Софья Радзиевская — Болотные робинзоны

Глава 10. Шейка!

— Вы зачем мешки из-под нар взяли? — спросила утром бабушка Ульяна, возившаяся спозаранку около печки: сушила небольшие ломти лосиного мяса на сухари про запас.

— Сходим на рыбалку, — отозвался Саша и покраснел. — Мы не скоро вернёмся, бабушка. А мешки на плечи, чтобы теплее было, а то очень спина мёрзнет.

Убедившись, что за ними никто не следит, мальчики свернули не направо — под горку к озеру, а левее, на тропинку по болоту. Шли молча, напряжённо прислушиваясь. Вдруг Саша нагнулся и, захватив горсточку земли, замазал белевшую на дереве зарубку.

— Чтобы не так заметно было, — пояснил он. Андрейка только кивнул головой: говорить им не хотелось.

Дорогой они замазали и прикрыли кусочками коры все слишком явные метки, по которым можно было безопасно пройти по болоту к их острову.

Вода уже похолодела и переходить речку было очень неприятно.

— Коноплями пойдём, — шепнул Андрейка, когда они перебрались на другой берег. От волнения он побледнел так, что веснушки на его вздёрнутом носу казались почти тёмными.

Мальчики в первый раз почувствовали, насколько присутствие деда Никиты придавало им бодрости.

— Вот тут склад был, — показал рукой Андрейка. — Соль прямо в подвал ссыпали. Вот сюда.

Соль, и правда, отыскалась под толстым слоем угольев и пепла. Осторожно разгребая руками, мальчики добрались до чистого белого слоя.

— Я буду сыпать, а ты смотри на дорогу, — проговорил Саша и жадно захватил губами с ладони твёрдый комочек. — Как вкусно, лучше сахара!

Андрейка, держа в руке большой комок соли, с наслаждением лизал его.

— Вкусно, — повторил он. — Только сыпь скорее, страшно уж очень.

Улица Малинки была тиха, в воздухе, над чёрными памятниками-печами, проносились лишь блестевшие паутинки — последние вестники осени.

Саша, торопясь, пригоршнями сыпал соль в мешок, пока смог его еле-еле поднять. Затем он подошёл к Андрейке, выглядывавшему из-за кучи кирпича на дорогу.

— Сыпь теперь ты, — сказал он, — сколько сможешь поднять, а я погляжу.

Но сколько ни смотрел Саша на дорогу, в обе стороны, она оставалась пустынной.

— Готово! Пошли скорей! — наконец прошептал Андрейка, сгибаясь под тяжестью мешка.

— Смотри, в воду не урони! — говорил Саша, осторожно спускаясь к речке. — Вот так, теперь лезем вверх. Ну, всё. Ставь мешок! Отдохнём.

В густой заросли орешника было уютно и, казалось, безопасно. Мальчики успокоились, лица их повеселели.

— Вот мы и одни управились, — заговорил Андрейка. — Без дедушки. И даже не страшно, правда?

— Правда, —довольно неуверенно ответил Саша, — почти не страшно, только…

— Ничего не только, — перебил его Андрейка. — Мы всё равно углядели бы немцев. Уши у меня сквозь землю слышат. Забожусь, что…

Но тут он тихо охнул и присел, зажимая уши руками: тихий визг раздался в кустах за его спиной. Саша потянул Андрейку за рукав.

— Не шевелись, — прошептал он. — Где собака, там, наверно, и хозяин, только почему она визжит так жалобно?

Андрейка покачал головой:

— При хозяине так скулить не станет. Безхозяйная она.

— Тюсь, тюсь, — шёпотом позвал Саша и замер: из прибрежных кустов вышла на тропинку маленькая, явно не малинкинская собачка: пушистая, чёрная, с белым галстучком на шейке.

Она еле держалась на ногах от истощения. Дрожа и припадая к земле, собачка проползла под ветками орешника и легла у Сашиных ног. Саша нагнулся и погладил её. Она сделала попытку подпрыгнуть и не смогла. Слабо взвизгнув, перевернулась на спинку и замахала лапками. Мальчики в восторге смотрели на неё, потом взглянули друг на друга.

— Безхозяйная и есть, — повторил Андрейка. — От хозяев отстала. Гляди, кожа на лапах полопалась, как она ещё бежала. Как назовём?

