Глава пятая — «ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕЛИКАН»
Я не знаю примера более искреннего изумления, чем то, какое выражали прохожие, останавливавшиеся на большой дороге между Калькуттой и Чандернагором утром 6 мая. И, откровенно говоря, чувство этого удивления было совершенно законно.
С восходом солнца из одного предместья индийской столицы, между двух рядов любопытных зрителей, выезжал диковинный экипаж — если, впрочем, можно назвать так странный аппарат, двигавшийся вверх по прибрежью Хугли.
Впереди аппарата в качестве единственного двигателя спокойно и таинственно шествовал гигантский слон двадцати футов вышины и около тридцати длины. Позолоченные клыки торчали из огромной его пасти, наподобие двух страшных кос.
На темно-зеленом туловище, испещренном причудливыми крапинами, лежала богатая, ярко расцвеченная попона, обшитая серебряными и золотыми позументами с такой же бахромой и кистями. На спине его воздвигалась элегантная башенка, увенчанная круглым куполом в индийском вкусе, стенки которой были снабжены окошками из толстого стекла, образующими полупортики, как на рубке парохода.
Слон тащил поезд, состоявший из двух колоссальных вагонов или, вернее, домов, поставленных каждый на четыре колеса с резными ступицами, ободьями и спицами. Колеса, от которых виден был только низ, двигались в коробках, наполовину закрывавших всю нижнюю часть экипажного хода. Коленчатый мостик на шарнирах по надобности изгибавшийся на поворотах, сцеплял между собой вагоны.
Как мог один слон, какой бы силой он ни был, везти без заметных усилий эти две громадины? Однако это удивительное животное их везло. Его огромные ноги подымались и опускались с механической правильностью автомата, и он менял шаг на рысь без всякого затруднения, хотя нигде не было видно погонщика.
И это прежде всего поражало зрителей, глядевших издали; но подойдя к колоссу ближе, они делали новое открытие, приводившее их в восхищение.
Прежде всего слух поражало равномерное мычание, очень похожее на крик слона; кроме того, из хобота, поднятого кверху, через небольшие промежутки вырывались клубы дыма, а между тем казалось, что слон живой: темно-зеленая шероховатая кожа покрывала могучий остов царя толстокожих. Глаза сияли огнем; члены его двигались свободно и непринужденно.
Но тот, кто решился бы дотронуться до огромного животного, понял бы все. Это была не более как удивительная подделка, искуснейший автомат, даже вблизи обладавший внешностью живого слона.
На самом же деле этот железный великан был сделан из стальных пластин и в своих широких боках вмещал целый локомотив. Что касается до парового дома, это было не что иное, как передвижное жилище, обещанное инженером полковнику.
Первый вагон или, правильнее выражаясь, первый дом служил жилищем полковнику Мунро, капитану Году, Банксу и вашему покорному слуге. Во втором находились Мак-Нейль и люди, составлявшие персонал экспедиции.
Банкс сдержал слово, в свою очередь полковник сдержал свое, и вот 6 мая мы были готовы отправиться в путь для обозрения северной части Индийского полуострова.
Может быть, спросят, к чему тут искусственный слон, фантазия, несовместная с практическим умом англичан? До сих пор никому не приходила мысль придать локомотиву, назначенному для движения по грунтовым большим дорогам или по рельсам железных дорог, форму какого бы то ни было четвероногого!
Положим, когда и нас впервые допустили к осмотру аппарата, мы тоже ахнули от изумления. Вопросы «почему», «зачем» градом посыпались на нашего друга Банкса, так как сухопутный локомотив был построен по его плану и указаниям.
— Друзья мои, — спросил вместо ответа наш друг, — знаете ли вы бутанского раджу?
— Знаю или, вернее сказать, знал, — отозвался капитан Год, — он умер месяца три тому назад.
