаз от чего-то вдали, вздрогнул и схватил деда за рукав.

— Дедушка, — прошептал он. — Вон там, у самого леса, дом стоит. Не сожгли его. Как мы его раньше не видели?

— Где? Где? — заторопился дед и, уронив верёвочку, приставил руку козырьком к глазам. — У леса, говоришь? Так это же наша кузня. Отец мой ещё… Его руками ставлена. Не усмотрели её те, проклятые, не спалили. А ну, кидай мешок, бежим. Припас там кузнецкий весь покинут.

Продолжая говорить, дед поспешил на дорогу и почти бежал по ней, увлекая за собой Сашу.

Низенькая, крытая соломой кузница стояла на опушке леса, возле спуска к реке. Сквозь широко распахнутые ворота виднелся остывший горн. Тяжёлый молот прислонился к наковальне, на ней лежал маленький молоток-ручник рядом с клещами. В клещах зажата какая-то железка.

Дед Никита, тяжело дыша, остановился у входа.

— Полжизни молотом в этой кузне ковано, — проговорил он, будто самому себе. — Хорошо, хоть Николай-кузнец жив остался, — повернулся он к Саше. — Тот, за которым Федоска ушёл. Ему я кузнечный припас свой оставил. Золотые руки у парня.

Дед Никита вдруг поднял молот и с неожиданным проворством так сильно взмахнул им, что Саша невольно отскочил в сторону.

— Бывало, орешек расколю — ядрышка не попорчу, — усмехнулся дед. — Ну, Сашок, поворачивайся, кой-чего с собой заберём. Петли на дверь будет чем сделать. Опять и гвоздей наковать не лишнее.

В углу кузницы почти до потолка возвышалась груда мешков с углём. Саша повернулся, собираясь отыскать пустой мешок, и случайно взглянул в окно. Тихо охнув, он тут же отскочил в глубь кузницы.

— Дедушка, — зашептал взволнованно. — Опять! Сюда идут!

По дороге, хорошо видные в лучах утреннего солнца, шагали три фигуры в защитных комбинезонах. Они ещё были далеко, но выйти из кузницы на дорогу, было уже невозможно. Ближе, ближе… и вот ветер донёс до кузницы обрывки немецкой речи.

Дед Никита не успел ещё сообразить, что делать, как Саша схватил его за руку.

— Сюда, дедушка, сюда, прячься!

Они едва протиснулись между стеной и мешками, как шаги и голоса послышались у самого входа.

— Ну что? Разве не моя правда? — говорил один по-немецки. — Чистая работа, никого не осталось. Можем сразу отправляться обратно.

Голос показался Саше знакомым, он не выдержал: приподнявшись, осторожно выглянул в просвет между мешками и тут же быстро присел. Тот, который у дуба с филином был. Шрам стягивал левую щеку немца, казалось, что на лице его застыла зловещая кривая улыбка.

— Поворачиваем обратно, — продолжал тот же голос. — Путь не близкий, а эта глушь мне больше не нравится. Что ты делаешь, Куно? Стой!

— Маленький фейерверк, — со смехом отозвался другой голос, — чтобы старая развалина не портила вида.

— Глупее ничего не придумал! — раздражённо крикнул третий.

— На всю округу иллюминацию устроил. Здравствуйте, мы тут! Теперь уходите и побыстрее. Всё равно эту чёртову зажигалку уже не затушишь.

Голоса и шаги немцев зазвучали глуше и наконец смолкли вдали. В кузнице послышалось какое-то странное шипение, треск, и воздух сразу сделался нестерпимо горячим и душным.

Дед Никита осторожно выглянул из-за мешков и схватил Сашу за руку.

— Выбирайся! — крикнул он. — Горим!

Глотая дым, они выбрались из укрытия и бросились в другой угол кузницы. Мешки пылали. Дым клубами тянулся в открытые двери, в них ещё можно было выскочить, но немцы шли по дороге, непрестанно оборачиваясь.

— Окошко! — крикнул Саша. — К лесу вылезем, не увидят!

— Стой! — закашлялся дед. — Припас кузнечный выкину, не дам ему погореть! — И, закрываясь рукой от огня, он шагнул к наковальне, размахнулся. Тяжёлый молот с грохотом вылетел в окошко, унося за собой осколки рамы и стекла.