— Белошейка! — в восторге закричал Саша и, подняв собачку, прижал её к себе, тут же сократил: — Шейка!

Шейка была согласна на любое имя. Дрожа и захлёбываясь, она проглотила холодную картошку, вынутую Сашей из кармана, и, став на задние лапки, лизнула ему руку маленьким розовым язычком. Было понятно и без слов: она нашла себе хозяина.

Стоя на коленях, Андрейка ласково гладил её пушистую спинку.

— Вот бы собачий язык понимать! — сказал он. — Всё бы она рассказала. Лапочки побила как, издалека, видать, бежит.

Мальчики осторожно промыли в речке опухшие, воспалённые лапки Шейки и перевязали их Сашиным носовым платком.

Увлёкшись хлопотами, они почти забыли об опасности.

Но вот Саша насторожился и посмотрел на Андрейку.

— Слышишь? — спросил он.

Андрейка стоял бледный, с полуоткрытым от испуга ртом: далёкий, чуть слышный рокот становился всё громче. Мальчики, не сговариваясь, присели в кустах. Серебристый самолёт, вынырнув из-за высоких деревьев, пронёсся над рекой.

— Опять самолёт, — произнёс Андрейка шёпотом, точно боясь, что его услышат. — Ой, Саша, погляди на Шейку. — Собака, вся дрожа, молча прижималась к земле. Понимает, — тихо сказал Саша и погладил взъерошенную мягкую шёрстку. — Она что-то видела, чего мы не знаем. Бежим домой, Андрейка, скорее.

Мальчики, согнувшись под тяжестью мешков, почти бегом кинулись по тропинке. Собака бежала за ними, не отставая, смешно спотыкаясь на забинтованных лапках.

Бабушка Ульяна хлопотала около печи, у неё за спиной что-то тяжёлое мягко стукнуло о пол. Она обернулась: запыхавшиеся, уставшие, но весёлые, стояли перед ней Саша и Андрейка.

— С чем пришли? — ласково провела она рукой по Андрейкиным вихрам.

— С солью! — выпалил тот и засмеялся.

— С солью?… — недоверчиво переспросила бабушка Ульяна и взмахнула руками. — Ой, да что же это, да неужто и правда, вы одни ходили?

Она хотела ещё что-то добавить, но радостный крик Маринки перебил её:

— Собачка, да какая хорошенькая! Где вы её взяли? А зачем у неё лапочки перевязанные? — Она уже подхватила Шейку на руки и крепко прижимала к себе. Шейка в ответ на ласку смело лизнула девочку в розовую щёчку.

Бабушка Ульяна покачала головой:

— Ртов-то у нас и так много, — заговорила она.

Дети испуганно переглянулись, но неожиданно вмешался дед Никита.

— Погоди, бабка, — вступился он. — Зимой, не дай бог, волки наведаются к нам в гости, а она и даст нам знать. Собака для двора — первое дело.

— Помилуй бог! — испугалась бабушка Ульяна. — И чего ты только не наговоришь, дед. — Но тут же она вытащила из-под печки битый горшок, вылила в него остатки похлёбки и поставила на пол.

— Ладно уж, покормите её. То ли будет с неё толк, то ли нет, а живая душа есть хочет.

Глава 11. Страшная битва

Подойдя к двери, Павлик наклонился и придержался руками за высокий порог, чтобы было легче через него перелезть, но вместо этого сел на порог верхом, болтая ногами. Ему захотелось ещё раз полюбоваться на длинные чулки из заячьего меха, только что надетые на него бабушкой Ульяной. Наталке тоже захотелось сесть с ним рядышком, и она стала толкать его в спину, крича:

— Динься! Динься!

Бабушка Ульяна положила конец спору, проворно подхватив обоих ребят под мышки, она выставила их на улицу и захлопнула дверь, чтобы не выстуживали хаты.

— Далеко не ходите! — крикнула она уже через дверь и занялась своими делами,

Мирно взявшись за руки, близнецы оглянулись, ища, с чего бы начать прогулку?

Бык Мишка и Рыжуха вышли из сарая и остановились около дома. Мишка, всегда спокойный, сегодня был чем-то взволнован: он тревожно мычал, с шумом нюхал воздух и бил себя хвостом по бокам, точно отгоняя надоедливых мух.