— Итак, прежде чем умереть, — продолжал инженер, — раджа Бутана жил, и жил иначе, чем остальные смертные. Он любил пышность во всех ее видах, не отказывал себе ни в чем, что только ни заходило ему в голову. Мозг его изобретал необычайные затеи, а кошелек, не будь он неистощим, наверняка истощился бы на выполнение его выдумок. Он был богат, как набобы доброго старого времени. Сундуки его были полны мешками рупий. Единственной заботой было придумать способ израсходовать свои деньги остроумнее, чем делают это его собратья по миллионам. И вот, в один прекрасный день у него родилась мысль, вскоре завладевшая им безотвязно, мысль, которой мог бы гордиться сам Соломон, знай он действие пара: Раджа хотел путешествовать новым способом и в таком экипаже, о каком до него никому не снилось. Он знал меня, пригласил во дворец и сам нарисовал план придуманного им аппарата для езды. Если вы думаете, что предложение раджи вызвало мою улыбку, вы жестоко ошибаетесь. Я тотчас понял, какая грандиозная мысль родилась в мозгу индусского государя, и у меня в свою очередь явилось непреодолимое желание осуществить эту идею как можно удовлетворительнее. Не каждый день серьезному инженеру встречается случай прикасаться к области фантазии, но в итоге прихоть раджи была выполнима: вам известно все, что сделала, могла бы сделать и сделает механика. Я принялся за работу, добился возможности поместить в эту форму из листовой стали паровой котел, машину и тендер сухопутного локомотива со всеми к нему принадлежностями. Коленчатый хобот, который можно расправлять и сгибать по желанию, послужил мне трубой; эксцентрики дали средство соединить ноги моего слона с колесами-аппаратами. Глаза я устроил посредством маячных чечевицеобразных стекол, дающих двойной луч электрического света, и таким образом мой искусственный слон был готов. Но творчество не явилось у меня моментально; прежде чем добиться удачных результатов, мне пришлось одолеть пропасть затруднений. Вся эта махина стоила немало бессонных ночей, так что мой раджа, сгоравший от нетерпения, проводя большую часть времени в моих мастерских, умер раньше, чем последний удар молотка возвестил конец моим настойчивым усилиям. Бедный раджа не успел обновить своего передвижного дома! Наследники же его взглянули на заказанный снаряд с суеверным отвращением, считая его затеей сумасшедшего. Они тотчас же продали аппарат за бесценок, а я купил свою работу обратно на деньги полковника. Теперь вы знаете, друзья мои, «как» и «почему» в нашем распоряжении явился слон, единственный в мире, за это я могу поручиться смело, единственный паровой слон в восемьдесят лошадиных сил…
— Браво, Бранкс! Браво! — воскликнул капитан Год. — Браво, великий инженер и в тоже время художник и поэт железа и стали.
— После смерти раджи и приобретения его экипажа, — скромно продолжал Банкс, — у меня не хватило духу уничтожить моего слона и вернуть локомотиву обыкновенную форму.
— И прекрасно сделали! — перебил его капитан. — Ваш слон великолепен, и прогулка на колоссальном звере по равнинам и тростниковым зарослям Индостана доставит истинное наслаждение. Положим, идея принадлежит радже, но это ничего не значит, мы воспользуемся прекрасной чужой идеей, не так ли, полковник?
На лице полковника Мунро мелькнула улыбка, что равнялось полному одобрению словам капитана. Путешествие было решено, и вот каким образом железный слон, животное единственное в своем роде, был обречен возить передвижное жилище четверых англичан, вместо того чтобы катать одного из блистательных раджей Индийского полуострова.
Теперь не мешает сделать описание этого сухопутного локомотива, снабженного Банксом всеми усовершенствованиями современной науки. Весь механизм, то есть цилиндры, рычаги и поршни, коробки, нагнетательные насосы, эксцентрики, помещенные под корпусом котла, укладывались вдоль пространства между четырьмя колесами. Цилиндрический паровой котел без оборотных труб для вывода продуктов горения представлял нагревательную поверхность в шестьдесят квадратных метров. Паровик занимал всю переднюю часть полости стальной коробки, изображавшей фигуру слона, задняя часть которой заключала в себе тендер с резервом для воды и топлива. Между паровым котлом и тендером, укрепленном на одной платформе, был оставлен пустой промежуток для помещения кочегара.
Что касается машиниста, он помещался в башенке, устроенной на спине слона, крепкие стены которой не могли пробить никакие пули; в случае опасного нападения башенка по своей вместительности могла служить убежищем для всех членов экспедиции.
Тут же перед глазами механика были предохранительные клапаны, манометр, определяющий степень напряжения пара, а также регулятор для регулирования впуска воды из резервуаров и распределительный прибор для движения аппарата вперед и назад. Из башенки сквозь толстые овальные стекла, вставленные в узкие простенки, машинист мог наблюдать дорогу, расстилавшуюся впереди, а нажимая педаль, соединенную с передними колесами, мог изменять направление хода и следовать за всеми извилинами дороги.
Чтобы ослаблять толчки на неровностях дороги, паровой котел и тендер поддерживались рессорами из самой доброкачественной стали. Колеса были самой прочной работы с нарезными шинами, предназначенными врезываться в дорогу для избежания скольжения.
Обыкновенная сила машины, как нам говорил уже Банкс, равнялась восьмидесяти лошадиным силам, но без всякой опасности взрыва из нее можно было извлечь до ста пятидесяти сил. Машина эта, построенная по системе Фильда, была в два цилиндра с попеременным давлением. Стенки герметически закрытого ящика, заключавшие машину, предохраняли последнюю от пыли, неизбежной на грунтовой дороге и без этой предосторожности в самом скором времени испортившей бы все составные части механизма.
Главное достоинство аппарата заключалось в следующем: он тратил мало, а производил много. Действительно, еще никогда не достигалось такой выгодной пропорции между затратой и продуктом, без различия топки углем или дровами, так как печи были приспособлены ко всяким видам топлива. Нормальную скорость этого сухопутного локомотива инженер определял в двадцать пять километров в час, но по хорошей дороге он мог пробежать и до сорока. Колеса, как было сказано уже выше, были предохранены от раскатов, весь аппарат прочно утвержден на превосходных рессорах и при езде не чувствовалось толчков. Кроме того, на колеса легко можно было действовать пневматическим тормозом, производящим остановки или через постепенное давление, или мгновенно при быстром нажимании поршня. Легкость этой машины при подъеме в гору поистине была изумительна: с помощью точного расчета действия веса и центробежной силы на каждый клапан локомотива Банкс достиг невероятных результатов.