— Лезь! — приказал дед и, схватив неподвижно стоявшего Сашу, просунул его до пояса в окно. Мальчик вскрикнул от неожиданности и вывалился из окна головой в высокую прохладную траву, но тут же проворно вскочил на ноги.

— Дедушка! Сам лезь! Сгоришь! — отчаянно крикнул он, не думая, что его могут услышать немцы.

— Отступись! — послышался в ответ хриплый голос деда, и Саша еле успел уклониться от стремительно вылетевшего в окно ручника.

В густом дыму мелькала фигура старика. Закрываясь от наступающего огня большим кожаным фартуком, он хватал и выбрасывал в окно какие-то предметы. Они падали в густую траву, заглушавшую железный лязг.

— Дедушка! — со слезами кричал Саша, то подбегая к окну, то отскакивая. — Дедушка, сгоришь!

Наконец в окно просунулась багровая от жары и кашля голова деда Никиты.

— Не пролезу, — захрипел он.

— Плечом, плечом лезь! — крикнул Саша. — За руки меня хватай! Вот! — Уцепившись за руки старика, мальчик потянул, что было сил, упираясь ногами в стену…

Несколько минут борьба за жизнь шла в полном молчании, слышался лишь треск и гул огня в кузнице. Саше казалось, что его руки вот-вот оторвутся. Ещё, ещё… Вдруг дед Никита двинулся и, увлекая за собой мальчика, грузно вывалился на траву. Завивающийся язык пламени, смешанного с дымом, вырвался из окна, словно в погоне за ускользнувшей добычей.

— Вниз, к речке, ползи, — прохрипел дед Никита. Они скатились с откоса прямо в реку и окунули пылающие лица в прохладную воду Малинки. Она освежала обожжённую кожу, тушила тлеющую одежду. Задыхаясь, они поднимали головы и, глубоко вдохнув свежий воздух, опять опускали лица в воду.

Но вот дед Никита выпрямился, расстегнул воротник рубашки и, — Саша даже глаза вытаращил от удивления, — заботливо вытянул из-под неё бороду и перекинул её на плечо. Затем он погрозил кулаком в сторону, куда скрылись немцы, и произнёс:

— Не добрались до моей бороды, чёртовы дети! Чуть сам не сгорел, а её сберёг. — Дед Никита ещё раз окунул опалённое лицо в воду и, поднимаясь на ноги, сказал уже озабоченно: — Гляди в оба, Сашок, не вернулись бы те разбойники. Наше дело с огорода мешки забрать, пока они их не приметили, и домой подаваться. А за кузнечным припасом ужо другой раз придём, никуда он не денется, в траве полежит. Эх, жалко кузни, отцова память… Да людей тут сколько погублено, где уж об стенах печалиться.

— Они не вернутся больше, дедушка, — Саша подошёл к мешкам. — Старший очень бранил того, что зажигалку кинул. Говорил, дым покажет, где они находятся, а им надо было потихоньку. Наверно, партизан боятся.

— Может, и так, — согласился дед Никита. — А всё-таки от беды подальше.

Переносить мешки на другой берег было трудно: хотя Сашина курточка и дедова рубаха уцелели, но кожа на спине и плечах воспалилась и болела.

Дед Никита быстро перекинул мешок Саши на свои плечи.

— Иди, Сашок, вперёд, брод указывай, — сказал он твёрдо.

Саша ничего не посмел возразить.

Домой по знакомой дорожке Мишка с Рыжухой шагали охотно и проворно, точно не их вели, а они показывали дорогу.

Вот и конец тропинки. У самого берега острова стоит бабушка Ульяна и напряжённо всматривается вдаль.

— Слава богу! — только и вымолвила она, всплеснув руками. — Где же вы их встретили? Да как спаслись?

— От тебя, бабка, не скроешься, — опустил на землю мешки дед Никита и, пошатнувшись, присел сам.

— Не видали они нас, счастье наше. И ушли. Говорили, будто совсем. Сашок их клятую речь понимает. А что было, — дай передохнуть, всё расскажу. — И, прислонившись к дереву, дед опустил голову и закрыл глаза.

— Ложись, ложись и ты, Сашок, — заторопилась бабушка Ульяна и потянула Рыжуху за верёвку. — Счастье наше, живые добрались, и на том вам великое спасибо.