Мелькающая в воздухе кисточка хвоста понравилась Павлику. Он направился было в сторону Мишки, но Наталка догнала его и упрямо потянула за рукав: бабушка сказала далеко не ходить, но ведь интереснее всего делать запрещённое. Павлик, как всегда, не протестовал, и близнецы, как маленькие шарики из заячьего меха, покатились по тропинке к озеру.

— Ого, команда! — крикнул Саша. Он только что вышел из прибрежных кустов. Три белоснежных зайца, связанных за лапки лыковой верёвочкой, болтались у него через плечо наперевес. День был удачный: из четырех силков, поставленных так близко от, дома, только один оказался пустым.

— Ого, команда! — повторил он весело и помахал рукой. — Как же это вы так далеко забежали?

— Саса! — запищали близнецы и побежали быстрее. Они старались бежать вперегонки, но при этом по привычке продолжали крепко держаться за руки.

Вдруг Шейка, бежавшая позади Саши, взвизгнула и бросилась ему под ноги, так что он чуть не упал на неё. Собака дрожала, шерсть на ней стала дыбом.

— Ты что это? — удивлённо спросил Саша, оглянулся да так и замер на месте: снизу по тропинке, неслышно ступая и раскачиваясь, шёл лохматый зверь. Голова его была опущена к самой земле и на ходу он ею покачивал, точно о чём-то сам с собой рассуждал.

— Я… — проговорил Саша, и спина у него похолодела.

Он бросился навстречу близнецам.

— Назад бегите! — крикнул он. — Домой!

Но малышам хотелось получше рассмотреть незнакомую рыжую собаку, там, внизу, на тропинке.

Саша обернулся: медведь, как будто бы не смотрел на него и им не интересовался, шагал не торопясь и всё покачивал головой. Но он был уже ближе, очень близко!

— Саса! — радостно повторили близнецы.

Саша на бегу схватил их за руки и, не останавливаясь, потащил вверх по тропинке. Зайцев он уже раньше бросил и, оглянувшись, увидел, что медведь остановился и внимательно их обнюхивает.

— Может быть, отстанет? — подумал мальчик. Нет, медведь потрогал лапой одного зайца, потом другого и двинулся уже быстрее.

Тащить плачущих ребят волоком по снегу было тяжело, но остановиться, чтобы взять их на руки, Саша не решался. Медведь пыхтел и пофыркивал будто за самой его спиной. Мальчик даже голову втянул в плечи; вот-вот на неё опустится тяжёлая лапа…

Вдруг позади послышались визг, рычанье Шейки и сердитый медвежий рёв. Саша, задыхаясь, оглянулся: маленькая, дрожащая от страха собака вцепилась в косматый медвежий зад с таким остервенением, что медведь не выдержал, сел и со злобным рёвом, поворачиваясь вокруг себя, махал лапами, стараясь зацепить крутившуюся вокруг него Шейку.

Не спуская с медведя глаз, Саша нагнулся и подхватил плачущих детей под мышки. Раздался жалобный визг: Шейка, подброшенная страшной лапой, мячиком взлетела на воздух, перелетела через густую ёлку и замолкла. Разозлённый нападением собаки медведь с рёвом кинулся по тропинке. Из широко открытой пасти его клубами шёл пар, белые клыки блестели всё ближе…

Саша понял, что убежать с двумя детьми на руках ему не удастся. И всё-таки он бежал, задыхаясь, из последних сил, крепко прижимая их к себе.

Дом был уже близко. Совсем близко. И так далеко…

Саше казалось, что шее его уже горячо от дыхания медведя. Опять рычанье, за самой спиной…

И вдруг такой же рёв, ответный, раздался впереди, у самого дома.

Саша едва успел посторониться, оступился и упал, заслонив собой детей. Огромная чёрная туша с мычанием и рёвом пронеслась мимо него. Павлик вскрикнул, но Саша не обратил на это внимания. Приподнявшись на одно колено и всё ещё прижимая к себе близнецов, он оглянулся…

Бык Мишка нёсся, опустив голову, топая так, что земля гудела. Шерсть на его загривке встала дыбом, он ревел и бил себя хвостом по бокам.