Заметим кстати, дороги, устроенные англичанами в Индии и сеть которых раскинута на несколько тысяч миль, — превосходны. Они как раз годны для подобного способа передвижения. Не упоминая о других, одна Грейт-Транк-Роуд, проходящая по всему полуострову, тянется без перерыва на протяжении тысячи двухсот миль, что приблизительно равняется двум тысячам километров.
Но вернемся, однако, к нашему паровому дому, запряженному искусственным слоном. Банкс за счет полковника Мунро перекупил у наследников набоба не только сухопутный локомотив, но и весь подвижной состав. Неудивительно, что раджа заказал его по своему вкусу и сообразуясь с индусской модой. Я назвал его передвижным бенгало, и это название подходило к нему вполне, так как на самом оба вагона составляли в полном смысле слова образцы индийской архитектуры.
Представьте себе, читатель, нечто вроде двух пагод, без минаретов, с двумя куполами наверху и массой окошек с разными узорчатыми украшениями из разноцветного дерева, с богато украшенными верандами по обоим концам.
Ко всем остальным чудесам необыкновенного поезда следует еще прибавить, что он мог плавать. Действительно, нижняя часть туловища слона, заключающая в себе машину, также и нижнее основание двух передвижных домов были устроены в форме лодок. Если на пути попадалась река, слон спускался в воду, поезд следовал за ним, и ноги животного, приводимые в движение рычагами, работали как весла и везли паровой дом по поверхности реки. Это еще одно неоценимое достоинство аппарата для путешествия по такой стране, как Индия, изобилующей реками и речонками, мост через которые — еще дело будущего.
Таков был этот единственный в своем роде подвижной состав, созданный по мысли фантастического бутанского раджи. Уступив капризу заказчика относительно двигателя, которому дана была форма слона, и относительно постройки вагонов, сделанных по образцу пагод, Банкс, однако, счел нужным придерживаться английского вкуса во внутреннем устройстве домов, приспособляя его к потребностям долгого пути. И последнее ему удалось в совершенстве.
Итак, паровой дом состоял из двух вагонов, имевших не менее шести метров ширины. Следовательно, площадь домов образовывала выступ по обе стороны экипажного хода, в свою очередь имевшего только пять метров ширины. Платформы, положенные на длинные и чрезвычайно эластичные рессоры, совершенно скрадывали толчки, и ехать в паровом доме оказывалось так же покойно, как по самой благоустроенной железной дороге.
Первый вагон был пятнадцать метров длиной. Впереди находилась веранда, поддерживаемая легкой колоннадой, она оканчивалась широким балконом, на котором легко могло уместиться десять человек. Два окна и дверь открывались на веранду из гостиной, освещавшейся, кроме того, двумя боковыми окнами.
Убранство гостиной состояло из стола, библиотеки и широких мягких диванов по стенам, обитых и изящно драпированных роскошными тканями. Пушистый смирнский ковер покрывал паркет. «Татти» — род плетеных экранов, стоявших перед оконными отверстиями и беспрерывно поливаемых ароматической водой, поддерживали приятную свежесть как в гостиной, так и в каютах, служивших спальнями. С потолка свешивалась «пунка», автоматически качавшаяся на ходу поезда благодаря проведенному к машине ремню, а во время остановок в движение ее приводила рука слуги. Нельзя было не прибегать ко всевозможным средствам для ослабления неудобств знойной температуры, в иные месяцы доходящей в тени 46o по Цельсию.
В глубине гостиной вторая дверь вела в столовую, освещенную не только стенными окнами, но и сверху, сквозь матовое стекло, вделанное в потолке. Вокруг стола, занимавшего середину комнаты, могло поместиться восемь человек. Буфеты и шкафы, уставленные грудами серебра, фарфора и хрусталя, составляющими неотъемлемую собственность английского комфорта, служили убранством столовой. Понятно, все хрупкие предметы были защищены от падения зарубками, в которые они вставлялись до половины, как это практикуется на кораблях, и, таким образом, могли смело подвергаться толчкам дурной дороги.
Дверь из столовой вела в коридор, примыкавший к балкону, помещавшемуся на заднем фасаде бенгало и защищенному, как и лицевой балкон, крышей веранды. Вдоль коридора помещались четыре каюты с боковым освещением, в каждой из них находилась постель, туалет, шкаф, диван, точь-в-точь как в каютах роскошных атлантических пароходов. Первую из этих комнат, по левую руку, занимал полковник Мунро, вторую, направо, инженер Банкс, комната капитана Года была рядом с каютой инженера, а моя — рядом со спальней полковника.
Вагон второй платформы имел двенадцать метров длины и так же, как и первый, был украшен балконом и верандой, ведущей в просторную кухню с двумя кладовыми по бокам. Кухня сообщалась с коридором, который расширялся в центральной части в квадратную комнату, освещенную сверху и служившую столовой персоналу экспедиции. По четырем же углам ее были выгаданы каюты для помещения Мак-Нейля, механика, кочегара и денщика полковника. Кроме этого, сзади находились еще две каюты для повара и денщика капитана Года. А далее еще каюты: для багажа, ледник, кладовая, и все это замыкалось задней верандой.
Как видно, Банкс умно и комфортабельно распланировал передвижные жилища парового дома. Их можно было отапливать в зимнее время посредством аппарата, разносившего по комнатам теплый воздух, проведенный из топки машины. Кроме того, в гостиной и столовой были устроены маленькие камины.
Итак, нам нечего было бояться холода, и мы могли бы спокойно отважиться на прогулку даже по нижним отрогам Тибета.
Не был забыт и важный вопрос о продовольствии: мы взяли с собой богатый запас превосходных консервов вареной и маринованной говядины, и паштеты из «муржи «.
Благодаря новым препаратам, позволяющим перевозку на дальние расстояния в сгущенном виде, мы не могли чувствовать недостатка ни в молоке, ни в бульоне. Что касается льда, употребление которого так приятно в жарком климате, мы могли добывать его легко, в несколько минут, с помощью аппарата Карре, производящего понижение температуры посредством испарения жидкого аммония.
В одной из задних кают был устроен даже ледник, и благодаря ли испарению аммония или улетучиванию метиленового эфира, запасы дичи, доставляемые нашей охотой, могли сохраняться бесконечно долгое время по способу, изобретенному моим соотечественником французом Шарлем-Теллье. Как видит читатель, это было драгоценным приобретением, обеспечивающим нам при всех условиях возможность иметь съестные припасы лучшего качества.
Что касается напитков, то наш погреб был прекрасно снабжен. Французские вина, пиво всех сортов, водка, арака были запасены в должном количестве для удовлетворения первых потребностей.
Следует добавить, что наш маршрут не должен был завести нас на далекие расстояния от населенных местностей полуострова. К тому же Индия — не пустыня, и если не скупиться на рупии, там легко доставать не только предметы первой необходимости, но и удовлетворять свои прихоти. Если бы мы зазимовали в северной полосе, у подножия Гималаев, нам пришлось бы, пожалуй, ограничиться нашими дорожными запасами; но и в этом случае мы продолжали бы пользоваться всеми преимуществами комфорта. Предусмотрительный ум нашего друга Банкса все предвидел, и относительно нашего продовольствия мы могли положиться на него вполне.
В действительности маршрут наш был следующий: ехать из Калькутты, следуя долиной Ганга до Аллахабада, подняться до первых отрогов Тибета, через королевство Ауд, кочевать несколько месяцев в различных пунктах с тем, чтобы доставить капитану Году случай организовать различные охоты, и затем спуститься в Бомбей.
Итак, нам предстояло проехать девятьсот лье. И если принять в расчет, что мы отправлялись целым домом, то кто, спрашивается, отказался бы от путешествия, если бы пришлось даже прокатиться несколько раз вокруг света.
Глава шестая — ПЕРВЫЕ ПЕРЕХОДЫ
Утром 6 мая я покинул отель Спенсера, один из лучших отелей Калькутты, где я остановился по приезде в столи цу Индии.
Обширный город не был для меня новостью; я узнал его вдоль и поперек, утром, гуляя пешком, вечером, катаясь в экипаже по Странду, вплоть до террасы форта Вилльма. Благодаря многочисленным моим экскурсиям я узнал его главные торговые улицы; не раз посетил на берегу Ганга поля, где сжигают покойников, и ботанические сады натуралиста Гуккера, «познакомился» и с госпожой Кали, страшной четверорукой женщиной, этой жестокосердной богиней смерти, прячущейся в небольшом капище предместья, где рядом уживаются современная цивилизация и первобытное варварство. Все это было мне знакомо. Я в совершенстве осмотрел дворец короля, красующийся перед окнами отеля Спенсер, дворцы Чуринга-Род и Таун-Галем, посвященные памяти великих людей нашей эпохи; изучил подробности интересной мечети Гунгли; вдоволь глазел на порт, загроможденный лучшими судами торгового флота Англии, и, наконец, распростился с «оргила», или адъютантами, как разнообразно называют здесь мусорщиков, обязанных следить за санитарным благосостоянием города, — словом, мною исполнено было все; оставалось сесть и ехать.
И вот, рано утром «палки гари» — род дрянной телеги на четырех колесах, запряженной парой лошадей, экипаж, недостойный занимать место в ряду комфортабельных произведений английского каретного мастерства, — явился к моим услугам для доставления моей особы с Правительственной площади к крыльцу бенгало полковника Мунро.
В ста шагах за чертой города нас ожидал наш поезд. От воли пассажиров зависел час отъезда, нам оставалось только решиться отправиться в путь. Конечно, весь дорожный багаж каждого из нас предварительно был размещен по специальным нашим каютам. Впрочем, мы брали с собой лишь необходимое. По части вооружения капитан Год признал за необходимое: четыре карабина системы Эйнфильда с разрывными пулями, четыре охотничьих ружья, две винтовки, не говоря уж о значительном количестве ружей и револьверов, потребных для боевой экипировки остальных членов экспедиции. Этот арсенал угрожал опасностью скорее хищным зверям, чем невинной съедобной дичи, но на этот счет капитан не слушал чужих советов.