Медведь ответил ему ещё более грозным рычанием и, поднимаясь на задние лапы, взмахнул передними…

Две туши: бурая и чёрная столкнулись с тупым стуком, покатились вместе под горку, на повороте с треском смяли молодые сосенки и, ударившись о ствол старого дуба, остались лежать неподвижно.

— Сашок, очнись! Да пусти же руки! Дети плачут, ты же их примял! — с трудом расслышал Саша и увидел склонённое над ним бледное лицо бабушки Ульяны.

— Да отзовись, Сашок! Да пусти же руки! — услышал он снова и тут только понял, что продолжает из всех сил прижимать к себе плачущих Павлика и Наталку.

— Бегите! Бегите скорее! — закричал он, вскакивая. — Бегите, пока они дерутся!

— А они уже не дерутся, — послышался тонкий голос Андрейки. — Они не шевелятся.

Бабушка Ульяна подхватила детей на руки.

— Сашок, Андрейка, бегите за мной! — звала она. — Бегите за мной! Они, может, ещё встанут!

Саша и Андрейка побежали за ней. У самого верха они остановились и посмотрели друг на друга.

— Шейка! — проговорили разом и, невольно взявшись за руки, повернули обратно.

— Коли что — на дерево скочим, — прошептал Андрейка. — На дереве он нас никак не достанет.

Огромный чёрный бык лежал на боку, ноги были вытянуты, голова, неестественно закинутая, скрывалась под тушей навалившегося на него медведя.

— Голову оторвал Мишке-то, — прошептал Андрейка и вдруг закричал отчаянно: — На дерево скочи! Скочи, говорю! — И, кинувшись к молодой сосенке, сразу оказался на ней.

Саша не стал переспрашивать и оглядываться. Подпрыгнул, схватился за сук и уже перекинул через него ногу, да так и повис, прислушиваясь.

Глухое, точно из-под земли, жалобное мычанье… Ещё… вот слабо дёрнулась в воздухе чёрная нога…

— Андрейка! — крикнул Саша и кувыркнулся с дерева прямо в снег. — Мишка это! Слышишь? Мишка жив! Медведя сдвинуть надо!

— Сдвинь-ка его! — отвечал Андрейка с дерева. — Коли его сам Мишка сдвинуть не может… Ой, дедушка идёт. Он поможет! — И Андрейка прыгнул тоже прямо в снег: присутствие деда придало ему храбрости.

Дед Никита почти бежал по тропинке. В правой руке он держал топор и встревоженно повторял:

— Сашок, Андрейка, где вы подевались?

Через несколько минут крепкое молодое деревцо было просунуто под лохматую бурую тушу, и все трое упёрлись в него плечами.

— Крепче! Крепче! — приговаривал дед Никита. — Крепче! Ну…

Ещё усилие — и залитая кровью Мишкина голова показалась из-под медвежьей туши и шевельнулась, стараясь освободиться.

— Дедушка! — вскрикнул Саша. — Мишкин рог у, медведя в боку застрял.

У деда Никиты от напряжения лицо налилось кровью. Не отвечая, он нагнулся, подставив плечо под жердь, ближе к туше медведя.

— Крепче! — прошептал он, задыхаясь. — Ну…

Туша дрогнула и подалась. Мишка задёргал в воздухе ногами, вырвал рог из бурой шерсти и с жалобным мычанием опустил освобождённую голову на снег.

— Кидай! — шёпотом скомандовал дед Никита и, прислонившись к дереву, дрожащими руками расстегнул полушубок.

Мальчики тоже еле переводили дыхание. Андрейка опустил голову и ловил губами крошки снега, зачерпнутого рукой.

— Не дури! — строго приказал дед Никита. — Сердце враз застудить можешь. Разгорелось оно у тебя. — И, тяжело переводя дыхание, добавил: — Слыхать-то слыхал, а видать первый раз пришлось, как бык с медведем бьётся!

Саша стал на колени и снегом осторожно обтирал окровавленную Мишкину голову.

— Вся целая, — проговорил он радостно. — Это медвежья кровь. Он, наверное…

Но тут Мишка поднял голову и, упёршись передними ногами, вскочил с такой быстротой, что Саша только кувырком успел откатиться от него.