Капитан Год находился в самом веселом расположении духа. Радость вырвать друга из уединения, удовольствие отправиться путешествовать в северные провинции в диковинном экипаже, перспектива будущих охотничьих подвигов и экскурсий в Гималайских горах — все это, взятое вместе, приводило его в оживленное и даже восторженное состояние, выражавшееся бесконечными междометиями и крепкими рукопожатиями, грозившими опасностью дружеским костям.
Наконец пробил час отъезда. Пары разведены, машина готова к действию. Механик стоит на своем месте, положив руку на регулятор… Раздался свисток.
— В путь! — воскликнул капитан Год. — В путь, железный великан!
«Железный великан» — прозвище, данное нашим восторженным другом необычайному двигателю, и вдобавок прозвище вполне заслуженное, так и осталось за нашим слоном.
Скажем несколько слов о жильцах второго передвижного дома. В состав их вошли: механик Сторр, англичанин, служивший в компании «Сгеа1 ЗоиШегп о! 1п»11а», оставивший несколько месяцев назад свое место. Банкс хорошо его знал и, считая очень сведущим, пригласил на службу к капитану Мунро. Ему было лет под сорок, и, как оказалось впоследствии, Банкс не ошибся: Сторр оказал нам большие услуги.
Кочегар Калуф принадлежал к классу индусов, высоко ценимых железнодорожными обществами за способность безнаказанно переносить тропическую жару Индии, удвоенную топкой. Подобные индусы обладают такими же свойствами, как арабы, которым общество морского транспортирования кладей поручает предпочтительно должности кочегаров на пароходах во время плавания по Красному морю. Выбор кочегара был так же удачен, как и выбор машиниста.
Затем следует назвать по порядку денщика полковника Мунро индуса Гуми, лет тридцати пяти, из племени гуркасов. Маленького роста, проворный и ловкий, человек испытанной верности, Гуми неизменно одевался в черный мундир, который был для него дорог не менее собственного тела.
В сержанте Мак-Нейле и в Гуми полковник имел двух надежных слуг, преданных ему душой и телом. Под начальством полковника они дрались в Индийскую кампанию, делили с ним все тщетные попытки отыскать Пана Сахиба и вместе с ним удалились в его отшельнический бенгало, — словом, они не расстались бы с ним ни за что на свете. Индус Гуми был денщиком полковника, зато чистокровный англичанин фокс занимал при капитане Годе должность чистильщика платья и сапог и разделял со своим хозяином страсть к охоте. Ловкость его вполне соответствовала имени: Фокс (лисица!). Он убил на своем веку тридцать семь тигров — всего на три меньше, чем сам капитан. Впрочем, он вовсе не намеревался остановиться на этом.
Для полноты списка экспедиционного отряда необходимо упомянуть еще о поваре-негре, царившем на задней половине второго дома. Родом француз, Паразар, которому удалось показать свое искусство под всеми небесами земного шара, полагал, что должность его — не простое ремесло, а чрезвычайно важный пост. Он положительно священнодействовал в минуты, когда с пунктуальностью химика распределял по судкам перец, соль и прочие приправы. Паразар отличался искусством и опрятностью, что вполне искупало его заносчивое самолюбие…
Итак, сэр Эдвард Мунро, Банкс, капитан Год и я, с одной стороны, МакНейль, Сторр, Калуф, Гуми, Фокс и Паразар — с другой, в сложности десять человек, составляли экспедиционный отряд, отправлявшийся на север полуострова. Не следует также забывать Фана и Блана, охотничьих собак капитана, достоинства которых были блистательно доказаны бесчисленными походами и охотами.
Бенгалия — бесспорно самая богатая, если не самая интересная провинция в пределах индостанских английских владений. Провинция входит в состав так называемой страны раджи, занимающей центр Индийского государства, считается настоящей землей индусов. На севере она простирается до неприступных вершин Гималайского хребта, и, согласно принятому нами маршруту, мы должны были проехать по этой стране с одного конца в другой.
Обсуждая первые этапы пути, мы остановились на следующем: подняться вверх по течению Хугли, рукав Ганга, омывающий Калькутту, минуя французский город Чандернагор, который, таким образом, останется у нас по правую руку в стороне, и следовать до Бурдвана по линии железной дороги, затем через Бихар снова приблизиться к Гангу в Бенаресе.
— Друзья мои, — сказал полковник Мунро, — я предоставляю вам определить наш маршрут… Обсудите его без меня. Все, что вы решите, будет наверняка хорошо.
— Однако, милейший Мунро,возразил Банкс, — нам необходимо выслушать и твое мнение.
— Нет, Банкс, я полностью в твоем распоряжении, мне решительно все равно, в какую провинцию мы поедем теперь. Единственный вопрос занимает меня: куда мы отправимся из Банареса?
— Конечно, на север! — живо вмешался капитан Год. — Мы отправимся прямо по дороге, ведущей через королевство Ауд к предгорьям Гималаев.
— В таком случае, друзья мои, может быть, я и обращусь к вам с просьбой… но об этом мы поговорим после, а пока едем куда вам будет угодно, — проронил полковник.
Намек сэра Эдварда Мунро немного удивил меня. Что творилось в его душе? Не согласился ли он путешествовать с единственной целью, что случай скорее поможет ему достичь цели, не пришла ли ему мысль, что если жив еще Нана Сахиб, то ему может посчастливиться отыскать набоба на севере Индии? Не сохранил ли он тайной надежды удовлетворить свою месть? Признаюсь, у меня было предчувствие, мне казалось, что сержант Мак-Нейль посвящен в тайну своего господина.
Первые часы нашего путешествия мы провели в гостиной парового дома. Дверь и оба окна на веранду были открыты, и благодаря колыханию «пунки» температура была сносная.
Регулятор Сторра заставлял железного великана идти умеренным шагом, согласно желанию путешественников как следует осмотреть проезжаемую страну.
При выезде из калькуттского предместья нас провожала небольшая толпа европейцев, любовавшихся нашим экипажем, и множество индусов, глядевших на поезд со смесью удивления и страха. Мало-помалу толпа редела, но это не избавило от беспрерывных возгласов: «Уахс! Уахс!» — которыми приветствовали нас все встречаемые по дороге путники.
Понятно, эти местные восклицания относились не столько к нашим колесницам, сколько к тащившему их гигантскому слону.
В десять часов в столовой был сервирован завтрак, приготовленный Паразаром, и мы принялись за него. Тряска была гораздо меньше, чем в железнодорожном салоне первого класса.
Дорога шла по левому берегу самого живописного из рукавов Ганга — Хугли, ниже разветвляющегося на бесчисленную сеть рукавов Сундербундской дельты. Вся почва этой местности состоит из наносов.
— Все, что вы видите перед собой в настоящую минуту, милый Моклер, — сказал мне Банкс, — отвоевано священной рукой у не менее священного Бенгальского залива. Это работа времени. Здесь, быть может, не найдется ни одной песчинки, которая не была бы принесена сюда водой Ганга с подножия Гималаев, легко может быть, что река грабила гору песчинка за песчинкой для напластания почвы этой провинции, где затем она проложила себе дорогу.
— Которую так часто покидает для новой! — заметил капитан Год. — Этот Ганг положительно повеса! Например, люди выстроят на его берегу город, а через несколько веков — смотришь, город очутился в равнине, гавани его на суше, река переменила и русло, и направление, и устья! Такая история случилась уже с двумя злополучными городами: Раймагалом и Таулом, некогда стоявшими на берегу коварной реки; теперь же они томятся жаждой среди пересохших плантаций риса.
— Может быть, такая же участь ждет и Калькутту? — спросил я.
— Почем знать!
— Ну а нас забыли? — возразил Банкс. — Все дело в плотинах! Если понадобится, инженеры сумеют совладать с буйством Ганга! Наденем на него смирительную рубашку, если уж пойдет на то!
— На наше счастье, милый Банкс, заметил я, — индусы не слышат ваших непочтительных речей о священном Ганге! Они ни за что не простили бы вам их.
— Действительно, Ганг, по их понятиям, сын неба, если не сам Бог, и все, что он ни делает, они считают прекрасным.
— Даже лихорадки, холеру и чуму, которые хронически поддерживаются рекой! — воскликнул капитан Год. Правда, тиграм и крокодилам, кишащим в Сундербундской дельте, живется от этого не хуже. Напротив, можно было бы подумать, что зараженный воздух так же полезен этим милым животным, как атмосфера «санитариума» англоиндийцам в летний зной. Уж эти хищники! Фокс! — обратился капитан к своему денщику, убиравшему со стола.
— Слушаю вас, — отозвался Фокс.
— Ведь ты там подстрелил твоего тридцать седьмого?
— Так точно, капитан, в двух милях от Порт-Каннинга, — отвечал Фокс. — Это было вечером…
— Довольно, Фокс! — прервал его капитан, допивая большой стакан грога, — я слышал историю тридцать седьмого. История о следующем была бы гораздо интереснее.
— Но тридцать восьмой еще на очереди, капитан!
— И ты непременно застрелишь его так же, как я застрелю моего сорок первого!
В разговорах капитана Года и его служителя, как видит читатель, слово «тигр» не произносилось никогда. Это было лишнее, охотники и без того понимали друг друга.
Между тем, по мере того как мы продвигались вперед, Хугли, около километра шириной у Калькутты, суживался мало-помалу. Выше города берега его довольно плоски.
Нередко в этой местности разыгрываются страшные циклоны, опустошающие всю провинцию. Уничтожение целых кварталов, сотни домов, превращенные в развалины, опустошение обширных плантаций, тысячи трупов, разбросанных по городу и полям, таковы следы этих ужасных метеорологических явлений, из числа которых циклон 1864 года был особенно несчастлив.
Известно, что в климате Индии существуют три времени года: дождливый сезон, холодный и жаркий, последний период самый короткий из всех, но зато и самый тяжелый.