Бык был страшен, он заревел с новой яростью и, кинувшись к неподвижной туше медведя, начал топтать её ногами и бить рогами. В воздух полетели клочья шерсти, а кровяное пятно на снегу расплылось ещё шире. От ударов быка лапы медведя вздрагивали, окровавленная голова дёргалась, казалось, что он оживает, вот-вот вскочит и примет бой.

Мальчики, дрожа, сжались за деревом, но не могли оторваться от страшного зрелища.

— Шкуру всю испортит, — с сожалением проговорил дед Никита. — А отогнать сейчас и думать нельзя: так разлютовался — любого на рога подденет.

Наконец бык остановился. Некоторое время он стоял неподвижно, затем повернулся и медленно, пошатываясь на ходу и тяжело поводя боками, направился вверх по тропинке, к дому.

Тихий стон раздался из-за куста можжевельника.

— Шейка! — крикнул Саша, увязая в сугробе. — Мы про неё забыли. Шейка! Милая!

Шейка, маленький чёрный комочек, лежала на снегу, как упала, отброшенная медвежьей лапой. Глаза её были открыты, но она не пошевелилась даже, когда Саша осторожно поднял её. Она только чуть-чуть простонала и слабо дёрнула передними лапками. На боку тянулась рваная рана, из которой продолжала сочиться кровь.

— Ты ж кровью перемазался, — сказал Андрейка, но тут же, всхлипнув, протянул и свои руки, чтобы Шейке было удобнее лежать.

Так они и понесли её вдвоём, осторожно ступая, навстречу Гришаке и плачущей Маринке. Они стояли перед избушкой, Маринка, в одной рубашонке, со слезами вырывалась от бабушки Ульяны, которая крепко держала её за руку.

— Шейка! — кричала она. — Шейка моя милая! Ой, несите её скорее в хату, бабушка её травкой полечит!

Бабушка Ульяна осмотрела неподвижную собаку и вздохнула.

— Положите её под нары, — сказала она. — Выходить её надо, детки. Если б не она — не собрать бы ваших косточек! Маринка, лезь на печку, грейся, дурная твоя головушка, пока хворь не взяла.

Маринка вытерла заплаканные глаза и послушно полезла на печку. Но вечером, когда собрались ужинать, Маринки не оказалось.

— Ой, да что же это за беда такая? — встревожилась бабушка. — Гришака, беги искать её скорее!

Но Гришака не двинулся с места.

— Куда бежать-то? — сказал он спокойно. — Под нарами она, с Шейкой лежит. Вот где.

Никакие уговоры не помогли. Маринка забилась с Шейкой в самый дальний угол и со слезами отвечала:

— Она лапочкой подвигать не может. Она хвостиком махнуть не может. Ей страшно без меня. Не пойду!

— Ну и сиди там, нескладная, — сердито сказала бабушка Ульяна, но тут же просунула под нары старый полушубок. — Ляг на него, а то вовсе озябнешь.

Прошло немало дней, пока Шейка снова весело забегала около дома. Но к месту битвы с медведем подходить не соглашалась, как её ни уговаривали. Она махала хвостиком, извинялась, стыдилась, но, дойдя до знакомого места, всегда делала обход, даже по самому глубокому снегу.

Бабушка Ульяна с тех пор ни разу не помянула про лишний рот, и Шейка вскоре так разжирела, что дед Никита стал сердиться:

— На сало кормишь собачонку, бабка? Скоро и на волка не тявкнет, хоть он к самой хате подойди, до того разбалуется.

Как ни топтал Мишка медведя, всё-таки мяса и сала, на нём осталось достаточно. А куски шкуры в бабушкиных умелых руках превратились в тёплую подстилку на нарах для ребят.

— Не иначе как его сраженьем с берлоги стронули, — сказал дед Никита. — Такие шатуны всегда злющие от голоду, зимой-то в лесу им корму нет. А стронулся он недавно, сала на нём как на хорошем кабане. Да, близко, близко война около нас ходит.

Гришака молча гладил рукой лохматую шкуру.

— Несчастливый я, — проговорил он задумчиво. — Один я медведя не видал, какой он был живой. Медведь-то!

— Дурачок ты, Гришака, — отозвалась бабушка Ульяна, и около глазу неё побежали весёлые морщинки. — Дай тебе бог вовсю жизнь такого несчастья не видать, в злую беду не попадать.