Март, апрель, май — самые опасные месяцы в году. Подвергаться в этот период солнечным лучам то же, что рисковать жизнью, по крайней мере для европейцев. Нередко даже в тени ртуть термометра поднимается до 106o по Фаренгейту (около 41o по Цельсию).
Тем не менее благодаря движению парового дома, смещению воздушных волн посредством колыхания пунки и влаге, распространяемой тростниковыми экранами, часто поливаемыми водой, мы не особенно страдали от жары. К тому же приближалось дождливое время года, продолжающееся с июня по октябрь, и нам скорее можно было опасаться этого периода, нежели жары. Впрочем, при условиях нашего путешествия трудно было предвидеть какие-нибудь особенные неудобства.
Совершив прелестную прогулку, не выходя из дома, мы около часа пополудни приехали в Чандернагор.
Я еще раньше видел этот уголок страны, един ственный клочок, оставшийся у Франции в Бенгальской провинции. Этот город, украшенный трехцветным флагом и не имеющий права содержать для своей защиты свыше пятнадцати тысяч солдат, город, бывший во время борьбы XVIII века опасным соперником Калькутты, теперь находился в большом упадке, у него не было ни промышленности, ни торговли, базары покинуты, порт опустел. Может быть, Чандернагор оживился бы опять, если бы через него была проведена Аллахабадская железная дорога, но английской компании пришлось обойти не только город, но и всю французскую территорию вследствие чрезмерной требовательности французского правительства, а потому Чандернагор потерял последний случай вернуть себе какое бы то ни было торговое значение.
Наш поезд остановился в трех милях от города на дороге при входе в пальмовый лес, и утром 7 мая после спокойной ночи, проведенной пассажирами в комфортных каютах, мы снова двинулись в путь.
На привале по распоряжению Банкса был сделан новый запас топлива, так как он считал нужным, чтобы в тендере постоянно находилось достаточное количество воды, дров и угля для шестидесяти часов хода.
Капитан Год и его верный Фокс твердо держались того же правила относительно собственного внутреннего отопления, я говорю об этих желудках, представлявших значительную поверхность топки и тщательно снабжаемых владельцами их азотистым топливом, способным на долгий срок поддерживать деятельность человеческой машины.
Второй наш этап был длиннее. Мы пробыли в пути два дня и, приехав в Бурдван, посвятили день 9 мая осмотру города.
В шесть часов утра Сторр дал свисток, опорожнил цилиндры, и «железный великан» зашагал немного быстрее.
В течение нескольких часов мы шли рядом с линией железной дороги, идущей через Бурдван и Раймагон долины Ганга, откуда она идет за Бенарес. Скорым ходом прошел мимо нас Калькуттский поезд. Пассажиры огласили воздух криками удивления, словно вызывая нашего слона пуститься наперегонки, но мы не вняли этому вызову; они могли ехать скорее, но относительно комфорта перевес был на нашей стороне.
Местность, по которой мы проезжали, представляла плоскую равнину, а следовательно, была однообразна. Кое-где начались гибкие кокосовые пальмы. Эти деревья любят береговую почву, и для их питания необходимо присутствие в воздухе хотя бы незначительного количества морской влаги. Благодаря этому они встречаются только на небольшом участке узкой береговой полосы, и напрасно было бы искать их в Центральной Индии.
Но это обстоятельство нисколько не мешает разнообразию и богатству флоры индуийского материка.
По обе стороны дороги виднелись бесконечные рисовые поля, видимо похожие на большую шахматную доску. Почва разделена на квадраты; в пейзаже преобладает зеленый цвет, и вид полей сулил богатый урожай.
Вечером на следующий день машина сделала последний оборот, и мы остановились у ворот Бурдвана. В административном отношении этот город служит центром английского округа, но сам округ составляет собственность магараджи, платящего английскому правительству не менее десяти миллионов налога. Большая часть города застроена низенькими домами, между которыми проходят чудные аллеи кокосовых и арекиновых деревьев. Аллеи эти достаточно широки для проезда экипажей. Местом стоянки мы выбрали прелестный тенистый уголок. В этот вечер в столице магараджи одним миниатюрным кварталом оказалось больше — то был наш кочевой поселок.
Понятно, и здесь слон наш произвел блестящий эффект, то есть внушил боязливое изумление толпе бенгальцев, со всех сторон сбежавшихся поглядеть на чудо. Бенгальцы прибыли с непокрытыми головами, выстриженными «a la Fitis», и вместо всякой одежды на мужчинах были небольшие передники, а на женщинах белые плащи, окутывавшие их с головы до ног.
— Я боюсь одного, — заметил капитан Год, — как бы магараджа Бурдвана не вздумал купить нашего «Железного великана» и не предложил бы за него такой суммы, что мы должны будем уступить ему.
— Ни за что на свете! — воскликнул Банкс. — Если он пожелает, я сооружу ему другого слона, да такого, что он будет в состоянии катать всю столицу с одного конца его владений на другой, но нашего великана мы не отдадим ни за какие деньги, не правда ли, Мунро?
— Ни за какие деньги, — подтвердил полковник тоном человека, которого не соблазнят никакие миллионы.
Впрочем, вопрос о продаже нашего гиганта не пришлось и обсуждать: магараджа был в отсутствии. С визитом к нам явился его «камдар», нечто вроде личного секретаря, заинтересованный нашим экипажем. Он предложил нам, что, конечно и было принято с радостью, погулять в дворцовых садах, наполненных великолепнейшими образцами тропической флоры и прекрасными прудами. Парк был застроен красивыми павильонами, а на зеленых лужайках паслись стада ланей, диких коз и слонов, представителей ручных животных, между тем как тигры, львы, пантеры и медведи — представители местной туземной фауны — помещались в превосходном зверинце.
— Тигры в клетках, словно певчие птички! — воскликнул Фокс. — Ну не жалко ли это, капитан?
— Да, мой милый Фокс! — ответил капитан. — Если бы спросить мнения этих честных хищников, то, конечно, они предпочли бы прогуливаться на свободе в джунглях… даже под прицелом карабина, заряженного разрывными пулями.
— Ах! Как я сочувствую им, капитан, — глубоко вздыхая, соболезновал Фокс.
На следующий день, 10 мая, мы выехали из Бурдвана. Паровой дом пересек железную дорогу, пройдя по стрелке, и прямо пошел по направлению к Рамгуру, городу, расположенному в семидесяти пяти лье от Калькутты.
Действительно, следуя нашему маршруту, мы оставляли в стороне важный город Муршидабад, ничего любопытного не представляющий ни в индийском, ни в английском кварталах.
Пропустили Бонджир — индусский Бирмингем, лепящийся на возвышенной косе, врезывающейся в священную реку. Пропустили Патну, столицу королевства Вегар, проехали центр торговли опиумом, которому грозит исчезновение от обилия могучих вьющихся растений, преобладающих в его флоре. У нас была более заманчивая цель: прокатиться по прекрасной долине Ганга немного южнее.
Во время этого переезда слона заставили ускорить аллюр, и он скакал легкой рысцой, позволившей нам вполне оценить превосходную постановку на рессоры наших передвижных домов.
Отличная дорога также способствовала удаче нашего первого опыта скорой езды. Вероятно, хищников пугал вид гигантского слона, так как, к изумлению капитана Года, по дороге нам не попался на глаза ни один тигр в джунглях. Но он рассчитывал насладиться охотой главным образом в Северной Индии и потому не особенно жаловался на недостаток дичи в Бенгали.
Пятнадцатого мая мы были уже в Рамгуре, не более как в пятидесяти лье от Бурдвана. Средняя скорость нашей езды не превышала пятнадцати миль в двенадцать часов. Через три дня поезд остановился в ста километрах далее, близ незначительного городка Шитра. В этот первый период нашего путешествия с нами не случилось ничего неприятного. Погода стояла жаркая, но под тенью веранд нам дышалось легко. Самые удушливые часы мы проводили в приятной атмосфере.
Вечером Сторр и Калуф под наблюдением Банкса занимались чисткой паровика и машины. А тем временем капитан Год и я в сопровождении Фокса, Гуми и двух легавых собак отправились побродить с ружьем по окрестности. Охотились мы за мелкой пернатой и четвероногой дичью, к которой капитан хотя и относился презрительно в качестве охотника, но отдавал полную честь в качестве гастронома, когда на следующий день, к великому его удовольствию, равно как и удовольствию Паразара, к меню нашего обеда прибавлялось несколько лакомых кусков без затраты консервов.
Иногда Гуми и Фокс исполняли обязанности дровосеков и водовозов, так как тендер необходимо было снабжать всем необходимым для поездки следующего дня. Вот почему Банкс и избирал места для остановок преимущественно вблизи рек и опушек леса. Вся эта заготовка совершалась под руководством инженера, не забывавшего никаких мелочей.
Когда оканчивалась работа, мы закуривали сигары и вели беседы об этой стране, вполне известной Году и Банксу. Что касается капитана, то, пренебрегая обыкновенными сигарами, он предпочитал трубку с ароматическим дымом «гукаха», тщательно набитую рукой его денщика. Общим желанием было заманить в небольшие экскурсии полковника Мунро, но всякий раз он отклонял наши предложения и оставался в обществе сержанта Мак-Нейля.
Прохаживаясь вдвоем взад и вперед, они говорили мало, но казалось, вполне понимали друг друга и не нуждались в обмене мыслями вслух. Оба были поглощены роковыми, ничем не изгладимыми воспоминаниями. Может быть, эти воспоминания воскресали еще живее, по мере того как сэр Эдвард Мунро и сержант приближались к театру восстания?
Очевидно, какой-нибудь затаенный план, а не простое желание путешествовать в приятельском обществе заставило полковника Мунро присоединиться к экспедиции на север Индии. Я должен сказать, что Банкс и капитан Год разделяли мое мнение на этот счет. И нередко мы спрашивали друг друга, не без некоторых опасений за будущее, не везет ли наш «Железный великан» актеров целой сложной драмы.
Отзывы о сказке / рассказе: